История Беллы

Дорогая Нарцисса! Я пишу тебе уже в третий раз, а может и в четвертый… не знаю… счет потеряла… в общем-то, как и годам, проведенным тут… Спасибо за ту еду, которую ты передала мне. Это было очень приятно. Жаль, что мало. Ибо запасы еды тут кончаются особо быстро. Тут всегда голодно и холодно… хотя за одежду тоже спасибо. Дела у меня….       Написав это, она скомкала самый последний оставшийся у нее пергамент и раздраженно швырнула его в противоположную стену. Кроме этого листа там лежало еще около сотни таких же бумажек, испачканных бесполезно чернилами, но это не вызывало у Беллы в душе какие-то чувства. Вдруг чернила закончились. Засунув костлявый палец на дно чернильницы, проводя им по дну, она тупо пялилась в пол от скуки. А потом, вынув палец, облизала его. На вкус чернила оказались препротивными, сладковатыми, но другого Белла и не ожидала. Однако остальное она тоже соскребла со стенок колбы, только зачем-то вымазав хаотичным узором кирпич, который лежал рядом с ее промокшей подушкой.       Скомканные пергаменты все были одинаковые по содержанию и обрывались все на одном и том же месте. Она жаждала написать письмо сестре в благодарность за то, что та выручала ее и еще раз прислала несколько месяцев назад посылку, но почему-то не смогла. Хотя та умоляла отправить ей хоть слово, хоть словечко…       Словечки выводились в словосочетания, словосочетания — в предложения, а предложения кончались абзацем… и лишь тремя последующими словами следующего абзаца. Даже без намека на всякое продолжение. Будто бы у Беллы не могло быть никаких дел.       Дементор вплыл в камеру, и, поставив поднос с едой, оставил ее продолжать одичать. Белла же, поникнув на подушке, смотрела через прозрачно-синюю колбу на слабый, сероватый свет тюремного мира. И стучала по ней пальцами. Стук, снова стук, дождевые капли, град. Волна, ударилась о скалу, отползла в море и еще раз, снова ударилась… ветер поменял направление и стал дуть в ее оконную решетку с загробным воем. Беллатриса взобралась с ногами на кровать, приподнялась на носочках и взглянула на беспокойную морскую толщу, не обращая внимание привыкшим взглядом на то, как расплывается нечетко все, что находилось дальше пары сотен метров. Держа в руке кирпич, Белла так и жаждала швырнуть его вниз и не стала сопротивляться своему желанию. Кирпич улетел и приземлился в воду, однако сильного всплеска волн она внизу не разглядела.       Этот кирпич, что она только что выкинула через решетку, немного изменил обычный интерьер ее камеры. Теперь в ней появилась небольшая ниша, в которой она хранила свои письма и ту самую фотографию, что подарила ей сестра. Как окно в мир, который она больше никогда не увидит.       Да ведь она почти забыла его. Очень смутно Белла помнила все, что там было: людей, их привычки, дома и даже погоду, которая удивительно отличалась в разные времена года красками, осадками и температурой. Она позабыла, что существует мягкая, зеленая трава, деревья, покрытые листвой, бархатные цветы. Забыла, что солнце, просыпаясь и ложась спать, раскрашивает небо в очаровательные краски рассвета и заката. Забыла о тепле и даже о том, каков холод на свободе. О том, что от холода там можно легко спастись. Что он не бесконечен.       Пустую колбу из-под чернил Белла засунула в эту маленькую нишу, где когда-то стоял тот выброшенный кирпич: теперь у Беллы появилась ваза. Она села напротив и смотрела, пытаясь мысленно изобразить, как в этом сосуде расцветают розы или пионы, но не смогла. Одно только слово «пионы» вызывало у нее недоумение. А розы подавно.       Выпив кипятка, она прожевала кусочек хлеба, запив гречневой похлебкой без гречихи и снова выпрямилась. Накрылась пледом, прижалась головой к коленям и закрыла глаза. Снова открыла… и достала из-под кровати шмат отсыревшей газеты. По желтоватой, газетной странице бегали заголовки, и она попыталась представить себе то, как лист пустеет и на нем снова появляются совсем другие слова: письмо от живого человека, а не рекламное объявление.       