Может, так будет проще.

— Посмотри во что ты превратился, — Его мать, кажется, любит эту фразу, она говорит ее при любом удобном случае. Он делает еще один глоток с горла. — Господи, у тебя в комнате воняет, ты когда выходил в последний раз? — У него есть сестра. Они взяли ее с приюта, чтобы хоть как-то утешить родителей, потерявших своего сына в алкоголе и бед-трипах. Она лучше, она оправдывает ожидания. Он поднимает средний палец и посылает ее нахуй. У него тут вроде как экзистенциальный кризис и период принятия себя, идите к черту и не мешайте. Закройте поплотнее дверь и заткните щель между дверью и полом, чтобы неприятный запах не портил вам ощущение нормальной семьи. Бакугоу не выходит из своей комнаты, у него есть все, чтобы поддерживать жизнь. Смерть — штука безвозвратная. Он смотрит на вертикальные белые линии на обеих предплечьях и думает, что он слабак. — Сынок, так жить нельзя, — Его отец наивная мошка, которая попалась в сети его матери. Она его отравляет. Она делает его счастливым. Бакугоу смеется в голос и отец закрывает дверь. Он кладет таблетку под язык. Еще одну. Смерть — безвозвратное решение. Такая жизнь подталкивает к нему и бездонной пропасти. Он не выходит из свей комнаты, но к нему иногда заходит кое-кто. — Привет, Бакугоу, ты как? — Он почти без сознания, цепляется костлявыми пальцами за нестиранную одежду и давит улыбку через желание выблевать все, что выпил. У него вроде как экзистенциальный кризис, период принятия себя и журналы "плэйбой" под кроватью. Он выдергивает из них страницы и сжигает, он растирает пепел по собственному члену и рукам, пока вверх по пищеводу поднимается желудочный сок и алкоголь. — Ты похож на животное, — Он делает все это при своем друге со школы. Его зовут Киришима, Бакугоу считает, что он лучший человек на свете, он считает, что Киришима ангел. Киришима моральный урод и лицемер. Киришима сам двигает его рукой в пепле и шрамах. Бакугоу улыбается. — Ты мерзкий, — У Киришимы руки чистые и аккуратные, у Бакугоу же руки в сперме и пепле, он даже не заправляет член в штаны, тянется за очередной бутылкой на полу и глотает, глотает, глотает, толкает рвоту обратно внутрь. — Не хочешь прогуляться? Киришима действует на него как наркотик: его всегда мало и Бакугоу цепляется за любую возможность быть ближе. Хотя бы рядом. Он кивает. Не двигается. Не открывает глаз. Не может. Не хочет. — Странно, что ты еще жив, — Говорит ему мать. Он сам, блять, в шоке, не поверите. Киришима поджигает ему косяк и поднимает с пола. Он не менял одежду уже две недели, а пустые бутылки из-под алкоголя всегда наполняются снова. Повторное использование, Бакугоу бережет эту планету и не гадит где попало пластиком и собственным дерьмом. У него все имеет свое место, пусть он и обдолбан в слюни. — Стой, ты что, хочешь пойти так? — Бакугоу в пижамных штанах и старой футболке, он в блевотине и моче, от него несет перегаром и алкоголем, потом, мочей и дерьмом. Его сестра неправа: несет не от комнаты, несет от него. Бакугоу не говорит. Не может или не хочет, непонятно. Понятно лишь то, что он сползает обратно на пол по стенке и ждет Киришиму. Без него он не выйдет, без него он бы сдох, с ним он подыхает медленнее и с удовольствием. В дверь стучат, кричат что-то, наверное, чтоб не шумел так сильно, он не говорит, только затылком бьется об дверь. Сошел с ума или приказывает заткнуться, он не понимает. Не ощущает, но у него в комнате территория принятия себя, познание смысла существования и Ангел, который роется в куче грязной одежды. У Бакугоу глаза закрываются и в ушах пищит противно, он надеется, что это инопланетяне или хотя бы скорая. Ему хуево. — Не попадай в неприятности, пожалуйста, — Он помнит, что сказала ему мать в младшей школе. Сейчас эти слова звучат с такой издевкой, что Кацуки плакать хочется. Он видит, как Киришима достает поводок и ошейник. Откуда — хуй знает. — Ты самый умный в классе, не хочешь закончить экстерном? — Бакугоу тошнит от воспоминаний, алкоголя, и руки не слушаются и дрожат. Он давно уронил возможность все исправить, сейчас его за руки держит Киришима, чертов ангел, благодетель, засранец и его смерть. Бакугоу обнимается со смертью с понедельника по воскресенье, без обеда и выходных. — Ты такой красивый, — Шепчет ему в губы Киришима и застегивает сзади ошейник. Бакугой чувствует, как он его душит, ему плевать, он улыбается и дышит своему Ангелу в лицо перегаром и виски. — Хочешь примерить юбку, принцесса? — У Бакугоу, блять, стоит. Он кивает и блюет себе на ноги и руки, улыбается. Киришима улыбается тоже. У него перед глазами все плывет и ноги не держат, но он старается, правда старается, а Киришима только шепчет ему, какой он хороший, красивый и умный, и как сильно похож на обдолбанную шлюху в притонах, пока они спускаются по лестнице. — Хороший мальчик, — У Бакугоу стоит от одних только слов Киришимы и нехватки кислорода в крови. Ошейник его душит, душит, он не прикасается к нему и не пытается ослабить. Бакугоу грязный во всех смыслах и пытается принять это у себя в комнате, пока принимает викодин и виски. — Возьмешь меня за руку? — Он слышит голос, он не видит нихрена, у него перед глазами размытое поле, у него перед глазами потолок его комнаты, пальцы на собственной шее и полное одиночество. — Ты, блять, выходить собираешься? — Мама. — Тебе идет розовый, ты в курсе? — Он душит себя, душит, душит. — Господи... — Сестра. — Ты красивый, — Он слышит противный вой, он слышит крики, не различает голоса, он надеется, что это инопланетяне или скорая.