****
Утром, проснувшись от боли в боку, Белла едва могла пошевелиться, скованная болью. От вздохов из ее груди вырывался пар, закоченевшие пальцы сжимали в кулаках тонкое одеяло, которое почему-то было привязано к входной решетке. Она тихо поскрипывала от прикосновений холодных пальцев шторма. Цепи гремели, и все эти звуки под аккомпанемент ее дрожавшему, державшемуся из последних сил сердцу, заставляли Беллу в панике оглядывать свою камеру. Она потянула привязанное одеяло на себя. В соседних камерах кричали, взывали кому-то, скуля и царапая стены. Мимо решеток плавали Дементоры и над морем, и по длинному бесконечному коридору тюрьмы, который, петляя, полз в недра мрака, в темные слепящие туннели, везде эти фигуры в темных плащах выхватывали капли, мелкие как роса капли радости из исхудавших от депрессии сердец заключенных Азкабана. Когда покрытая волдырями рука Дементора коснулась решетки камеры Беллы, тысячи стрел боли вонзились в ее тело и попали в одно место, туда, откуда слабо выходил и проходил воздух. В груди болезненно что-то сжалось, и перед глазами Беллы поплыли стены. Кожа щипала от мороза, который она перестала замечать, задыхаясь к кровавой массе, потеряв сознание. Очнулась она нескоро. Первое что попалось ей на глаза так это расшвырянные ветром газетные обрывки. Видимо, пока она была в обмороке их принес Дементор. Листы сдуло с подноса, те разлетелись, вымокнув под проливным дождем. Стакан воды дымился и пар, причудливо извиваясь, вылетал сквозь решетку и смешивался с вольным ветром. Выпив кипятка одним глотком, Белла вздрогнула от приятного чувства согревания нутра. Кусок хлеба размягчился от лежания в мерзлой тарелке похлебки, на дне которой плавали редкие зерна риса. Когда все это было съедено до самой последней крупинки она, гремя цепями, взобралась на свою койку, сжав в ладонях мокрое одеяло. Выжимая из него влагу, она вытирала одеялом свое лицо и вздрагивала, когда холодные капли воды, омывали ее замерзшую кожу. Короткий, едва существующий тут день, приближался к концу. Тучи меркли, затухал в них серый цвет, превращаясь непроницаемо черный. Туман заволок бесцветное небо, а ветер утих. Стену, на которую она опиралась, сковал иней. А на решетке, прятавшей за собой кусок небес, прицепилась сосулька. Слушая невольно пение шторма, Беллатриса задумалась, как бы было бы прекрасно покинуть тюрьму хоть на мгновение. Увидеть небо, не закрытое решеткой, вдохнуть прозрачного воздуха. Сделать хоть шаг, не слыша как ползут за ней цепи. Она представляла, как идет за Волан-де-мортом по запутанной тропинке к его дому, как вдруг, за шаг до цели, сознание нарисовало ей колодец, в который она со свистом рухнула. Безумный смех людской и крики со всех сторон, она заткнула уши, чтобы из мира пропали эти страшные звуки. Тишина и Темнота. В ее душе и кругом. -Не смей умолять меня! Пошла вон! -Хозяин! Пожалуйста, не надо! Но разве темнота могла бы услышать ее крики? Крики испуганного разума… Дементор пролез в ее камеру, и от этого Белла очнулась, провалившись из одного кошмара в другой — нескончаемый, реальный. Вспышка мрачного света и страха разбудила ее. Дементор держал в руках поднос. Он неспешно опустил его на пол перед кроватью. -Кто ты такой на самом деле? — тихо прошептала Беллатриса, смотря на то, как Дементор покидает ее камеру. Мрачная фигура не откликнулась на ее зов, щелкнула ключом в замочной скважине. В темном коридоре, уплыв дальше, скрылся из виду. Она обитала в камере в конце коридора. В тупике. Где лишь стены кругом… Но отчего-то еду всегда первой приносили ей. Они проходили вдоль коридора до самого конца. А потом, идя обратно, раздавали пропитание остальным. Холодная каша с комками пропала с миски, и, Белла, и фыркая и чихая, собрала с пола газетные листы, сложив их в кучу. Спрятала под худой матрас кровати. Теперь ее постель приветливо хрустела, когда она ложилась на нее. Чтобы было с ней, если бы она не была заключена тут пожизненно? Какого это было — вернуться домой, переживши такое. Или если бы ее внезапно оправдали… хотя такое совершенно невозможно, и от мыслей об этом она усмехнулась. Ладонями поправив подушку, она прислонила ее к стене, чтобы удобнее было сидеть и начала раздирать узлы в своих волосах, царапая затылок выросшими до невозможности ногтями. Коротко укоротив их зубами Белла, впрочем, не ощутила радости, выплевывая их на пол. Ее волосы с момента роковой стрижки отросли до лопаток, и теперь Белла могла спокойно закрывать ими замерзающие ночью уши. Закутываясь одеялом и стуча зубами от холода, она