К черту любовь!

      Волжак врезала мне. Она ударила меня прямо по лицу. Не специально, конечно. По крайней мере, я надеялась, что она это не осознанно. Женщина просто переворачивалась и рукой залепила мне прямо по носу. Естественно, я проснулась. Было семь утра. Семь утра субботы, черт побери! Гребаная Волжак!       Но когда я повернулась лицом к своей начальнице, то чуть не разрыдалась от умиления. А желание сфотографировать ее и использовать впоследствии фото как компромат чуть не разорвало меня. Она лежала, подложив одну руку под щеку, и выглядела при этом не суровым боссом, а обычной женщиной. Очень милой женщиной. Которой не чужды слабости, минутки мимишности и прочие женские особенности. Встряхнув головой, я отогнала эти мысли, так как понимала, что, вероятно, это — максимум милости, которую я смогу увидеть.       Спала Волжак беспокойно. Я несколько раз просыпалась оттого, что она что-то бормотала, постоянно крутясь на кровати. Приходилось осторожно поглаживать ее по плечу, чтобы она успокоилась. Я прямо-таки мать Тереза.       Встав с кровати, я прошла в ванную. Вид, конечно, не очень. Довольно потрепанный. Как любит говорить Оксанка — вид бывалой куртизанки — одежда мятая, под глазами синие мешки, и, вообще, выглядела я так себе. Понимая, что Волжак — не Маша и что вряд ли я найду себе тут щетку для гостей, решила, что нужно определяться: либо я сваливаю по-тихому и делаю вид, что меня никогда тут и не было, либо я окончательно рушу свою жизнь и остаюсь тут до выяснения отношений с Волжак. В конце концов, мне было интересно, какого хера она так надралась в вечер пятницы?       Прежняя я — та, кто была со мной большую часть сознательной жизни, — непременно бы выбрала первый вариант. Но новая я решила, что терять мне уже все равно нечего, почему бы не рискнуть.       Я зашла на кухню, осмотрела холодильник и, наметив план покупок, отправилась искать магазин, который работал бы в семь утра в субботу.       К моему счастью, магазин нашелся совсем рядом. Ну, точнее, я не то чтобы бродила по окрестностям в поисках какой-нибудь вывески типа «Продукты 24», а, конечно, воспользовалась навигатором. И нашла магазинчик в соседней пятиэтажке.       Довольно крупная женщина была не слишком рада видеть меня в начале восьмого утра, но тем не менее мне удалось купить себе щетку, а также колбасу с сыром и хлеб. Сделаю бутерброды, не яичницей же мне кормить Волжак. Я не уверена, что она вообще питается чем-то, кроме как кровью других людей… Хотя нет, в ресторане она ела обычную еду. Значит, будет есть бутерброды. Пока будет объяснять, почему она так набралась вчера, что самостоятельно добраться до дома была не в состоянии.       Когда четыре бутерброда были готовы, а я уже приведена более-менее в божеский вид, я услышала какой-то шорох в стороне спальни. Вот тут мне стало по-настоящему страшно. Какого черта я делаю? Почему я не свалила, как только проснулась? Зачем я осталась? И почему, черт побери, она встала в восемь утра?! Она, вообще, человек?!       Только крайняя мысль пронеслась в моей голове, как я увидела хозяйку квартиры в дверном проеме кухни. Я скромно стояла с полотенцем в руках около столешницы и не знала, куда деть свой взгляд. Волжак стояла замотанная в одеяло и смотрела на меня. Удивительно, но по ней и не скажешь, что она вчера наклюкалась, как солдат на дембеле, — выглядит довольно свежо. И это она еще даже в ванной не была. Я, кстати, дерзнула настолько, что стащила у нее пару патчей, чтобы хоть как-то уменьшить рассветную синеву под глазами. Немного, конечно, но это все же мне помогло. А судя по Волжак, они ей даже не были необходимы. А ведь она меня старше.       