Заходим с Нико в какой-то стрёмный магазин. Тут тускло, почти темно, еле мигает свет. Где-то в углу, за стеллажами, стоит касса, и по одному виду этого заведения понятно, что камерами тут даже не пахнет. Ди Анджело шарит в таких местах.
Дверь бесшумно закрывается за нами.
Кажется, Нико это тоже замечает — его лицо озаряет невесомая лукавая улыбка. Он смотрит на меня и прикладывает палец к губам, показывая молчать. А я-то что? Послушно стою. Парень ошивается между прилавками, но тут доносится голос продавца:
— Эй, вы долго ещё собираетесь красться тут, я же видел, как открывалась дверь! — от неожиданности Нико издаёт какой-то странный звук, тут же отдёргивая руки от полки, до которой пытался дотянуться.
— Да всё нормально, мужик. Просто смотрю, что у вас тут есть, — он отзывается на удивление равнодушно, хотя вся его поза выдаёт крайнее раздражение. Нико пару секунд рассматривает потолок, а потом тянет меня за собой в другой угол магазина.
— Ладно, тогда давайте быстрее, — недовольно бурчит кассир. — Берите, что нужно, и уходите, уже почти семь, и мне бы хотелось закрыться вовремя.
Ди Анджело крепче сжимает моё запястье, когда мы проходим мимо очередного стеллажа, говоря мне на ухо, чтобы я готовился драпать. Напряжённо киваю, чувствуя пульс в районе ушей, стараясь не думать о том, что мы собираемся сделать. Наблюдаю за тем, как Нико берёт пару банок «Ред Булла», какой-то журнал с женщиной с огромной грудью (боги, серьёзно?) на обложке и коробок спичек, давно забытый на самой верхней полке. Одними глазами стараюсь задать парню вопрос, но тот лишь вновь ухмыляется.
Подходим к кассе, Нико сваливает всю добычу сюда и достаёт пачку жвачки с ближней витрины. Продавец — полноватый низкий мужик с потным лицом, мешками под глазами, как у алкаша, и пятидневной щетиной.
— Это всё?
— Ещё три пачки «Мальборо», — отвечает ди Анджело, и кассир лениво поднимает взгляд на парня, чуть кривя губы.
— Это не твоя сфера интересов, сынок. Плати за остальные шмотки и уходи, — Нико на секунду сжимает кулаки, но тут же берёт себя в руки, с покерфейсом доставая из заднего кармана права и протягивая их продавцу. — Двадцать один? Офигеть. Вообще не выглядишь на свой возраст, — равнодушно замечает тот и оборачивается, чтоб достать сиги из специального шкафа.
— Три пачки? — одними губами спрашиваю у Нико. Кивает.
— Всё равно я не собираюсь больше приходить сюда в ближайшую вечность, так что что мелочиться? — он шепчет.
«
Будь готов убегать», — так он сказал. Чёрт. Мы всё-таки
побежим.
Мы ещё ничего не сделали, а сердце стучит так, словно я уже как минимум дважды обедал всю планету. Ненавижу эту нервную тошнотность.
Нико слегка притопывает ногой, пока этот мужик в слоумоушене пробивает наши «покупки», и складывает всё в рюкзак под подозрительным взглядом продавца.
Хочу, чтобы этот процесс длился долго. Целую гребаную бесконечность, чтоб я тут вырос, состарился и умер; всё, что угодно, только давайте не будем делать, что мы задумали.
Но боги никогда меня не слушали.
Когда остаётся просканировать последнюю пачку сигарет, ди Анджело застёгивает рюкзак и бросает мне красноречивый взгляд.
Съёбывай отсюда. Видите, так нервничаю, что даже не зацензуриваю эту фразу у себя в голове.
— Буду ждать тебя снаружи, — легко разворачиваюсь и ухожу.
Вау. Я сама невозмутимость, когда мне уже дадут Оскар за лучшую мужскую роль?
Как только дверь закрывается, до меня доносятся звуки короткой заварушки и резкий крик — Нико вылетает из магазина, полубезумно ухмыляясь. Ди Анджело дёргает меня, и мы начинаем бежать на скорости, от которой Уилла бы точно расщепило.