вспомнила о родном доме и спрятала лицо в коленях. Она воскрешала в памяти не тот старинный особняк, где она обитала с Родольфусом Лестрейнджем, а другой, свой воистину родной дом, в который она стремилась всегда — небольшое поместье посреди лесной чащи… Вспоминала Волан-де-морта, то, как давным-давно они бывали там вместе. Как наяву, на краткий миг, совсем того не ожидая, ощутила объятия его рук, тепло его тела и тяжело вздохнула, закрыла глаза и потянулась к его эфемерным губам для поцелуя. Но лишь коснулась стены. Вспомнила реальность и собственными слезами смыла всю правду. Перед ее глазами, хохоча, плясали тени, которые говорили, что Темного Лорда все равно нет. И даже если он и действительно остался жив, сколько еще лет пройдет до тех пор, пока он вернет себе прежнюю силу? Ее и всех остальных наверняка убьет либо тюрьма и их тела выбросят в море… либо их души заберут Дементоры, и, когда он придет за ними, они не узнают того, ради которого они отдали свои жизни. А она не узнает того, кого любила всю свою жизнь… Слезы печалью смывали в ее глазах слабый огонек надежды. Красные, шершавые от мороза руки ее обхватили собственные плечи. Ветер заскулил, поддерживая ее в эмоциональном горе, волнами морскими избивая прибрежные скалы. Отчего-то она подумала о птицах, которые могли бы вполне лететь над этим морем в дальние страны, пересекая это безликое море. Ей представлялись огромные стаи могучих, крылатых существ, гордо летевших над водой, захлебывавшихся в соленой, тухлой влаге. Ветер сдирал с них перья, а тела обгладывал океан, вкушая, как изысканное вино, горьковатую кровь погибших птиц… Прикрыв глаза, Белла улеглась на свою постель, сжимаясь в комок. Одеяло едва прятало ее от холода, и тот со всей силой лупил ее. Она стучала зубами, будто от страха перед силой стужи, которую гнал вперед ветер. Ветер тихо завывал, облака купались в тумане и морской прохладе. Как никогда она мечтала о том, чтобы уснуть. Бессонница схватила ее за руку и не пускала в страну сновидений, сжала ее тонкую дрожащую шею тонкими пальцами, угрожая страшными сновидениями, если она все-таки посмеет отключится от восприятия реальности на короткую ночь. Дергаясь в полудреме, Белла внезапно вскрикнула и подскочила на месте, вздрагивая всем телом. Из ее приоткрытого рта вырывался пар от тяжелых вдохов и выдохов… За решетками, за стенами, над ее головой, откуда-то, она не могла понять откуда, раздался протяжный собачий лай. Завывая, пес скреб в стены, громко тявкал или скорее — злобно рычал, с какой-то человеческой горечью в интонациях. Ей отчетливо было слышно это и ей казалось, что собака бродила и вдоль ее клетки, вдоль стен, опиралась передним лапами на стену, надеясь заглянуть за решетку. Собачий лай заглушил ее сон, и, присев на кровати Белла спрятала лицо в ладони. Ощущая, как от жалобного, словно человеческий плачь, лая ее сердце разрывается от еще большей тоски. «За что я живу?.. Тону каждый день в океане воспоминаний. И в цунами противоречий и мыслей не могу найти последний покой…» Вся тюрьма молчала. Никто, как бы это ни было странно, не возмущался собачьим лаем. Все вслушивались в эту странную исповедь. Гром промчался с треском по всей округе. Туча с миллионами капель влаги разорвалась над заброшенной крепостью, которая срослась с их душами навсегда. Косой ливень окончательно смыл с Беллы все остатки ее сна. А бессонная ночь кончилась и тут же началась заново.****
Неизвестное количество времени миновало. А каждый день не отличался от другого так же, как добро отличается от зла. Темнота для Беллы не прошла бесследно. Каждое утро она просыпалась, и тяжело дыша осматривала камеру, саму себя и падала от усталости на жестокую постель. Очертания камеры становились порой расплывчатыми и Белла, едва различая неясные силуэты решетки тюрьмы, все больше и больше убеждалась: пробудь бы она в темноте больше — она бы совсем перестала видеть. У Беллы появилась новая привычка — выцарапывать надписи на стене. Каждый раз, когда Беллатриса просыпалась она выцарапывала упавшим с потолка кусочком извести кривую линию. И этих полос было бессчетное количество. Она рисовала кривые полосы на своей и противоположной стене и часто от изнеможения засыпала там же, сжимая свой камень. Еще она могла часами сидеть у решетки, пытаясь выгнуть шею так, чтобы выглянуть за открывавшийся ей поворот. И единственное в чем она убедилась, так это в том, что ее камера действительно находится в конце коридора. А с другой стороны коридор сворачивал вдаль. Две камеры, которые находились