When the Moon found the Sun He looked like he was barely hanging on While her eyes saved his life In the middle of summer Panic! At The Disco — When The Day Met The Night
три года назад
В кабинете истории пахнет кофе и смертью. С портретов, как с надгробий, смотрят давно почившие личности, которые, несомненно, при жизни сделали многое. Правда, о том, что именно, подавляющее большинство сидящих в аудитории не имеет совершенно никакого понятия. Запах дешевого кофе, который благоверный супруг преподавательницы каждое утро заваривает в термокружку с изображением каких-то кислотно-жёлтых кошачьих физиономий (а сам после этого едет в отель к очередной молоденькой туристке из Японии), кажется, способен перебить даже запах перегара, разящий от математика в соседнем кабинете. Это слишком невыносимая атмосфера, чтобы не сойти в ней с ума. В этом чертовом кабинете истории пахнет кофе и смертью, и всё, что нужно студенту третьего курса музыкального факультета Брендону Бойду Ури — дематериализоваться из этого места, либо перестать существовать вовсе. Пальцы тянутся к телефону - о том, что заметят, можно и не беспокоиться, - всем всё равно плевать, особенно на странного и даже совершенно не гениального паренька с последнего ряда, потому что на аутсайдеров всегда всем плевать, таков закон природы. Пальцы тянутся — и тут же отталкивают уже поношенный Samsung обратно. Красивая счастливая жизнь бьёт по глазам не хуже ядерной вспышки. Она сквозит из всех щелей, из каждого твита и каждой истории в инстаграме, как бы кричит с каждой фотографии: 'посмотри, малыш, полюбуйся, кого ты потерял'. Ведь как звучит главное правило мести своему бывшему? Показать всеми возможными и невозможными способами, как ты счастлив без него. А воспоминания душат, душат, душат, и Брендон чувствует, что тонет и задыхается, как в камере, откуда выкачали весь кислород. Ему катастрофически не хватает воздуха в этой исторической коробке, похожей больше на кладбище, чем на кабинет, и он просто не может там больше находиться, физически не может, потому что нехватка воздуха — это не только жалкая метафора. Невнятное бормотание о чем-то насчёт плохого самочувствия, понимающий кивок преподавательницы, тихая волна смешков, туман воспоминаний и подступающий к горлу комок. Невыносимо. Настолько невыносимо, что всё, что может сделать Ури — словно наощупь, по памяти найти дверь в репетиционную, зная, что там его ни одна душа не найдет до самого обеда, тихо сползти вниз по стене и уткнуться лицом в колени, где почти сразу образуется мокрое пятно от слёз. Это слишком невыносимо. Снова пищит новое уведомление, но Брендон даже не смотрит на экран, или же смотрит, но не видит, а всё потому что слёзы застилают глаза, несмотря на то, что по всем канонам 'парни не плачут'. Телефон летит в стену напротив с таким звуком, что как будто бы это не кусок металла и стекла, а весь мир рушится на кусочки. Хотя в каком-то смысле так оно и есть. Быть может, по всем стереотипным канонам, сложившимся ещё во времена крестовых походов, а то и того раньше, парням, а тем более мужчинам, совершенно не подобает плакать. Но, чёрт возьми, мы давно не в Средневековье, и, - представьте себе! - у них тоже есть чувства, которые периодически требуют выхода, и нет ничего ужасного или криминального, если представитель «сильного пола» пустит слезу, пусть даже тогда, когда этого никто не видит. Но, к счастью или сожалению, неизвестно, в мире слишком много людей, они буквально повсюду, так что быть незамеченным практически невозможно. Дверь открывается с тихим скрипом. Шаг. Ещё один. Два шага. Тихое хриплое покашливание. — Здесь кто-нибудь есть? Будь Брендон в состоянии, обязательно бы ответил что-нибудь язвительное, как и обычно, но он может только судорожно вздохнуть (или всхлипнуть) из своего укрытия в углу между стеной и ударной установкой. Шаги приближаются, и в поле зрения, хоть и размытого от неконтролируемого потока слёз, появляется парень. Худощавый, что подчёркивает облегающая чёрная футболка с длинным рукавом, длинная чёлка спадает на лицо, поэтому Ури не видит его, но чувствует какой-то холод, словно окружающий незнакомца. — Оу, чёрт. Ты… Ты в порядке? Разумеется, нет, и парень напротив Брендона понимает это без слов, подходит ближе и опускается на пол рядом, осторожно (холодной рукой — он чувствует это даже через ткань джинсов) дотрагиваясь до колена заплаканного парня. А тот медленно поворачивает голову, всматриваясь в его лицо, которое наконец-то может рассмотреть. Большие карие глаза, которые могли бы казаться слишком детскими, если бы не чёрная подводка, или карандаш, или черт знает, чем там глаза подводят, Брендон никогда этим не интересовался. Округлый кончик носа и пухлая нижная губа добавляют некой милоты и очарования, но это совершенно не сочетается с тем холодом, который словно волнами распространяется от парня по маленькому пространству душной репетиционной и… отрезвляет? — Держи, должно помочь, наверное. Он достаёт из рюкзака бутылку воды, которая, почему-то, несмотря на довольно тёплый день всё равно прохладная, но Брендон не удивляется, просто не успевает или не имеет сил на это, просто