a mother's cautionary tale

По мере приближения к пляжу, пульсация земли чувствуется всё сильнее. Твою мать, какой должна быть стереосистема, чтоб создавать такие волны? Музыка звучит реально громко, и я вижу огромную толпу, окружившую главный источник света здесь, трещащий и выпускающий языки пламени. Костёр. Тут куча, огромная куча незнакомых мне людей, они танцуют, и их тени двигаются в свете огня. Почти у всех здесь золотые глаза, но они такие только от костра, и все черты подростков заострены и контрастируют, неестественно выступая и отсвечивая рефлексами, потому что вне этого маленького освещённого кусочка — тьма. Нико чувствует себя комфортно и легко скользит между людьми, крепко держа меня за запястье, чтоб я не выглядел таким потерянным. Слышу бормотание и шёпот: я новенький, и вряд ли все этому сильно рады. Звучат несколько тухлых «привет, Нико, как дела?», и тот отвечает усмешкой, даже не смотря особо, кто спрашивает. Тоже мне, селеба. Мы обходим костёр, обдающий теплом, приятно разливающимся по телу, направляясь к большой кипе хвороста, сваленной вместе. На ней всё знакомые лица: Лу, Рейна, Джейсон, Уилл. Нико тянет меня, сажая рядом с последним, а Лу, устроившаяся выше остальных, свешивается со своего места: — Наконец-то, уёбки! Ну, и где вы шлялись? — пожимаю плечами. — Неподалёку, — она усмехается и поворачивается к Нико, внимательно смотря на того. — Ты ведь был у Окти, верно? Травка есть? — он хмыкает и достаёт пакетик из кармана, кидая его Лу. А Джейсон, по ходу, только сейчас замечает меня, поскольку он оглядывается через плечо, говоря: — Хей, чувак! Ты давно тут? — Только что пришёл, — приходится перекрикивать музыку, но я улыбаюсь ему в ответ, а он кивает и стукается со мной кулаками. — Круто! Кто-то новенький, кого можно побесить и на кого попялиться, а не эти идиоты, — усмехаюсь. Поворачиваюсь, смотря за его спину, чтоб помахать Рейне. Она ухмыляется мне, воспитанная слишком хорошо, чтобы не сделать этого, и возвращается к разговору с незнакомой мне девчонкой, судя по всему, коренной американкой — у неё кожа с красноватым отливом, как у индейцев, и в волосы вплетены перья. Не могу точно идентифицировать музыку — что-то типа тяжёлого металла, бьющего по ушам, и просто неразборчивые полупьяные крики, исходящие из толпы. Замечаю в ней девушку с глазами, как у Джейсона, которые будто постоянно заряжены током, тая электрическую энергию; у неё темно-синие, почти чёрные волосы и кожанка в руках. В целом, её образ похож на Нико: та же бледная кожа, тёмные пряди, сильно накрашенные глаза и непонятная ухмылка, не предвещающая ничего хорошего. Она подходит быстрее, чем я успеваю заметить, и сверлит взглядом тот череп, что мне нарисовал Нико: — Хах, ты с ди Анджело? — до меня доходит: девчонка явно из старших. Она держится слишком дерзко, у неё проколот язык и куча дырок в ушах. — О, ясно. Всякие потерянные щенки вроде тебя по его части. Во всяком случае, как тебя зовут, новичок? — прочищаю горло. — Перси. — Перси, серьёзно? — она качает головой и смеётся. — Ладно, как насчёт того, чтобы ты… — девчонка не заканчивает, потому что Нико поднимается, заставляя её отступить на несколько шагов, и перебивает. — Я думал, ты где-то за границей, портишь репутацию семьи, а, Грейс? Он встаёт передо мной, скрестив руки на груди, и как-то умудряется казаться в несколько раз больше, чем на самом деле. Возможно, это игра света, но мне кажется, что ди Анджело буквально сверкает злобой и какой-то странной обидой; на его губах появляется почти маниакальная, отчаянная ухмылка, когда эта девчонка, «Грейс», сестра Джейсона, вероятно, вздрагивает от его слов. Потом она хмыкает: — Ой, да ладно, ди Анджело. Я-то точно принесла больше почёта своей фамилии, чем твоя безответственная сестра с пунктиком на оружие, — Нико весь напрягается, зарывая ноги в песок, будто специально, чтоб не сорваться. Откуда-то сбоку выпрыгивает Джейсон: — О, Талия! Почему бы нам не… — она пресекает его речь взглядом. — Братишка, дай маме с папой поговорить, — мама с папой, по ходу, лидеры двух враждующих групп. Джейсон сдавленно ахает, краснея, и Рейна берёт его за запястье, опираясь на него, вставая: — Возвращайся на свою территорию, Талия. Тебе здесь нечего делать, никто тебя не провоцировал. Лу проскальзывает, тихо занимая место рядом со мной, злобно складывая руки на груди. — Ебаные боги, всё было хорошо, пока она не пришла, — чувствую свою вину за её появление, и, когда до Эллен доходит смысл сказанных слов, она успокаивает меня: — не в тебе дело, чувак, Талия просто всегда такая. У них есть перманентная сильная ненависть друг к другу, — она кивает в сторону Грейс и Нико. Уилл проводит рукой по волосам