Скомкав и эту газету, она не успокоилась. Когда-то она использовала «Пророк» для утепления одеял. Помня об этом, она достала оттуда все… и швырнула в стену.       Решетка ее камеры тряслась на ветру, но, к несчастью, не слетала с петель. Дементор бродил рядом с камерой Беллы, но та почему-то не хотела, чтобы тот уходил. Краем глаза она видела за окном танец этих страшных существ, но ее это не пугало… а когда принесли ужин она даже не притронулась к нему. Заснула, не чувствуя голода и не видя никаких снов.       А точнее она даже не понимала спит ли она или нет. Единственное что она знала — за решеткой шел январь. Недавно приносили газету, и она ненароком заметила подписанный там над заголовком месяц. Год и число не запомнила, побоялась смотреть. Но месяц… холодный январь вызвал у нее такой же, как и все, что касается свободы образ. Наверное, у нее скоро день рождения. А может сегодня. А может он уже прошел. Или завтра уже февраль. Интересно сколько бы ей исполнилось?       Ночь побледнела и скрылась за горизонтом, наступило серое, утро, а потом и день и как обычно… снова вечер. Беллатриса гладила метку на своей руке, изучала пустым взглядом выпирающие из запястья кости, раскладывала письма по своей постели и снова убирала их… стелила свою постель и снова заправляла. Сложила старое свое платье на полу как коврик и прошлась по нему босыми ногами, снова надела ботинки и улеглась лицом в одеяло. Подошла медленно к решетке, прихрамывая на одну ногу. Обхватила прутья руками и отдышалась. Выглянула в коридор и увидела пляшущие во вспышках молний тени других заключенных, которые бродили также, как и она по своим камерам. Куда бодрее ее. Моцион, однако не радовал их.       Выложив кусочек хлеба с принесенного только что Дементором подноса, она спрятала его в карман мантии, где хрустело уже много подобных забытых сухарей. Воду вылила на пол, она застыла морозным узором в трещинах.       Достала из выскобленной ниши единственную свою книгу, подаренную Ником Броуди, которая, естественно, уже не могла ей помочь уйти из жестокой реальности. Она никогда больше не смогла бы увидеть белоснежных страниц, исписанных текстом и вчитаться в предложения потому что ее словно цепью приковало жить в реальности и душой и телом, не покидая ни на секунду ее темных узловатых туннелей. Поэтому она просто так листала толстенный фолиант, видя лишь неразличимые значки и изредка веселое, исчезавшее в тумане лицо Ника Броуди.       Раздались тяжелые шаги по коридору. Какие-то слова и приказы незнакомых ранее голосов, но Беллатриса даже не пошевелилась, чтобы подойти и разузнать кто пришел. Очередной чиновник из Министерства, думалось ей, перепутал Азкабан с зоопарком и пришел поглядеть на них, обреченных… как Беллатриса привыкла к этому. -Памбарта! Памбарта!       Вот эти слова она услышала не сразу. И как только ее уха коснулись нежные звуки этого заклинания и грохот слетевшей у одного из соседей с петель решетки, она уронила из руки книгу и ошалело вскочила на ноги. -Памбарта!       Заклинание снова повторилось, и Беллатриса чуть не задохнулась в образовавшихся клубах пыли, которые не мог бы рассеять даже самый сильный дождь. Кашляя, она прижалась к полу, случайно утопив книгу Николоса Броуди в луже возле постели. Краем глаза она увидела, как развалилась ниша, засыпав крошкой кирпича письма от ее сестры и пустую колбу из-под чернил.       «Смерть? Смерть?» — подумала она, без всякой паники, когда в ее глазах начало мутнеть все.       