К черту любовь!

      Я вошла и обомлела. Это была не палата, а настоящий номер в отеле! В углу у окна стояла высокая больничная кровать, но не такая, как везде — свидетельница Октябрьской революции, а новая, еще не потертая и не обшарпанная. Рядом высокая вместительная тумба из светлого дерева, тут же у кровати несколько розеток. Напротив висит телевизор, а над головой лампа, которая действительно освещает комнату, а не мигает, словно вот-вот перегорит. Стены были выкрашены в приятный молочный цвет. Слева от входа была дверь — видимо, в отдельный туалет. Словом, тут было очень круто для больничной палаты. От любования всем этим меня отвлекло легкое покашливание, и я, наконец, посмотрела на Волжак. Она лежала на кровати в водолазке и спортивных штанах и выглядела при этом очень усталой. Ее правая нога была загипсована почти до колена и подвешена на резинке к какой-то перекладине сверху.       Я прокашлялась и тихо сказала:       — Привет.       — Привет, — ответила Волжак, внимательно следя за мной взглядом. — Какими судьбами?       Понятно, она злится. Что ж, будем пытаться все объяснить.       — Я… Мне Оксана позвонила… — начала я говорить, но голос предательски задрожал. Вот всегда так: только Волжак рядом — я тут же веду себя как идиотка. — Я не знала, что ты… Как ты вообще… Что случилось?       — Сломала ногу, — пожала плечами Волжак и перевела взгляд на включенный телевизор. — Как первый рабочий день?       Что? Серьезно? Мы будем говорить о моей работе?       — Все нормально. Как ты себя чувствуешь? — Я подошла ближе к кровати, рассматривая Волжак. Какая же все-таки она красивая, черт возьми.       — Нормально, — ответила она с той же интонацией. — Как Градовский?       — Я его почти не видела. Серьезный перелом? Осложнения есть?       — Со мной все в порядке, — уже более грубо ответила она, продолжая смотреть в телевизор.       И что? Мне просто уйти? Теперь она дуется на меня или что?       — Ладно, — вздохнула я. — Хотела убедиться, что с тобой все нормально. — Я начала медленно разворачиваться, чтобы пойти к выходу.       — Убедилась? — как-то презрительно усмехнулась Волжак.       Мне это не понравилось. Я все-таки не убить ее пыталась, и не я ее динамила. Да, я сорвалась, но на то были причины! Поэтому я ответила почти с ее же интонацией:       — Знаешь, убедилась! Ты снова ведешь себя как сука, то есть как обычно, а значит, ты в норме!       — О, ну конечно, я всегда сука, а ты у нас всегда жертва, тогда какого… ЧЕРТ! — Волжак дернулась, когда пыталась привстать, чтобы, очевидно, ей было удобнее орать на меня, но эта штука, на которой держалась ее нога, натянулась, и, как я поняла, что-то пошло не так, потому что лицо Екатерины Александровны исказилось от боли. Я тут же забыла о наших пререканиях и бросилась к ней.       — Что? Где больно? Что случилось? — Я прыгала вокруг ноги Волжак, не зная, что делать, я ведь и понятия не имела, где именно ей больно и что произошло. Что-то передавило, сломалась эта держащая ее ногу штука или что-то еще.       — Бедро… — прошипела она, — судорога. Сними, отцепи ее!       По жестам Волжак я поняла, что нужно снять ее ногу с фиксирующих резинок. Я отцепила их, и она смогла опустить ногу на кровать, но продолжала тереть правое бедро. Я тут же оказалась рядом и тоже зачем-то положила туда руку. Совершенно не задумываясь над тем, что делаю, я начала круговыми движениями массировать ее бедро. Через пару минут ее лицо уже не было похоже на сморщенный изюм, но Волжак все еще оставалась напряженной.       — Я… Мне уже лучше. Ты не могла бы… перестать это делать? — сдавленным голосом проговорила она и, когда я убрала свою руку, выдохнула: — Спасибо.       — Что это было? — тихо спросила я, не отходя от кровати.       — Судорога. Нога затекла. Ничего страшного, — к ней вернулась ее привычная сдержанность.       — Что с ногой? Перелом сложный? — попробовала я еще раз.       — Нет, все в порядке.       — Долго тебе тут лежать?       — Неделю.       — А гипс?       — Если тебя интересует, на сколько у меня гипс, то тоже неделю. Я же сказала — ничего серьезного.       Я помолчала несколько секунд, потом все же проговорила:       — Извини, что накричала на тебя сегодня. Я думала, ты меня… продинамила.       Произнеся это вслух, я почувствовала, как мои щеки заалели.       Волжак вздохнула и, помолчав пару мгновений, тоже проговорила:       — Извини, что не сказала еще вчера. Пока доехала, пока была на рентгене, потом оформлялась… Потом телефон сдох… — снова вздохнула она, а я поняла, как сложно ей было это сказать. — Утром Маше позвонила, чтобы она привезла мне вещи, зарядку, ноутбук. Благо, она еще в городе.       — Я понимаю. Как ты… Как ты умудрилась? — спросила я, усаживаясь на складной стул, что стоял у стены напротив.       — Да под ноги не смотрела. Выходила из подъезда, запнулась, а следом поскользнулась, и… вот результат. Я… Я хотела вчера приехать. В смысле, я не собиралась тебя… динамить, — пробормотала Волжак и начала крутить завязку на штанах.       — И куда мы должны были пойти? — спросила я, сгорая от любопытства.       — Ты серьезно? — подняла бровь Екатерина Александровна, а я узнала в этом жесте привычную мне Волжак.       — Что?       — Ты серьезно думаешь, что я стану рассказывать, куда бы мы пошли и как бы проводили время? — усмехнулась она.       — Да, это не про тебя. Это было бы слишком мило, — согласилась я без доли иронии.       — Вот именно.       В этот момент в дверь постучали, и в проеме показалась баклажановая голова Светланы Ивановны.       — Девочки, закругляемся. Посетителям на выход.       Я кивнула:       — Две минуты, и я иду.       Светлана Ивановна тоже кивнула и закрыла дверь.       — Я, между прочим, включила все свое обаяние, чтобы оказаться здесь, — усмехнулась я, вставая и убирая стул на место.       — Да неужели? Странно, что тебя пустили, если ты пользовалась только им, — усмехнулась в ответ Волжак и слегка наклонила голову. Обожаю ее сарказм.       — Ха-ха. Будешь умничать, не принесу тебе апельсинов и орехов.       — Я надеюсь, что не принесешь. На орехи у меня аллергия. — Снова движение бровью.       — О, ну тогда, наоборот, принесу, — кивнула я и замерла. Хотелось ее поцеловать. Жуть как хотелось. Но торопить события не входило в мои планы. Кажется, в ее тоже. Потому что она поправила одеяло и сказала:       — Спокойной ночи.       Я кивнула в ответ и тоже пожелала ей спокойной ночи.