и поясняет: — Талия — часть особой фем-тусовки и как-то пригласила сестру Нико с ними на выходные. Та так и не вернулась, хотя она жива и с ней всё в порядке. — И он держит на неё за это обиду, — продолжает Сесил, — проклинает Талию, считая, что она во всем виновата и никогда не давая этой ране срастись, — тихо киваю. Итак, у Нико есть ещё одна сестра; наверное, именно у неё он стащил те пули, которые сейчас висят у него на шее, если верить комментарию Талии про безответственность с оружием. Грейс всё-таки закатывает глаза: — Как хочешь, капитанка. Увидимся, ди Анджело, — тот пожимает плечами и достаёт сигарету. — Маловероятно. Та уходит, медленно, идя от бедра, убивая взглядом каждого в толпе за то, что они глазели на их разговор. Это странно, то, насколько сильно они собачатся, хотя вообще, по-видимому, здесь все довольно дружны (кроме Нико и Дрю; хорошо, дружны все, кроме людей, которые общаются с Нико и ему не нравятся по каким-то причинам, особенно часто связным с его семьёй.) — Как так вышлю, что мы ни разу не видели её в школе? Выпустилась? — спрашиваю я. Джейсон фыркает. — Вылетела. Нико машет какому-то пацану с медными глазами и замысловатым устройством в руках; тот выглядит, как полубезумный хулиган, и произносит: — Ди Анджело! Как жизнь, hombre? — Нико хмыкает в ответ и отходит от кучи хвороста (и от меня), чтобы зарыться кулаком в волосы того. — Неплохо, tipo. Над чем работаешь? Не слушаю дальнейший разговор и качаю головой, стараясь это делать в такт музыке. В принципе, понятно, что они имели в виду под «ванильной вечеринкой»: ничего особенного и не происходит, всё идёт, как обычно, своим чередом. Может быть, позже, когда генг уже достанет свои припасённые развлечения, тут станет чуть живее, но не сейчас. Сесил валяется чуть выше меня и крутит косяк, наполняя его содержимым пакетика от Октавиана: — Не то, что ты ожидал, верно? — он спрашивает. — Не совсем, обычное такое событие. Уилл кивает, притопывая ногой, попадая в мелодию, — с отцом-театралом у него это определённо будет получаться лучше, чем у меня. В колонках возникают лёгкие помехи от громкости, но песня играет неплохая. Всё ещё качаю головой, стараясь создать иллюзию танца хотя бы одной частью тела, игнорируя любопытные взгляды, которые были бы алчными и жадными, будь люди волками. Нико возвращается к нам и садится у меня в ногах: — Мне скучно. — Чувак, мы едва ли пробыли здесь пять минут, — усмехаюсь. — И что? — он чешет подбородок, а его глаза поглощают все отблески костра. — Мне просто нужно опохмелиться. Стоит принести алкашку, чтоб сделать эту тусу поинтереснее. — Бля, точно! — Лу с готовностью разминает костяшки, словно сейчас пойдёт отбирать у кого-нибудь выпивку, хотя кто знает. — Я в деле, чувак! — Уилл перегибается через меня, накрывая её рот ладонью. — О боги, нет, Лу. Тебе обязательно нужно было её возбуждать? — он обращается уже к ди Анджело. Оглядываюсь вокруг: несколько ребят смотрят на меня не особо злобно, просто заинтересованно, но видно, что они боятся подходить, потому что Нико сидит рядом со мной. Я хлопаю его по плечу: — Окей, давай позависаем здесь ещё немного, на случай, если случится что-то стоящее. Если вдруг нет, то тогда выпьем, — тот оборачивается ко мне и ухмыляется, демонстрируя острые зубы. Он и вправду как волк. Волк с мрачными глазами, прячущийся под шкурой чёрной овечки. Песня меняется, становясь спокойнее: у новой композиции мягкая мелодия и акустические инструменты на фоне. Это никого не тревожит и не возмущает, все просто расходятся по группкам, начиная оживлённый разговор. Будто не от мира сего, какая-то альтернативная, другая тусовка. И говорю не только про генг. Тут все немного фрики. Нико зажигает сигарету и протягивает вторую Лу, прежде чем она начинает клянчить. Я тоже аккуратно вытаскиваю одну, и он подносит зажигалку к ней. Остальные смотрят на это откровенно шокировано, Джейсон ещё и с видом осуждающего старшего брата, так как его обязывает положение, а Уилл просто слегка раздражённо, будто он ожидал этого. Лу хлопает меня по плечу: — Чувак! — и больше ничего не говорит, и на меня несколько пар глаз глядят со своеобразным одобрением. Вот так вот и принимают в генг. Мы одновременно с Нико выдыхаем дым, и я лениво наблюдаю за его вращением. У костра два облачка смешиваются, становясь сине-серым и оранжевым туманом. Нико ухмыляется: — Думаю, он получился идеальным, акулья приманка, — смеюсь, зажимая сигарету зубами, чтобы можно было свободно говорить. — Да? — тот кивает и ложится мне на колени. Я рад, что он вроде немного расслабляется, и вижу, как напряжение и притворное самодовольство исчезают с его лица. Рейна посылает мне этот знающий взгляд, и мне