К черту любовь!

      Я вопросительно смотрела на нее.       — Что это значит?       Я слышала, как она явно пытается сдержать эмоции, потому что голос был слишком ровный. Даже для нее.       — О чем вы? — непонимающе спросила я. Я что-то пропустила? Зачем она тут?       — Твое СМС, — пояснила Волжак, не спуская с меня глаз.       — А… — Вот черт. Я даже не думала, что она придет ко мне домой, чтобы выяснять… чтобы выяснять. — А что непонятного в моем СМС? — Главное — держаться. Не сдаваться под ее глазами-пулеметами, не сделать шаг назад, стоять на своем.       — Во-первых, я зайду? — спросила она, по всей видимости, саму себя, потому что, не дожидаясь моего ответа, прошла в квартиру. — А во-вторых, тебе не кажется, что такие вещи нужно обсуждать лично, а не по эсэмэскам? Ты что, в десятом классе? — Волжак сложила руки на груди и прищурилась.       — Обсуждать — да. Но тут обсуждать нечего. Я так решила.       Держись, держись, держись. Не сдавайся. Не пускай ее дальше прихожей. Но куда там. Волжак уже сняла туфли и прошла в комнату. В мою маленькую уютную комнату, которая совершенно не предназначена для сложных разговоров.       — С чего вдруг? — Она прошла к окну, повернулась ко мне лицом и наклонила голову, вглядываясь в меня, словно решая какую-то головоломку.       — Мы договорились, что это длится ровно до тех пор, пока устраивает нас обеих. — Я как могла старалась выглядеть спокойной.       — И тебя, очевидно, что-то не устраивает? — Голос Волжак был непоколебим, так же как и на ее лице не дрогнул ни один мускул.       Она вообще хоть что-нибудь чувствует? Хоть иногда? Хоть капельку?       — Да, — собравшись с силами, ответила я, опустив взгляд.       — Но я хотя бы могу узнать — что именно? — усмехнулась Волжак.       Ей интересно, потому что она удивлена? Удивлена, что безотказная и вечно согласная я — отказала ей?       — Зачем? — Может, ей хоть чуточку не все равно? Может, думает, что дело в чем-то конкретном, о чем можно договориться?       — Просто интересно, — пожимает плечами, даже не пряча свою гребаную ухмылку. — Всегда интересны мотивы.       Я грустно усмехнулась. Тихо, незаметно. Потому что эта реакция была, скорее, для меня самой.       — Потому что я больше так не могу, — тихо проговорила я, не в силах поднять на нее взгляд.       — Как — «так»?       Ее голос стал более вкрадчивым. Я знала, что это значит. Она всегда добивалась моей капитуляции одним и тем же способом — говорила, смотрела так, словно гипнотизировала. И когда я окончательно «выпадала из реальности», ее руки уже оказывались под моей юбкой.       — Так, — выдохнула я и посмотрела на нее.       К черту все эти театральные постановки. Хочет правды? Я дам ей правду. Я сама себе эту правду еще не произносила, так что для нас обеих это будет своеобразным сюрпризом.       — Я не могу больше с тобой спать, делая вид, что не хочу большего. Потому что… — На какую-то долю секунды я замялась, а потом, с новым глотком воздуха, нашла в себе силы продолжить: — Потому что хочу. Я хочу большего. Я хочу отношений, я хочу нормального общения. Хочу разговаривать, слушать, рассказывать. Хочу узнавать тебя, удивляться, приятно и не очень, хочу радоваться и разочаровываться, хочу делать простые вещи, как все обычные люди. Но с тобой. Потому что… — я снова грустно усмехнулась, — потому что люблю тебя. И как бы я ни хотела это прекратить — у меня не получится. Не так просто и не так скоро. Я даже хотела бы тебя ненавидеть, и даже вполне могу найти за что, но… я не могу. Я — жалкая неудачница, которая так банально влюбилась в человека, которому ничего не нужно, кроме секса. Это достаточная причина? — Я смотрела на нее смело, прямо в глаза. И мне впервые было плевать, что она скажет в ответ. Потому что впервые это было неважно.       Волжак смотрела на меня очень странно. С какой-то тоской и болью во взгляде. Словно я своими словами изрикошетила-распотрошила ее и без того черную душу, добавляя ко всем известным грехам еще один. Мы стояли молча минут пять, не меньше. И я уже хотела было что-то сказать, как она меня опередила.       — Мы же договаривались, — тихо проговорила она, а голос был какой-то надломленный. Словно я только добавила ей усталости за прошедшую неделю. Впрочем, так и было, наверное. — Ты обещала, что не будешь ничего требовать.       — Я и не требую, — запротестовала я. — Я просто выхожу из игры. Я же говорила, что знаю, что ты не будешь меня любить, что не дашь мне желаемого. И я не обвиняю и не злюсь на тебя. На себя — да. Потому что знала, на что иду. Знала, что эмоции и чувства — это не твое, знала, что ты не хочешь всего этого… Как ты однажды сказала? Эмоционального дерьма? Этого эмоционального дерьма. Поэтому я просто говорю, что все. Для меня игра закончилась. Ты не хочешь эмоций, я — хочу. Я дошла до края. Как и говорила в самом начале. — Я теребила край длинной футболки, вытаскивая из нее ниточки. И ждала, когда Волжак скажет что-то грубое и резкое и уйдет из моей комнаты, квартиры, жизни. Но вместо этого она развернулась к окну и посмотрела куда-то вдаль, на опускающиеся на город сумерки. А после произнесла, словно кому-то третьему:       — Я не могу.       