Исчезало все, даже сероватый свет несуществующего солнца. Зашипевшие цепи внезапно отпустили внезапно ее тонкие запястья. Такого раньше никогда не случалось и это внезапно дало ей сил. Белла одернула руки, когда цепи, как слепые хищники попытались вновь поймать ее руки, но им не удалось. Слишком они были коротки.       Очередная взрывная волна отбросила ее к противоположной стене как перекати-поле. -Живее! Сейчас нас обнаружат! — приказал Белле кто-то, чей голос искажался грохотом.       Привыкшая много лет исполнять чужие приказы, Белла на своих тонких, как палки, ногах рванула на звук.       Хватаясь вслепую за стены, Беллу осенило, что решетка больше не закрывает ее камеру и даже не оглядываясь, рванула наружу. Вдруг ее за плечо схватила чья-то сильная рука. -Вперед! Иди за мной! — Вскрикнул этот кто-то, не успела она даже ударить мешающего ей неизвестного.       Она как могла расторопно зашагала, даже не понимая, что с ней и кто тащил ее. Ей было будто все равно, отчего-то Беллатрисе даже перестало казаться, что умирает, потому что она была уверена, что так и есть. Смерть пришла за ней и за всем Азкабаном одновременно, и она смиренно сжала ее руку в кожаной перчатке, когда холод лизал ее пятки в дырявых сапогах.       Клубы пыли, грохот молний и ели бившееся в ее груди сердце — ни звука больше, ничего. Она ели передвигала ногами, скользила и падала, вслепую шла…       Пробежка, которая казалась ей вечностью, завершилась довольно быстро. Когда дым и туман немного рассеялись она осознала вдруг, что коридоры тюрьмы никогда не были бесконечными и то, что мир не замыкался здесь, в заплесневелых стенах.       И тут она узнала тащивших ее людей, увидела, что тащат не одну ее. И с ее глаз будто стянуло пыльную пелену, навеивающую ей мысли о скорой смерти. Это были никто иные, как сообщники Волан-де-морта.       Пожиратели Смерти! Они пришли за ними! За всеми!       Беллатриса хрипло ахнула. Среди кучи людей она увидела знакомые лица, заметно исхудавшие и посеревшие за годы заключения, но они были почти свободны. Свободные Пожиратели Смерти стояли в ряд и спешно взбирались с каждым спасенным на метлу.       И ее посадили тоже, неаккуратно и, разумеется, без всяких удобств, но, когда она оторвала ноги от каменной пола тюрьмы, которая не отпускала ее столько лет, она поняла, что никакие Дементоры никогда больше не смогут угрожать ей. От ее ног словно отцепили тяжелые валуны. Обхватив за плечи незнакомого Пожирателя Смерти, не вглядываясь вовсе в его черты, она, едва живая, полетела вслед за теми, кто, как и она впервые ощутили истинный вкус свободы.       Чтобы они смогли улететь, Пожирателям пришлось порядочно поработать: взорвать стену, через которую они и выбрались к свободе. Беллатриса лишь краем глаза разглядела, пока садилась на метлу, как куски стены скатываются в море, словно рушимые землетрясением.       И только тогда, когда такой же звон сирен, что был и при побеге Сириуса разразился воплем на всю близлежащую округу, до самых морских глубин, а они взлетели ввысь и устремились вдаль, она обернулась. Вой скорее взбодрил, чем напугал ее. В тумане вдали пряталась маленькая разваливавшаяся крепость, а она летела от нее навсегда и больше никогда, никогда туда не вернется!       Гул человеческих голосов, слабые, но бодрые реплики ее единомышленников не пугали ее, не казались иллюзорными. А когда заключенные Азкабана прорвались впервые за долгие четырнадцать лет сквозь густой туман и слабый солнечный свет, который полоской выглядывал из-под горизонта и ослепил их она захотела громко рассмеется и закричать, но у нее вырвалось лишь тихое, полумертвое: -Свобода…       Никто ее и не расслышал, да и она сама почти не слышала саму себя. Подумав лишь о том, что скоро она увидит Темного Лорда Беллатриса разрыдалась от впервые за столько лет захлебнувшего ее душу полноценного и такого незнакомого счастья, которое она запомнила на всю свою жизнь.