кажется, дело не только в том, как я всего за неделю стал таким из маменькиного сынка. Она будто понимает что-то (например, что я курю, потому что романтизирую сигареты, потому что Нико их касается губами, или, на худой конец, просто догадывается о том, как я кайфую от получаемого адреналина, хотя зачастую он достаётся мне проще, чем другим, опять же во многом благодаря ди Анджело.) Я никогда не узнаю, о чём конкретно она думает, да и вряд ли стоит. — Хей, мальчик-смерть, кто твой парень? — доносится до нас весёлый голос, и я замечаю, что к нам подходит другая девчонка, пробиваясь сквозь толпу. Но если на Нико смотрели со смесью зависти, уважения и страха, то от этой рыжеватой шатенки у остальных просто слегка трясутся коленки, а взгляды становятся настороженными. Она похожа на ебаную гору мышц, на деле, что, вкупе с банданой и жгучими глазами, выглядит ужасающе. Но это чувство отлично от страха, порождаемого Нико: он волк и опасность, а девчонка — бык и физическая сила, и малолеток с пути убирает не взглядом, а толчками. Нико пожимает плечами и отвечает: — Мой парень. Полагаю, это говорит само за себя, — он уже второй раз за день говорит эту фразу. Смеюсь. — Его друг. Я Перси Джексон, — довольно уверенно протягиваю ей руку, что можно посчитать за достижение, считаю, но она её игнорирует. — Как жизнь, Кларисса? Давно не виделись, — Нико быстро поднимается на ноги и даже позволяет ей себя толкнуть сильным хлопком по плечу, а потом притянуть к себе и зарыться мощным кулаком в волосы. — Надо сказать, ты довольно рано в этот раз. Но эта сука уже приходила, однако. Кажется, она решила, что может просто так тут шляться, будто заслуживает нашего уважения, — ди Анджело усмехается, кивая в ответ. — В точку. А где Крис? — та задумчиво хмыкает. — Ещё не пришёл, вроде. Не видела его сегодня, возможно, мать засадила его за какую-нибудь хозяйственную работу, его легко уломать, — Нико оглядывается по сторонам, слушая её речь. — Знаешь, мне кажется, он там. Может, ты всё-таки пойдёшь к своему парню? Уединитесь там, все дела, покажешь ему свою мягкую сторону, и так далее, — она лающе смеётся. — Мечтай дальше, малявка! — он улыбается и отмахивается от Клариссы. — Уходи, грязное чудовище! Возвращайся, когда поцелуй прекрасного принца превратит тебя во что-то более привлекательное, — та усмехается и уходит к, вероятно, Крису — пока что просто размытой фигуре, подходящей к пляжу. С моим-то минус три с половиной, ещё бы не размытой. Нико возвращается, вновь устраивая голову у меня на коленях. — Ты знаешь здесь всех или как? Тот кивает, делая затяжку и выпуская дым прямо мне в лицо. Слегка вздрагиваю, но в результате сам же и вдыхаю половину. Он тихо стонет, устало закрывая глаза, а я чувствую, как планета всё ещё вращается, вселенная продолжает действовать, и ей ведь по сути всё равно на нас, мы ничтожны и незначительны. Маленькие пятнышки на оболочке пустоты. Улыбаюсь Нико, когда он размыкает веки, глядя на меня: — Я хочу убежать и никогда не возвращаться, — шепчет; провожу рукой по его волосам. — Звучит, будто у тебя драпетомания, — это шутка, но он качает головой в несогласии. — Нет, просто хочу удостовериться, что в мире есть что-то ещё, помимо этого дерьма, — он указывает сигаретой на танцующую толпу, звёздное небо и спокойный океан метрах в четырёхстах от нас. Я стараюсь разглядеть окрестности получше: виднеющийся выше, за дюнами, город и деревья, покрывающие склоны холма неподалёку. Нико тихо продолжает говорить, и у меня невольно создаётся впечатление, что следующие его слова были действительно предназначены только для меня: — Что там и вправду есть что-то, что могло заставить мою сестру уйти из дома, призывающее себя искать; что-то, ради чего можно было бы отправиться в приключение, что наполнило бы жизнь смыслом, — вздыхаю, чувствуя странную тяжесть на сердце, которую надеюсь больше никогда не ощутить. Всё внутри холодеет, и я вновь смотрю по сторонам, желая увидеть хоть что-то. Ничего. — Мне хотелось бы сказать тебе, что это «что-то» существует, — по его глазам понятно, что Нико знает окончание фразы. Поэтому дерзкая усмешка, которую он посылает мне, кажется существующей на его лице не одну сотню лет. — Но? — безнадёжность ухает вниз, придавливая меня к земле. — Его нет. Он молчит и бессильно лежит у меня на ногах. Делает затяжку, будто смеясь над забытьём, в котором перебывают остальные. — Тогда я создам своё что-то. Это добавляет уверенности моей растущей улыбке. Песня меняется, снова разрывая колонки, и её слова различить ещё труднее предыдущей, но вроде у меня получается. We're born to live, we're born to die, we're forced to swallow these pills and never ask why. Как иронично.