А Нико легко двигается рядом, подгоняемый адреналином в крови. Он топает оглушающе, а, может, это лишь иллюзия, но крики позади нас как будто становятся тише. Кажется, звучит пустая угроза обращения в полицию: вряд ли кто-то будет искать мелких магазинных воришек, смутно описанных как «двадцатиоднолетний парень с мальчишкой». Поскольку права показывал Нико, «мальчишка» это я. Смешно.
Ди Анджело пронзительно кричит от восторга и резко разворачивает меня, чтоб я свернул за угол. Наконец, мы замедляемся у какого-то маленького парка, останавливаясь. Нико пытается отдышаться, а по его ухмылке можно подумать, что он невменяемый. Впрочем, наверное, так оно и есть, в какой-то степени. Я стою, упершись руками в колени, и смеюсь и задыхаюсь одновременно.
— Бля, чувак, — еле выдаёт Нико и посылает мне настолько восхищенный взгляд, что мне хочется спрятаться куда-нибудь и не вылезать. Чёрт, нет, я не покраснею (пустые надежды). — Это было что-то из разряда
фантастики. Ужасно плохой пиздецовой незаконной
фантастики.
Если я хоть немного разбираюсь во всей этой фигне ака жизни, то это комплимент.
— Вот, — тот опускает рюкзак на асфальт и достаёт энергетик. — Пьёшь такое? — качаю головой.
— Обычно нет, но, знаешь, всё когда-то стоит попробовать, верно?
Мне кажется, что с каждым словом он будто отдаёт мне кусочек чего-то непонятного, но определённо приносящего счастье. И вряд ли Нико сам понимает, насколько это втягивает. Настолько, что я впервые в жизни действительно чувствую себя рыбой, возможно, когда-то умеющей плавать, но готовой утонуть. Это смешно: он словно заманивает меня, но это уже и не нужно, потому что я сам хочу двигаться к нему. Даже если опомнюсь, будет слишком поздно, так что не выбраться.
И это потрясающе. Это сносит крышу. Это переворачивает весь мир и заставляет сердце стучать в висках, заглушая всё вокруг и делая неважным.
Садимся прямо на асфальт, облокачиваясь о заграждение детской площадки. Вскрываю свою банку энергетика и делаю пару глотков. Нормально, скажем так. Кола лучше, но это тоже ничего.
Думаю, Нико всегда будет мало: вряд ли кто-то в состоянии утолить такую жажду адреналина. Можно лишь немного притупить. Надеюсь, в этот раз у нас получилось.
Он достаёт новоприобретённую пачку и зажигает одну сигарету, делая долгую затяжку. Мне кажется, что это действительно движетсяю как минимум пару лунных лет, поэтому для меня загадка, почему он до сих пор жив. Нико выдыхает клубок даже не дыма — тумана. Честно, я не шарю, как работают сиги, но полагаю, обычно всё немного по-другому. Что за свойство превращать зловонную фигню в облака?
(Ах, да, вот почему всё иначе. Он же один из
этих детей, тех самых, с которыми меня заклинали не общаться ни при каких обстоятельствах. И где эти люди сейчас? Точнее, человек. Мама. Осталась в Нью-Йорке. А я здесь, благополучно забываю то, о чём меня предупреждали.)
— Ты адреналиновый наркоман, знаешь? — ди Анджело пожимает плечами, не задумываясь, просто кайфуя от пульсирующей в каждой клеточке крови.
— Ну, да. И мне нормально, — качаю головой.
— Ага, пока эта черта не разрушит тебя, — он смеётся так, что я невольно вспоминаю Сириуса из «Гарри Поттера» с его лающим смехом.
— Слишком поздно пытаться что-то изменить, — Нико поворачивается ко мне, а его тёмные глаза откуда угодно — из другого времени, мира, да хоть вселенной — но не отсюда.
Он сам не отсюда. — Прикинь, пару лет назад я бы просто-напросто как-нибудь бы использовал кого-то вроде тебя. Но я рад, что ты сейчас здесь.
И, чёрт, искренность его слов может послужить эликсиром бессмертия не одному поколению богов. Наверное, этому парню стоит носить футболку с надписью «вызывает зависимость», потому что иначе это назвать нельзя. Хочется слушать открывающегося Нико — слушать до тех пор, пока не задохнёшься, не утонешь, не
растворишься. Это доводит до тонкого, звенящего, мерзко-абсурдного ощущения преданности.