до этого поворота, судя по всему пустовали. Она пробовала тихо стучать в стену, чтобы узнать есть ли там кто, но в ответ слышала лишь молчание. Большую часть времени Белла проводила у решетки, ожидая Дементора приносившего еду. Испепеляющим взглядом она глядела не него, а на распахивающуюся в нужный момент решетку. Голова Беллатрисы опустела от мыслей. Каждый раз, просыпаясь, она царапала на стене полоску, слизывала с пальцев засохшую кровь и оборачивалась к решетке. Прилетавший Дементор заставлял ее садиться у стены. Гипнотизируя распахнутые прутья, она рассматривала эти иллюзорные пространства свободы, в ней срабатывал неясный импульс, который тут же замирал, как только Дементор запирал ее камеру. Из того хлама, что находился в ее клетке, она делала возвышение на своей кровати. Пытаясь дотянутся до оконной решетки. Чем ближе она протягивала руки к ней, тем яростнее холод резал ее тело. Глухой ветер заставлял ее сжаться и поникнуть к той куче мусора, на которой она стояла и замереть, вжимаясь в тонкое одеяло. В одну из таких ночей, она, задыхаясь от кашля терпеливо тянулась ввысь. Ей было до ужаса необходимо узнать, что находится за окном. Воображение рисовало лишь скалистый берег — а дальше ничто. Балансируя на неустойчивой куче мусора, состоявшей из всего, что находилось в ее камере, Беллатриса тянула шею со старанием талантливой танцовщицы. Дрожа от холода в тонком черном платье, прикрывая лишь волосами свои худые плечи, она едва не падала. Босые ноги касались скомканных газет и кусков извести с непринятым, отдававшимся ей в ноги холодком. Однако стремление было сильнее боли. Белла, сжав руками решетку, выглянула за нее самым краем глаза. Хриплый победный вскрик вырвался из ее груди, но тут же она умолкла, болтаясь на неустойчивой куче мусора. Картинка из окна мельком показалась ей, но этого хватило, чтобы запомнить все отчетливо. Рухнув на спину в грязь и тряпки с нечеловеческой дрожью в теле, Белла задышала всей грудью, зарываясь в свои вещи, глубже в темноту, чтобы жуткая картина, которая предстала пред ней скрылась в глубинах ее сознания навсегда. Толщи бездонной, непроницаемой воды. Густой туман, который простирался в бесконечном пространстве моря, не скрыл острые шпили скал и черные волны, которые омывали бескрайнее море. Нельзя было понять, где север, где юг, где запад, где восток. Нельзя было понять Даже то, где в этих страшных местах может быть хоть немного жизни… Белла не могла сбежать от собственного страха после увиденного, унять дрожь — кажется, что изнывала каждая клеточка ее тела. Ужас преследовал ее, его худые пальцы касались ее пяток, и утаскивали в темноту, где с головокружительной скоростью ее душа покидала тело, где она задыхалась в смраде собственного ничтожества, где над ней хохотала ее собственная тень… Ей думалось в тот момент: их перевезли на отдельную планету, где был лишь бесконечный, суровый океан, а крепость Азкабан — единственным в ее извращенной природе обрывком суши. -Барти! Барти! О Мерлин! Мерлин! Что с тобой?! Сын мой! Очнись, очнись! — раздались вдруг протяжный плач и мольбы женщины. Ответы сына не были слышны — раздавалось лишь что-то неразличимое и очень тихое. Споры грома и молнии, сражения ветра с дождем заглушали эти почти мертвые звуки. Этот голос никогда тут раньше не раздавался. Дрожь Беллы исчезла, словно ее выключили в ней нажатием тумблера. Она высунула нос из-под одеяла, наскоро накинув на свои плечи мантию. Доползла до решетки и прислонилась к ней, выглядывая. И увидела несколько фигур дементоров и двух людей. Одна из них, маленькая женщина, стояла на коленях у решетки, пока Дементор рядом с ней отпирал камеру. Она истерично вздрагивала в нетерпении, мужчина рядом с ней ладонью придерживал ее за плечи. Все-таки соседние камеры не пустовали. Белла тут же загорелась редким для этих мест чувством любопытства. Когда Дементор распахнул клетку, женщина и ее тень резко исчезли в мраке камеры и вспышках молнии. Белле становилось все интереснее и все более не ясно, что происходит. Мужчина, до этого державший руку на плече этой женщины, отошел от решетки, но не отвернулся и не пошел следом. Лицо его было каменным, невозмутимым, как у статуи. Сморщенные, но ухоженные пальцы держали чемодан и волшебную палочку, а на вычищенных его лаковых туфлях отражались блики молнии. Когда дождь пошел сильнее, грязь забрызгала его идеальную обувь. Он плавно наклонился, чтобы волшебством стереть приставшую тонким налетом слякоть. Барти Крауч-Старший. По этому жесту Беллатриса в мгновение узнала его.