***

Думаю, проходит несколько часов, но я не могу точно сказать, сколько конкретно, и всё это время Нико продолжает лежать у меня на ногах, скалясь, как сторожевой пёс, на каждого, кто ему хоть немного не по душе. Лу умыла куда-то и добралась до стереосистемы, ставя свою музыку, так что теперь у нас играет в основном «Fall out boys» и «Panic! At the disco», что, на мой взгляд не является лучшим решением. Сесил уже обкуреннее любого хозяина притона и даже не пытается участвовать в разговоре, а Уилла утащил в район леса чувак по имени Джейк (они инфасотка трахаются.) Джейсон с Рейной ушли «любоваться океаном», гуляя на пляже, и теперь выглядят как типичная слезливо-сахарная парочка с открыток. — Мы можем уже слинять с этой псевдоквазитусы? — спрашивает Нико. У него закончились сигареты, что стабильно начинает его раздражать, что непременно выльется в какую-нибудь фигню, если мы посидим здесь даже немного дольше. — Почему нет? Не вижу причин оставаться, всё равно ничего не происходит, — он победно ухмыляется, и, кажется, мне предстоит ещё пожалеть о своём решении. Нико встаёт, отряхивая песок с джинс, и резко хватает меня за запястье. Секунда, и мы уже бежим через пляж к тому месту, где волны начинают вырезаться в скалы, вдающиеся в океан. Он не останавливается даже тогда, когда вода уже достигает наших ног, но отпускает мою руку, чтоб запрыгнуть на волнорез и продолжить двигаться по нему, не замедляясь ни на мгновение. Смеюсь и забираюсь вслед за ним, делая это немного осторожнее, чем он. У меня полные ботинки маленьких камушков, и я ускоряюсь, поскальзываясь на валунах. Нико смеётся, и этот звук разносится над волнами, и, чёрт, у меня что-то в груди переворачивается от осознания того, что я вновь могу его слышать. Типа не через музыку и посторонний шум, а только его голос, громкий и чистый. И Нико врезается в воду, создавая тучу брызг, а прибрежные волны накрывают его с головой. В моём создании проскальзывает паника — чёрт, это, вообще-то, опасно! — и я прыгаю вслед за ним. Опять. Твою мать, здесь, оказывается глубоко, но я плыву свободно, замечая его неподалёку; глаза Нико сверкают в темноте. На самом деле, его едва видно: вокруг темно, и только блеск во взгляде выдаёт его. Волка. Загребаю воду руками, приближаясь к нему, и мысленно благодарю богов за то, что плавал всю свою сознательную жизнь, ходя в бассейн в Нью-Йорке. Солёная вода немного щиплет глаза, но я терплю только для того, чтобы увидеть, как ди Анджело ухмыляется мне сквозь брызги. Я расслабляюсь и просто качаюсь на воде рядом с Нико; его волосы намокли и распушились на вонах, выглядя огромным одуванчиком, а кожа парня кажется сейчас невероятно бледной, бескровной, будто подсвеченной глубиной. Я говорю глубиной, но, на самом деле, мы не так уж и далеко от берега. Наверное, отсутсвие каких-то волнорезов или камней поблизости создаёт иллюзию бездны. Мне нравится это ощущение. (И я абсолютно не обращаю никакого внимания на край футболки Нико, когда тот слегка задирается. Не-а.) Бусы из пуль свободно болтаются, рискуя потеряться, но пока что они на шее ди Анджело и не тревожат его. Нико берёт меня за руку — именно за руку, не за запястье, а за руку, не, вы понимаете это? — и улыбается уголками губ. Он выглядит… невинно, что ли. Не знаю, у меня маленький словарный запас. Показываю подбородком в сторону берега и вопрошающе поднимаю брови, на что тот неохотно кивает. Мы тащимся к пляжу, и у меня от давления тянет лёгкие, так что я рад вновь очутиться на песке, а у Нико такой вид, словно он делает мне одолжение, выходя, а сам бы оставался в воде, пока не окажется на гране того, чтобы утонуть. В теории я понимаю, почему он так поступает, но я бы не позволил ему этого. Нико цокает, оказываясь на суше; у него слипаются ресницы и капает вода с волос, а глаза немного красные от холода: — Извини, не хотел тащить тебя за собой, — выдыхает, а я качаю головой, притягивая его ближе и отталкивая нас от воды. — Да не, нестрашно. Я люблю плавать, хотя теперь мы насквозь мокрые. Стоит вернуться к костру, наверное, — он ухмыляется в ответ и отходит, задрав голову к небу, а потом переводя взгляд обратно на волны, и тыкает меня локтем, ложась на песок. — …тогда давай останемся здесь, до тех пор пока я не собьюсь, считая звёзды, — бросает Нико. Хах, ну-ну, это я ещё тырю его фразочки. Устраиваюсь рядом, скрещивая руки на его животе, кладя голову сверху. — Хорошо. Несколько минут спустя он вздыхает, и по его телу проходит слабая дрожь: — Ладно, всё, я сбился, — я улыбаюсь, а тот смотрит на меня с лёгкой виной, будто он ненароком разрушил всё веселье. — Тогда погнали, — говорю я, и застываю: — твою мать, у меня в кармане мой телефон, да? — перспектива сломать его, по глупости искупавшись, меня не особо радует, но Нико качает головой. — Нет, он вроде остался в твоих старых джинсах, — облегчённо выдыхаю. — Супер, а то я испугался, — хлопаю себя по карманам, проверяя, что там действительно пусто. — Идём? Мы плетёмся вдоль береговой линии, вновь намокая, и Нико отряхивается, как собака, когда мы оказываемся на месте вечеринки. Подходим к Лу и остальному генгу: — Короче, мы пошли домой, увидимся, — Джейсон вздыхает и обводит нас взглядом. — Давайте, а то простудитесь. — Addio, — салютует Рейна, прощаясь.