Я подождала, думая, что она продолжит. Но Волжак молчала. Поэтому я решила уточнить:       — Что именно?       — Не могу любить тебя. Не могу позволить тебе любить себя. Не могу дать тебе всего, что ты перечислила.       — Я… — Почему-то слезы именно в этот момент решили попроситься наружу, но я изо всех сил пыталась их сдержать. Ни к чему. — Я знаю. Ты не хочешь отношений, а я явно не та, кто тебе нужен, и…       — Не в этом дело, — устало выдохнула Волжак, прервав меня. И, все еще не оборачиваясь, добавила. — Я просто не могу.       Какого черта? Если дело не в этом, тогда в чем?       — Я просто не могу, — еще тише повторила она, а мне пришлось сделать пару осторожных шагов, чтобы ее не спугнуть, но расслышать то, что она говорит.       Я молчала. Я чувствовала, интуитивно, что она продолжит. Чувствовала на каком-то ментальном уровне. Знала.       — Моему сыну в этом году исполнилось бы тринадцать, — тихо проговорила Волжак, а у меня чуть глаза не вывалились от удивления. Она решила мне рассказать? МНЕ?! — Но не исполнится. Потому что его нет. Его нет уже десять лет. Десять чертовых лет, из которых нет ни дня, чтобы я не просыпалась с чувством вины.       Она снова замолчала, и я решила чуть надавить. Она же сама начала этот рассказ, значит, хочет поделиться, разве нет?       — Что произошло?       — Произошло? — усмехнулась Волжак, а ее плечи чуть дрогнули. — Произошло то, что его мать — чертова шлюха, которая должна была спасти его. Или погибнуть вместе с ним. А не стоять на похоронах, глядя на две могилы, не имея возможности что-либо исправить.       — Две? — пропищала я, молясь только о том, чтобы она дорассказала. Я была уверена, что ей тоже это было нужно.       — Две, — она еле заметно кивнула, — с ним был мой муж.       — Ты была замужем? — Я постаралась сказать это слегка удивленно. Не выдав того, что я уже знаю в общих чертах всю историю.       — Была. В восемнадцать лет я вышла за одного прекрасного человека. Который был мне другом, партнером, опорой, товарищем, даже частично отцом… Он был воплощением заботы. А я… Я надеялась «излечить» таким образом свою, как говорил мой папаша, «нездоровую тягу к девушкам». Честно, надеялась. Но через год брака поняла, что не могу. Что во мне это есть. Против природы не попрешь? — усмехнулась Волжак. — Моя природа дала сбой. С четырнадцати лет у меня были связи с девушками. Лишь только год я держалась, старалась, делала из себя добропорядочную жену. Он ведь был хорошим. Идеальным мужем. Но максимум, что я могла дать, — безмерное уважение. Я не любила его. Никогда не любила его так, как он заслуживал. И мне кажется, он знал это. Но молчал. Любил меня. Потом я забеременела — супружеский долг ведь никто не отменял. И после рождения сына поняла, что, несмотря на мою безграничную любовь к нему — своему ребенку, я вполне могу совмещать две роли — примерной матери и жены, что было на руку еще и для статуса, и… себя настоящей. Той, что трахает женщин, завязывает интрижки и втихаря от мужа и всех спит с подругой или коллегой. И однажды заигралась. Когда они собрались поехать на дачу, я решила — что это отличная возможность встретиться со своей знакомой. Сказала, что приеду на следующий день, что у меня много работы… Они уехали и… больше не вернулись. Пока я трахалась с ней, они задыхались и умирали. Я ему столько раз говорила, чтобы он гасил камин! — воскликнула Волжак и замолчала. Только руки ее, бессильно упавшие вдоль тела, слегка дрожали.       Я хотела подойти к ней. Обнять. Утешить. Взять немного этой боли на себя. И только я начала подходить, как Волжак резко обернулась и посмотрела на меня стеклянными глазами:       — И как я могу позволить себе чувствовать, любить или жить, как нормальные люди, когда я — со всем своим дерьмом и грязным бельем — жива, а они — нет? Как я должна была ощущать себя, когда мне приносили соболезнования, а я думала о том, что они умирали, пока я удовлетворяла какую-то девку? Я должна была лежать там же. На этом чертовом холодном медицинском столе в морге, а не хоронить двух самых светлых и честных людей, которых я любила. Которых я недолюбила. Я даже с жизнью покончить не смогла нормально — откачали, спасли.       Я на автомате опустила взгляд на ее руки. Она это заметила.       — Да. Я пыталась. Я не хотела жить. Без них, с этим чувством вины, с ощущением безысходности. И я не могу… — она глубоко вдохнула, прикрывая влажные глаза, — я просто не могу позволить себе любить после всего этого. Я недостойна. Ни любви, ни жалости, ни понимания. Я — убийца. Потому что только я могла их спасти от этого. Но меня не было. И я выжила. А они нет.       Когда Волжак замолчала, я не знала, что сказать. Что тут вообще говорить? Успокаивать? Оправдывать? Убеждать? Это не поможет. Нужно что-то другое.       Поэтому я вздохнула и неуверенно произнесла:       — Может, бокал вина?