***
Николай Круглов сидел в салоне передвижной лаборатории и чтобы как-то отвлечься, наблюдал через окно за проезжающими мимо поездами. Он просто не мог поверить, что больше не увидит Рогозину, не допускал мысли что ее больше нет — отказывался верить, и все тут. Услышав за спиной тихий стук он обернулся. На пороге стоял Борис, явно хотел сказать что-то, но не решался. Наконец он произнес: — Петрович, мы нашли кое-что… Селиванов был осторожен в выражениях. Майор видел, насколько тщательно он подбирает слова. — Что? — нетерпеливо спросил Николай, сложив руки на груди, и приготовился в очередной раз отмести несущественную деталь, которой все придавали излишнее значение. Он был несгибаем. Свидетели — ну и что? Видео — ну и что? Компьютерный гений Тихонов признавал что качество видео слишком плохое и компьютер не дает стопроцентного результата. — Сказать тебе правду? — спросил Борис. — Скажи, — потребовал Круглов. — Нашли часть тела. Она принадлежала Галине Николаевне. — Договаривай до конца. Что за часть тела? Ну, говори. — Зуб… Когда он показал прозрачный пакетик с зубом, это подкосило майора. У него вырвался странный крик, а рука сама собой потянулась к пакету. Этот крик был похож на жалобный стон… — Я сделал анализ, — сказал Селиванов. — Зуб был выбит у живого человека. Это зуб Рогозиной, нем её кровь и слюна… — Господи, за что?! — еле слышно произнес Круглов и протяжно завыл. Выхватив у Бориса пакет, он согнулся и уткнувшись, в целлофан лицом, дал волю слезам.***
Рано утром в лаборатории нарушил тишину раздавшийся телефонный звонок. Тихонов неохотно оторвался от компьютера. Он тщательно исследовал видеозапись из телефона свидетельницы и боялся, что, отвлекшись, что-то упустит. Но исследование так и осталось незаконченным. Взяв трубку, Иван ответил и скоро заговорил громко, возбужденно. Дверь лаборатории открылась, пропустив внутрь Валентину Антонову и до женщины донеслись обрывки фраз: — Что? В полицейском участке? Каком? Сейчас приедем. Скажите адрес… — Что случилось? — взволнованно спросила Валя, когда Тихонов закончил разговор. — Звонили из полицейского участка, — растерянно проговорил он. — К ним каким-то образом угодила женщина, судя по отпечаткам пальцев это Галина Николаевна. Ума не приложу: как это могло случиться? Да нет, — Иван с досадой махнул рукой, как бы возражая самому себе, — это просто какое-то недоразумение. — Я сейчас же еду туда, — воскликнула женщина и, раньше чем Иван успел ее остановить, покинула лабораторию. Когда речь шла о подруге нельзя было терять ни минуты!***
Николай Петрович пил горькую. Он уже поверил в то, что Рогозина умерла! Умерла! Ну как тут не запить? И он запил. Начал с коньяка из фляжки, кончил водкой из ларька. Потому что не все ли равно, что пить, если пить не для поддержания знакомства или веселья, а чтобы забыться! Взяв очередную бутылку, он сковыривал пробку и глотал крепленую муть прямо из горла, закусывая высохшим от старости батончиком. — Чего это он? — удивлялась продавщица. — Если так приспичило выпить, мог бы в ресторан поехать… Ей трудно было понять мужчину, дующего из горла сомнительного происхождения пойло. Она не понимала, что он пьет не для кайфа, а для анестезии сознания. Но водка помогала плохо. Водка не избавляла от боли потери. Когда вечером Майский и Селиванов заехали к начальнику, внезапно исчезнувшему из штаба мобильной лаборатории, то обнаружили его в компании случайных собутыльников. По-быстрому найденные майором собутыльники были примерно такими же, как купленная в киоске водка, — сомнительного происхождения. — Здрав-ствуй-те! — приветствовал их еле стоящий на ногах Круглов и предложил. — У-го-щай-те-сь… И, как ему казалось, он тащил