***

На улицах очень тихо, и до меня только сейчас доходит, что уже наверняка за полночь: луна висит в самой середине неба. Пару баров до сих пор работают, круглосуточный супермаркет и МакДональдс у парковки, очевидно, тоже открыты. После нас на асфальте остаются мокрые пятна, которые вскоре высыхают, что кажется мне каким-то безнадежным напоминаем того, насколько быстро исчезнет любой след, что мы оставим на этом городе, беззастенчиво названным Нико забытым. С его волос всё ещё капает, и я без зеркала чувствую, что у меня красный нос, а наши выдохи быстро теряются в лёгких, едва успев родиться. Преданно (надеюсь, этого не видно) улыбаюсь ему, замечая, как Нико перебирает пули на шее: — Хей, не мучай себя сожалением, — говорю ему (что, очевидно, поможет; опять же, такие советы всегда работают.) Улыбка, которую он посылает мне, кажется слишком слабой и вымученной, у неё нет той особой черты, которая присутствует во всех ухмылках Нико, — бесстрашной дерзости, которую трудно понять. Можно лишь принять. Он моргает, окружённый ореолом лунного света, а в его глазах отражаются звёзды; это выглядит как-то странно и неестественно, но на удивление подходит Нико в то же время, делая этот вид нормальным. «Этот парень — дитя Луны», — сказал бы моя мама, имея в виду тех, кто ловит и понимает красоту ночи лучше, чем дня, и кому она больше идёт, потому что они будто родились, окрещённые Артемидой. Я нахожу в этом иронию, ведь она была ещё и богиней охоты. (Мифология — одна из немногих, к сожалению, вещей, о которых говорила мне мать и которые я вспоминаю без чувства досады и горечи.) — Я ни о чём никогда не жалею, — бормочет Нико, прикасаясь ко мне влажной рукой. — Ладно, — киваю, смахивая каплю воды с носа. Моя одежда намокла настолько, что кажется тяжёлой, но я вряд ли буду её стирать — лучше высушу, чтоб она сохранила аромат моря — мне всегда нравился этот запах. К тому же, так или иначе, это памятная для меня ночь, несмотря на то что произошло совсем мало событий. Мне хотелось бы оставить о ней какое-то напоминание. Мы уже подходим к нашей улице и останавливаемся на повороте. — Приходи, как переоденешься, — произношу я; Нико не задаёт вопросов, но и не выражает согласие вслух, просто кивает. Мне походит, в целом. Стукаемся кулаками и расходимся, каждый к своему дому. Запрыгиваю на подоконник гостиной, чтоб ухватиться за раму окна моей комнаты. Забираюсь, оставляя влажные следы на столе и ковре — пофиг, потом вытру. Может быть. Стягиваю одолженные у Нико ботинки и стравлю их на окно, чтоб высохли, а затем выбираюсь из сырой одежды. Я пытаюсь более-менее адекватно развесить джинсы, майку, носки и бельё на дверцах шкафа, но выходит сомнительно. Быстро достаю из ящика самые тёмные джинсы, какие нахожу, и очередную майку с надписью «New York» (знаете вот эту фигню три по цене одного? Так вот, это моя тема.) Потягиваюсь и трясу головой, оставляя брызги на стенах, чтоб она перешла из состояния «чертовски мокрая насквозь» в «слегка сырая». Одеваюсь и стараюсь всё-таки не шуметь, так как все спят, ожидая Нико. Вскоре он возвращается и садится на подоконник; на нём обычные обтягивающие джинсы, видавшие виды конверсы и мешковатая толстовка с надписью «Hard Rock». Нико улыбается своей привычной коварной усмешкой, вынимая из рюкзака новую пачку сигарет. Затягиваю его внутрь комнаты, но тот спотыкается об стол, так что приходится ловить его, и в этот раз выходит даже удачнее, чем когда мы прыгали с фонаря, и толкаю к кровати. Ди Анджело садится и смеётся: — Чувак, тебе стоило хотя бы пригласить меня на свидание, прежде чем тащить в постель, — дразнит он. — Да ладно, — у меня слегка горят кончики ушей, чувствую это; но я парирую: — ты уже был в ней на этой неделе, если забыл, — тот закрывает рот, уязвлённый. Делаю жест рукой, показывая, чтоб он оставался тут, а сам выскальзываю из комнаты, собираясь спуститься на кухню. Внизу открываю ящик, где хранится всякая фигня, и достаю оттуда пару фонариков и что-то типа неоновой светящейся ленты. Зажимаю их одной рукой, второй утаскивая скотч и пучок гирлянд. На цыпочках пробираюсь обратно к себе в комнату, где нахожу Нико, свернувшегося у меня на кровати, спрятав лицо в подушку. Громко цокаю, чтоб он услышал, и нагло открываю его рюкзак, запихивая туда свою добычу. Ди Анджело поворачивается и с интересом смотрит, пытаясь понять, что я принёс. Толкаю его в бок: — Вставай давай, — тот покорно подчиняется, хоть это и вряд ли вяжется с самим понятием «Нико