Он улыбается почти невинно, как ребёнок, и смотрит честными глазами, отчего хочется выпилиться.
— Я тоже рад.
Солнце уже начинает садиться и разгорается кровавым на горизонте, а на остальном небе переплетаются фиолетовый и лиловый. Я думаю обо всём и ни о чём конкретно, отстранённо наблюдая за падающим с сигареты Нико пеплом.
И мне в голову приходит идея.
Из разряда тех, от которых желудок перевернётся раза четыре, но которые всё равно притягивают.
Возможно, я об этом пожалею.
Но не сейчас.
—
Хей, ты не против, если я возьму одну? — мама меня убьёт, когда узнает.
Если узнает. А что подумает отец, неважно.
Нико моргает, явно сбитый с толку:
— Я думал, ты вроде как против курения и все дела.
— Всё бывает в первый раз, или как там говорят. Сегодня неплохой день для этого.
Несколько секунд он глядит на меня ничего не выражающим взглядом, пока не видит что-то, заставляющее протянуть мне пачку и зажигалку:
— Флаг в руки.
С напускной уверенностью, хотя сердце и говорит прекратить вести себя как полный, окончательно потерявшийся в ценностях придурок, беру одну сигарету. Поджигаю. И вдыхаю, возможно, слишком сильно: в следующую секунду я чуть ли не задыхаюсь, и дым резко с хрипом вырывается из лёгких.
— Воу, полегче, — Нико ухмыляется и хлопает меня пару раз по спине. — Хорошая попытка, но давай я...
— Это всего лишь первый раз, дай мне ещё немного времени, — он уступает, и я делаю новую затяжку. Выходит немного лучше, но отдаёт кислотой на языке и болезненным, раздражающим жжением в горле.
Ди Анджело садится обратно, хмыкая и облокачиваясь о заграждение, теребя в руках собственную сигарету. И, мне кажется, он впервые выглядит сомневающимся. Но уже через мгновение черты лица парня разглаживаются и он становится прежним. Наверное, он не станет слишком сильно парится из-за пытавшегося курить чувака.
— Ну, и как тебе? — слегка хриплю, но стараюсь оптимистично улыбнуться.
— Зудит в горле, — вау, красноречиво, я ж говорю, мне должны поклоняться. Он усмехается.
— Идиот, попей немного, — следую его совету, и теперь у меня зубы покрыты слоем пепла и химикатов, надеюсь, не отвалятся. Зеваю, и Нико скептически поднимает брови; — эй, точно всё нормально? Не говори, что я отравил тебя никотином или что-то типа того, — отвечаю смешком.
— Ну, как бы это уже сделано в некотором роде.
— И правда.
— А, вообще, просто сегодня был довольно длинный день, думаю.
— Так-то да.
Нико потягивается и бухается мне на колени, отчего напоминает мне собачонку. Знаете, из тех, что держат постоянно при себе, под мышкой или где-то? Чихуахуа и тому подобное. Не представляю, что творится у него в голове, но смотрит он беззаботно; улыбаюсь и перевожу взгляд на небо. За несколько минут от солнца осталась только тонкая алая полоска у самого горизонта, при этом по сине-фиолетовым разводам над нами уже рассыпаны маленькие точечки — звёзды.
— Знаешь, длинные дни — самые лучшие. Потому что они неизбежно предвещают длинные ночи, — киваю в знак согласия.
— Ага, наверное, это самое классное.
И он отвечает так, как умеет только он, в своей особенной, неповторимой манере:
— Действительно.
***
Возвращаемся домой около десяти, на улице уже темно, так что фонари освещают нам путь. Никогда не любил белый свет нью-йоркских огней; здесь они жёлтые, и это прикольно.
Расстаёмся с Нико посреди дороги, и он ухмыляется на прощанье:
— В этот раз не забудь закрыть окно, акулья приманка, — киваю и машу рукой в ответ.
— Ага, а тебе удачи с отцом. И крепких нервов при разговоре с ним.
— Да ладно, просто посадит меня под «домашний арест», — он разворачивается и хватается за дерево, чтоб залезть к себе в комнату. Умно, учитывая, что ему сейчас не стоит встречаться с папой. Надо взять такую тактику на заметку.