Мы смотрели друг на друга с минуту. В полной тишине. Только я собралась открыть рот, чтобы что-то сказать, как щелкнул чайник — оповещая, что вода вскипела. Но Волжак меня опередила. Она обвела глазами кухню и, вернув взгляд ко мне, произнесла:       — Я в душ. Надеюсь, когда я выйду, все будет так, как раньше.       С этими словами она развернулась и ушла. Видимо, в ванную. «Как раньше»? Как раньше — это типа без крошек и мусора на столе? Или без меня на кухне?       Я решила, что она все-таки имела в виду крошки и тот небольшой беспорядок, что я устроила. Поэтому я быстренько все прибрала, поставила на стол тарелку (единственную!) с бутербродами и чашку. А как пить кофе? Из одной? Или она покажет чудеса гостеприимства и благородно уступит ее мне?       Стало ясно, что нет, когда Волжак вернулась на кухню (кстати, в том же наряде, что я уже видела ее, когда она болела дома) и, недовольно посмотрев на меня, вздохнула.       — Ирина Николаевна, я считала вас несколько умнее. И думала, что вы понимаете намеки. По всей видимости, нет. Что вы здесь делаете?       Она серьезно? То есть то, что я ее, абсолютно невменяемую, практически дотащила до кровати, еще и беспокоилась о ней всю ночь (ну, почти), это что, ничего не значит? Нельзя быть хоть чуточку дружелюбнее?       Я прокашлялась и решила не сдаваться так просто:       — Вообще-то, вы вчера…       — Я помню, что было вчера, — перебила меня Волжак, не дав даже договорить. — Спасибо, что довезли меня до дома, но я бы справилась сама. Я вас об этом не просила. А оставаться у меня и вовсе не было нужды. Вас что, выселили из вашей квартиры?       Что за херня?       — Вы… — я чуть не задохнулась от возмущения, — да вы пьяная были в стельку! Чуть в лифте не заснули! Представляю, как вы бы «добрались до дома» — прямиком в морг!       Только сказав это, я поняла, что болтнула лишнего. Волжак еле заметно дернулась, тело ее напряглось, но она… улыбнулась. Нехорошей, хищной улыбкой. Подошла ко мне. Очень близко подошла. Все с той же дьявольской усмешкой на губах. Я сглотнула. Было действительно жутко, очень не по себе. От ее взгляда, от ее улыбки, от ее какой-то искусственно расслабленной позы.       Она медленно поднесла к моему лицу руку и, слегка касаясь пальцами, приподняла мой подбородок. Я смотрела на нее, как змея на заклинателя, я уверена.       — Ну, вы же мой ассистент. Вы же выполняете не только рабочие поручения. Но и оказываете помощь личного характера. Не так ли, Ирина Николаевна?       Я вглядывалась в ее тягучие серые глаза как завороженная, не в силах произнести ни слова. Скажи она сейчас, что нужно выпрыгнуть из окна ее квартиры, а это, к слову, десятый этаж, я бы это сделала. Никто и никогда не мог заставить меня так «зависнуть». Может, это гипноз?       — Не так ли, Ирина Николаевна? — повторила свой вопрос Волжак.       А я думала, он риторический.       — Так, — еле слышно ответила я.       — Отлично. Мне очень нравится ваша самоотдача. Вы настоящий трудоголик, — продолжая поглаживать меня по подбородку, проговорила Волжак. — Вы так преданы своему делу, — с этими словами второй рукой она провела по пуговицам на моей блузке, не опуская при этом глаз, продолжая смотреть на меня. Одна, вторая, третья, кажется, уже все пуговицы расстегнуты, а я не могу произнести ни слова. Снова ее усмешка. Уже та, знакомая мне. Усмешка победителя. Усмешка, которая меня отрезвляет, приводит в чувство. И дает силы ей ответить:       — Я не думаю, что это хорошая идея…