ди Анджело». — И куда мы? — ухмыляюсь, подходя к окну. — Сделаем тот билборд по-настоящему своим. Нико забирается на окно, а я со шлепком приземляюсь на газон. Поднимаю руки, чтоб поймать его, и ди Анджело шагает будто специально в них, даже не замечая этого, поскольку он, вероятно, слишком занят обдумыванием моих слов. Пользуясь таким равнодушием, подхватываю его под бёдра, неся на спине через пустынную, если не считать парочки пьяниц, улицу. Когда он очухивается, то, как ни странно, реагирует на ситуацию довольно спокойно, не протестуя громко и жестоко с обещаниями скорой расправы, как я ожидал, спрашивая только, не тяжёлый ли он. Краем сознания размышляю о том, насколько он тупой, раз задаёт такие вопросы, при этом веся, наверное, меньше меня в возрасте восьми лет, обернув свои ручки-палочки, ножки-веточки вокруг моей шеи и поясницы. Качаю головой в ответ, и он решает уточнить: — Тебе там ок? — чувствую, как его волосы щекотят мне макушку, и вновь качаю головой. Конечно, ок. Мы проходим в таком положении большую часть пути. Вокруг до безумия тихо, я даже слышу кузнечиков и цикад, стрекочущих в траве. Мне тепло от дыхания Нико, и я отстранённо наблюдаю за тем, как он крутит в пальцах сигарету, не решаясь зажечь, раз я его несу. — Можешь закурить, если хочешь, я не против, — ободряю его. Кажется, он именно этого и ждал, потому что в ту же секунду ди Анджело хаотичными движениями достаёт зажигалку из заднего кармана, трясущими руками подпаляя кончик сигареты. После третьей затяжки напряжение покидает его. Иду по знакомой тропинке в сторону билборда, того самого, где мы сидели до костра, с которого открывается шикарный вид на весь город, захватывающий ещё края пляжа, становящийся только удивительнее с наступлением вечера. Вздыхаю, когда мы приходим на место минут двадцать спустя — Нико весит мало, но не ничего. Тот вертит головой по сторонам: — Наш билборд, хах? — Типа того? — он соскальзывает с моей спины и встаёт рядом, разминая затёкшие конечности. — Бля, да, чувак. Мне нравится, — я киваю и начинаю копаться с батарейками, вставляя их в переносной источник питания, который тоже стянул из кухни, а потом карабкаюсь наверх, кладя тот на баннер. Нико следует за мной, запрыгивая после, и слегка зевает: — и что ты положил мне в рюкзак? Я забираю сумку у него, вытряхивая содержимое. М-да, пару пачек сигарет, складной нож, несколько жвачек, немного денег, две банки Рэд Була, жестяной пенал и скетчбук, помимо дряни, что я туда сунул. Медленно моргаю: — Вау, да у тебя целая косметичка под прикрытием. — Ага, — тот просто пожимает плечами. Трясу рюкзак сильнее, и оттуда выпадают уже мои вещи: светящаяся лента, скотч, фонарики, а сверху этой кучи вываливается спутанный моток гирлянд. После этого я указываю на нож: — Стоит спрашивать, зачем он тебе? — устало смотрю на него, а Нико серьёзно мотает головой. — Тогда я не буду, — осторожно возвращаю нож и остальные его штуки обратно в рюкзак. — Что теперь? — Здесь есть поблизости какая-нибудь свалка? — отвечаю вопросом на вопрос. — Да, у заброшенного тц. — Зашибись. Возьмём оттуда какую-нибудь рухлядь, чтоб достроить что-нибудь тут, — он радостно осматривает баннер, будто уже прикидывая в голове план будущего пристанища, и кивает. — Звучит охуенно. — Угу. А сейчас, — пытаюсь распутать гирлянды, — давай осветим тут всё, — Нико поднимает бровь. — И как ты думаешь, они будут работать? — указываю на источник электричества, который я поставил рядом несколько минут назад. — Обмотаем всё скотчем, и будет круто, — тот задумчиво хмыкает и чешет щёку. — И правда. — Ещё б ты был против, — ухмыляюсь. — Иди сюда и помоги мне. Держи этот край и натяни его, а я подключу предохранитель. Нико соглашается и забирает у меня всю охапку, начиная оборачивать гирлянду вокруг рамы, закрепляя её кусочками скотча, наклеивая их прямо посередине объявления. Я подпрыгиваю, шатаясь тут с предохранителем, старясь сохранить равновесие. Наконец, я успешно справляюсь со всеми пробками и наблюдаю, как лампочки разгораются, мерцая. — Да будет свет! — Нико победно вскидывает кулак вверх. — Хорошо сказано, — смеюсь над ним, имея в виду не только оборонённую фразу; он вывел гирляндой «FUCK» огромными буквами во весь билборд. — А то. Цокаю языком и спрыгиваю вниз, потому что хочу прикрыть нашу батарею, чтоб она не сдохла при первом дожде. Всё работает неплохо, и даже тут всё освещено довольно нормально; сверкающие блики падают на асфальт через край полуупавшего билборда. Сделав