Иду к своему дому, пытаясь отыскать ключи. Найдено — сегодня ночую не на улице. Захожу и вижу отца в гостиной; он поднимает голову, глядя на меня:
— Всё в порядке? — угукаю со слабой улыбкой. Не уверен, что когда-либо смогу ему нормально улыбнуться — не тогда, когда этот человек забрал меня от мамы. Но стоит отвечать ему хоть тем, чем могу, он же всё-таки хороший мужик.
— Устал только немного, так что, наверное, пойду спать, — он кивает.
— Без проблем, увидимся утром. Доброй ночи.
Захожу в комнату, чувствуя, что желудок сейчас разорвётся от голода, а горло до сих пор жжёт, отдавая горечью слабой зависимости в зубах. Посрать: это был
по-настоящему хороший день в первые за долгое время, и по такому случаю можно забить на моральные и правовые нормы.
Я подхожу к столу, чтоб что-то взять с него и мимоходом бросаю взгляд за окно. Комнату Нико отсюда хорошо видно, а в ней два силуэта, скорее всего, его и его отца. Вздыхаю, чувствуя себя виноватым за вероятную размолвку между ними. Они определённо кричат друг на друга, и запястье мужчины зависает в воздухе, будто он собирается ударить парня. Чёрт, я не хотел, чтоб этим всё кончилось.
И, наверняка, этот не умеющий придерживать язык придурок говорит что-то лишнее, потому что его отец колеблется и замирает. Потом оседает. И я вижу, как его всего передёргивает, пока он кричит так громко, что это отчётливо слышно здесь:
— Съёбывай из моего дома, от тебя одни проблемы, сплошное разочарование!
Желудок не разрывается от голода — он стынет от неприятного чувства, смеси страха и стыда.
Нико уже у окна, и теперь уже чётко видно, как он показывает мужчине фак, прежде чем выпрыгнуть на улицу. Он легко слезает вниз по дереву и секунду смотрит на свою комнату, откуда уже уходит отец. Принимаю решение не задумываясь и открываю окно:
— Хей, Нико! Давай сюда! — тот незамедлительно карабкается на крышу и подтягивается, садясь на подоконник.
— Что с тобой, акулья приманка? Выглядишь так, будто тебе открылись врата в преисподнюю, — вздыхаю и хватаю его за толстовку, затаскивая в комнату. Плохая идея: он спотыкается, а его рюкзак, всё ещё полный банок и прочей чуши, которую мы стащили, нещадно гремит. — Бля, какого хера ты... — подвожу ди Анджело к кровати, стаскивая его рюкзак.
— Ложись, уже поздно, а на улице или полу спать тупо, — он непонимающе смотрит на меня, а потом всё же укладывается, как на автомате, даже не сгибаясь особо. Тру глаза и подпрыгиваю, пытаясь не расшнуровывая снять кеды, и сажусь рядом. — Если что, у меня нет в планах сейчас к тебе подкатывать или что-то того. Расслабься, — даже при всей моей наивности, я знаю, что от советов в духе «не грусти» человеку в депрессии лучше не станет, и моя фраза имеет сейчас не больше ценности, но Нико действительно уже напряжён не так сильно и удобнее поворачивается на бок.
Аккуратно ложусь рядом и улыбаюсь:
— Ночи.
— Buona notte, Перси.
***
Ужа за полночь, и я чувствую, что Нико не спит. Но сейчас он лежит, свернувшись калачиком, как слабый испуганный ребёнок. Я знаю, что это однозначно не про него, но кладу руку сверху парня. Просто руку, без какого-либо намёка или подтекста, но невольно размышляя, впитали ли его губы вкус сигарет после стольких лет курения. Тупая мысль, которую не стоит развивать.
На самом деле, это странно и страшно: Нико не снимает свою внутреннюю защиту, но он будто делает её незаметной, отчего он кажется намного живее. Но всё ещё не по-настоящему живым.
Его сердце бьётся за рёбрами, очерченными черно-белым, как и он весь, напоминая об этом.
Пялюсь в потолок, стараясь смириться с тем фактом, что меня обыграли и я оказался в ловушке.
Прости, мам, я становлюсь тем, кого ты ненавидишь.