друзей за собой. Хотя на самом деле его они вели его, подхватив под руки. То ли водка в этот раз попалась уж совсем «левая», то ли он допился до такой степени, что организм перестал принимать алкоголь, но только ночью ему стало плохо. Испуганный Селиванов промыл желудок и поставил капельницу. — Я буду жить? — тихо спросил перепивший пациент. — Нет, если будешь продолжать в том же роде, — щелкнул себя по шее пальцем Борис. — Галю нашли! — вдруг закричал Майский, ответив на вызов своего телефона. — Где? Как? Где? — заволновались мужчины. — В полицейском участке. В двухстах километрах от места взрыва. — В двухстах?! «Конечно, — подумал Николай — От Галки всего можно было ждать».***
В городе они без труда разыскали полицейский участок — приземистый дом из красного кирпича. В дежурной комнате, в компании двух полицейских, сидела удрученная Валентина. Завидев майоров и Селиванова, она вскочила и облегченно вздохнула: — Наконец-то! Как хорошо, что вы приехали! Уж я просто не знала, что делать. — В чем дело, Валя? Как Рогозина попала сюда? Как она себя чувствует? — наперебой спрашивали мужчины. — Да я и сама толком не пойму. Меня к ней пока не пустили… — А где же Галя? Валентина кивнула головой в сторону закрытой двери. — Галина Николаевна там, в камере, — сказала она и добавила шепотом, словно опасаясь, что полицейские подслушают: — Как я поняла ее избили. Что за наваждение! Из соседней комнаты появился полицейский офицер. Он вежливо, хотя и довольно недружелюбно, осведомился у Николая Петровича, действительно ли ФЭС руководит полковник Рогозина, действительно ли они работают под ее руководством… Кроме того, он задал добрый десяток других вопросов, которые не имели никакого отношения к делу. В конце концов под напором двоих майоров он согласился привести «преступницу». В комнату ввели растрепанную женщину в грязной, порванной одежде. Глаз у нее заплыл, губа была разбита и кровила. Она едва стояла на ногах, а правая рука висела плетью. С трудом узнав начальницу, коллеги окружили ее со всех сторон. Полковник, которая ещё не успела опомниться от пребывания в камере, молча смотрела на всех. От волнения она не могла произнести ни слова. Каждый по очереди подошел к ней и обнял, но женщина почти не реагировала. Наконец она сказала: — Ребята! Больше от нее пока ничего не могли добиться. Потом она еще несколько раз повторила: «ребята, ребята», словно позабыв, какие ещё на свете есть слова. Полковник нетвердо стояла на ногах, хотя спиртным от нее не пахло. — Идем отсюда, я помогу, — предложила Валентина. Когда женщины вдвоем вышли, майоры переглянулись. И Николай тихонько сказал Майскому: — Набью этому гаду морду и пусть меня разжалуют… — Не стоит, — ответил Сергей. — Пока не стоит. Позже разберёмся…***
Антонова и Селиванов устроили Рогозину поудобнее в фургоне, ей соорудили постель, укрыли куртками. Они объяснили коллегам, что полковник скоро оправится от потрясения и заговорит по-прежнему. Надо только дать ей немного времени. По дороге в Москву измученная Галина ненадолго задремала. Валентина, шепотом чтоб не разбудить подругу, на все корки честила произвол, творимый в застенках участков полиции. Особенно досталось при этом полицейскому офицеру, позволившему себе оскорбительные замечания на ее счет, а по отношению к Рогозиной допустившему даже рукоприкладство. Коллеги вполне разделяли ее возмущение, все кроме Круглова. Майор молчал и не смотрел не на сотрудников, не на дорогу. Николай сидел рядом с полковником и никак не мог наглядеться на нее. При малейшем толчке он хватался за ее импровизированное ложе, словно боялся, что она выпадет из фургона. Ему очень хотелось доставить начальницу в целости и сохранности.