всё, я хватаюсь за край баннера, чтоб подтянуться, но руки слегка скользят: — Эй, может, поможешь немного? — отвлекаю Нико от созидания своего творения, призывая того вытащить меня отсюда. Тёплый свет на его лице выглядит классно, и если раньше я жалел, что не купил свои любимые синие огоньки, то сейчас нет. Эти подходят ему больше, иначе парень бы выглядел мертвецом, с его-то бледной кожей. — У тебя есть что-нибудь ещё, акулья приманка? — копошусь и протягиваю ему неоновую ленту. — Светящиеся полосы, долго горят. Крепи, куда хочешь. Тот благодарно кивает и хватает сразу половину, начиная их разматывать и клеить вокруг гирлянд, складывая в какой-то орнамент. Нико берёт несколько синих лент, скрепляя их в одну толстую, располагая её волнами. Такими ломанными линиями он окружает, будто облаком, всю надпись «FUCK». Треплю его по волосам, одобряя: — Здесь часто идут дожди? — Не очень, разве что зимой, — меня устраивает. — Значит, у нас ещё есть куча времени, чтоб доделать здесь всё. — Ты занят в эти выходные? — он спрашивает. — Не-а. — Тогда в нашем распоряжении всё время мира. Внезапно, но я хочу его поцеловать. Типа необязательно в губы, можно в макушку, нос или щёку. Ну, просто чмокнуть или как там. Но я не делаю этого, что отзывается болью в сердце, но так лучше, полагаю. Нико берёт фонарик и щёлкает им, включая, и освещает баннер, рассматривая его: — Думаю, сюда можно приделать деревянные балки, а сверху что-то типа крыши. Мы даже можем изготовить фейковое разрешение, чтоб нас не погнали копы, если что; брат поможет. Хотя вряд ли кому-то придёт в голову доебаться, им всегда становится лень ближе к осени, — хмыкаю, соглашаясь. — И как мы назовём это место? — он тихо садится, размышляя. — Не знаю. Это была твоя идея, так что тебе решать. Устраиваюсь рядом, опуская руку ему на плечи. Мы смотрим вдаль, туда, где до сих пор виднеются отсветы костра и продолжается вечеринка, хотя мы и ушли. Это лишь усугубляет осознание того факта, что мы очень незначительны перед воем бесконечной бездны. Опускаю щёку на макушку Нико и остаюсь в таком положении, раз уж он меня не прогнал. — Давай будем разочаровавшимися и назовём это адом, — он выдаёт короткий смешок и тыкает в меня локтем. — Серьёзно? Ты хочешь так? — смотрю на него и хмыкаю. — Я просто не знаю. Ты мне дал мало времени подумать. Тот кивает и молчит, оставляя меня наедине со своими дьяволами в аду с мыслями. Нико рыщет в рюкзаке, извлекая оттуда телефон, и ставит какую-то медленную музыку — мелодия, не очень подходящая чехлу на его телефоне, но неплохо соответствующая его глазам. Я тоже лезу в его сумку, доставая жвачку — клубничная. Забавно. Sorry I didn't kiss you, But it's obvious I wanted to; Bubblegum down my throat, And it's a curse - But my luck couldn't get any worse. Он издевается. Слегка качаю головой, опять старясь попадать в такт музыке. Мелодию я уже где-то слышал, но слова точно не знаю. Вдруг Нико начинает тихо подпевать и, наверное, преуспевает в этом не лучше, чем я в качании головой в такт музыке, но мне посрать, сами понимаете, когда твой краш (о да, я это сказал) поёт, ты весь растекаешься розовой лужицей, мозги плавятся, пускаешь слюни и разучиваешься говорить, всё в таком духе. Так вот. У него голос надломленный, но сквозь остроту просвечиваются новые, нежные нотки. Мне это нравится. Мне вообще много чего нравится в последнее время. — Cause I swallowed the bubble gum, oh and these seven years will be pretty dumb, — он улыбается сам себе и выглядит невероятно в свете луны (аттеншн: с признанием крашнутости количество слезливых восхищений Нико пропорционально увеличатся.) Нико смотрит сквозь вселенную, куда-то дальше, недосягаемо далеко, и выбивает пальцами ритм, что априори говорит о том, что он слушал эту песню бессчётное множество раз, потому что он попадает один в один. Чего нельзя сказать о его голосе. Я влюблённый кретин, но не настолько, чтоб этого не замечать. Возможно, он выстукивает ритм довольно часто — это бы объяснило то множество мозолей у него на руках. Pink flowers from my skin, — Pepto bismol veins, and I grin, — сжимаю его плечо, привлекая к себе внимание, и шепчу, чуть-чуть перекрывая музыку. — Ты слушаешь конкретные песни, потому что они что-то значат для тебя или чтобы не оставаться в тишине? — он пристально смотрит на меня. — По-разному. Почему ты спрашиваешь? — не знаю. — Просто так. И вдруг до меня доходит; я произношу: — Нью-Йорк. — Нью-Йорк? — он усмехается, а я киваю. — Хорошо.

***

Нико лежит, растянувшись на баннере. /Тут должно быть очередное описание его глаз, и я его сделаю/. В общем, свет очерчивает контуры век Нико, а лунные блики делают их объемными, многомерными. Я без понятия, сколько сейчас времени. Наверное, уже поздно: костёр на пляже больше не горит, насколько это можно отсюда увидеть, так что тусовка, думаю, разошлась по домам минут пятнадцать назад. Вздрагиваю и потягиваюсь, поскольку ступни Нико лежат у меня на руках и те затекли. Задеваю его бедро в своём движении, но он никак не реагирует. — Спасибо, — тихий голос разрезает почти полную тишину: его телефон давно сел, но отголоски песни как будто ещё витают в воздухе. — За что? — спрашиваю; тот хмыкает, смотря по сторонам, и ерошит мои волосы. — За то, что связался с нами, — с ним, Лу, Сесилом — плохими детьми, на которых все закрывают глаза, кроме великодушных вроде Джейсона, Рейны и Уилла. — Немногие на это решаются… так что, честно говоря, приятно иногда увидеть новое лицо. Мы оба молчим несколько мгновений. Нико начинает перебирать в руках своё ожерелья с пулями, волнуясь, и продолжает: — У меня всю жизнь были только они… и мама, когда я был маленьким. Она… — он вздыхает, и я буквально слышу, как воздух разрезает заднюю стенку его горла, — она часто говорила мне об… этих детях, понимаешь? И, знаешь, я всегда тщательно слушался её, поскольку она была единственной, кто растил меня, пока отец не забрал нас с сестрой из особого приюта после её смерти, — боюсь даже моргать, чтоб нечаянно не пропустить что-то из его речи. Фак. Не знаю, но у меня создаётся ощущение, что этот рассказ действительно только для меня, что он не каждому говорит такое. — Ну, и… когда сестра сбежала с этими ебаными блядскими Охотницами, а отец начал трахаться с кем попало, — наверное, именно так и получилось, что у Нико есть ещё Хейзел, — я просто… я потерял всё, наверное. Я стал ещё более уебищной версией тех, о ком мне рассказывала мать, и постарался избавить от любых воспоминаний о ней, сжечь их. Так что да, спасибо. Я не знаю, что сказать, и пододвигаюсь чуть ближе. — Всегда пожалуйста, но, блять, знаешь… тебе тоже спасибо, — он вопросительно глядит в ответ, и я слегка теряюсь. — Мы всё-таки познакомились. Ведь ты мог поступить по-разному в этой ситуации… — тоже убежать или совершить суицид. — Спасибо за то, что дал мне шанс встретить тебя, — любить, хранить и разлагаться, когда он разобьёт мне сердце. Но сейчас не об этом. Нико посылает мне смущённую улыбку уголками губ, и это редкость на его лице. Этот захватывает дух. Он сглатывает, слегка морщась: — Эм… да. Не за что. Ди Анджело разворачивается, лёжа теперь лицом к лицу ко мне, и подтягивает к себе ноги, охватывая их руками. Он подтягивает меня за майку, предлагая устроить голову на половине его рюкзака — он сам на второй. Объективно говоря, это нисколько не удобно, мне в макушку впиваются жестяные банки и какая-то коробка, а ещё железный пенал, но я не против, если при этом можно держать руку на его талии, чувствуя лезущие в лицо волосы Нико. У меня звонит телефон, и я достаю его; это мой отец. Неуверенно отвечаю, прикладывая трубку к уху. — Привет… — голос на другом конце звучит устало, но в нём нет ожидаемого от отца сожаления, скорее ощущается лёгкое волнения, будто он чувак, потерявший единственного знакомого на большой вечеринке, чем родитель, у которого ребёнок не дома ночью. — Перси, ты где? Сейчас пять утра, и тебя до сих пор нет. Мне скоро надо будет начать собираться на работу, а Тритон будет дома в выходные, — ругаюсь на выдохе. — Я нигде, пап, —дело дрянь, раз я устал настолько, что назван его так. — Ты хотя бы с Нико? — хмыкаю, зевая. — Ага, — Посейдон вздыхает. — Так где вы? Я приеду и заберу вас, — трясу головой, будто он может это увидеть, а Нико хмурится, глядя на телефон в моих руках. — Я же сказал, — шепчу. Я нигде.