пьёт и, - о чудо! - успокаивается, хоть и не совсем и не сразу. — Джордж Райан Росс Третий. Просто Райан. До Ури не сразу доходят слова Росса. Несколько секунд он просто продолжает рассматривать его черты лица, и, помимо всего внешнего облика, к образу парня добавляется запах, сперва им не замеченный. Что-то такое знакомое, горькое… Точно, кофе. Но не только, что-то ещё, кроме него, такое нежное и спокойное, напоминающее о доме и детстве. Но наваждение проходит, и Брендон тихо называет своё имя, которое, как он уверен, Райану ничего не говорит (и даже не догадывается, что это не так). Из того же чёрного рюкзака появляется пачка бумажных платочков, за что Ури так же тихо благодарит, вытаскивает один, а остальные отдаёт Россу, но тот не их не принимает: — Одного не хватит. Забирай, у меня ещё есть. — Ладно, эм… Хорошо, спасибо, — неуверенно бормочет Брендон, а Райан продолжает, к его большому удивлению: — Если хочешь рассказать, что случилось, то лучше не держи в себе. Когда делишься своим дерьмом, легче становится. Как часто мы рассказываем случайному попутчику обо всей своей жизни? Скорее всего, после этой поездки мы никогда его не встретим, у нас нет общих знакомых и в принципе нечего терять. Ури и Росс не в одном поезде или самолете, но почему-то срабатывает тот же эффект попутчика, и Брендон, хоть и сбивчиво и не очень красноречиво, рассказывает историю, которая в итоге привела его к такому исходу. Рассказывает о семье, о своём бывшем бойфренде, об их расставании — собственно причине, почему Брендон в таком убитом состоянии рыдает на полу репетиционной, в конце концов снова срывается на слёзы, сам не понимая, что делает, утыкается лицом в плечо Райана. Странно, но тот не отстраняется, а наоборот, приобнимает за плечо, как человек, который знает, что такое расставание и боль, тоже пройдя через всё это, который тоже сломлен в душе, хоть об этом никто не знает, кроме него самого и некоторых неодушевленных предметов. Через слёзы до Ури доходит осознание — он узнаёт запах лаванды, именно тот нежный успокаивающий запах, который напоминает ему о детстве, когда мама очень любила этот аромат, и лавандовым мылом, казалось, благоухал весь дом. И от этого хочется плакать ещё больше, потому что, как бы глупо и сентиментально это не звучало, но ребёнком быть лучше хотя бы потому, что разбитые коленки заживают быстрее, чем сердце, расколотое на кусочки, которое не скрепишь пластырем. От Джорджа Райана Росса Третьего, или же просто Райана, тоже пахнет кофе, но вместо тухлого запаха пыли и смерти из кабинета истории — аромат лаванды, в сознании Брендона ассоциирующийся с самой жизнью. И как ни странно, от этого он ещё больше сходит с ума.***
Настойчивый писк телефона словно иглой пронзает ночную душную тишину. Пальцы хватают трубку. Спросонья Райан даже не удосуживается взглянуть на номер, хотя в любом случае безымянный набор из одиннадцати цифр ничего бы ему не сказал. Голос на другом конце трубки не узнать, но один факт предельно ясен — кто бы там ни был, он определённо не в порядке. — Р…Райан? — Да, это я, а… — Это Брендон. Ну, Брендон Ури. Да, после разговора (посиделок с водой, носовыми платочками и слезами на полу между стеной и ударной установкой) Росс на всякий случай оставил свой номер телефона («мало ли что»), но скорее для приличия и собственного спокойствия. Так что звонка в… во сколько? полтретьего ночи? точно не ожидал. — Брендон? Ты… С тобой всё хорошо? — Нет, — парень на другом конце трубки захлёбывается своими рыданиями, — Ты можешь сейчас приехать? Пожалуйста? Райан моментально вскакивает, переключая звонок на громкую связь и надеясь только на то, что этот паренёк из репетиционной ещё не успел с собой ничего сделать. — Что произошло? Ты где вообще? — Я… Я в машине, у меня кончился бензин, и денег тоже нет, это где-то… Я пришлю тебе адрес, только ты приезжай, Райан, пожалуйста… Короткие гудки.***
Нужный адрес Райан находит за несколько минут, в чем заключается одно из преимуществ обитания в маленьких, богом забытых, городках. А красный автомобиль Ури, оставленный на парковке какого-то бара-развалюхи на выезде из жилого района, только подтверждает то, что это и есть место назначения. Пиликает сигнализация, Росс бежит к машине, через стекло уже успев осознать всю картину происходящего, и садится на пассажирское сиденье. Брендон… Брендон представляет собой почти то же самое плачущее создание, что и днём, разве что теперь к этому еще и примешивается запах какого-то дешёвого пойла. И понять нетрудно, что на самом деле всё ещё хуже, чем казалось. — Райан… — Ури снова безо всякого стеснения утыкается в плечо Росса, — Ты приехал. — Ещё бы я не приехал, — бормочет Райан, вытаскивая из кармана худи всё те же пресловутые бумажные платочки. Брендон всё так же тихо благодарит, зато сморкается довольно громко. Ну, все мы не без изъяна. — Что произошло? Парень на водительском кресле морщит лоб. — Докатался, — отвечает он, с горечью ударяя кулаком по рулю. — Приехал сюда, думал напиться, а потом будь, что будет. А деньги, оказывается, дома забыл. Вспомнил, когда уже выпил несколько… Выгнали, хорошо, что хоть копов не вызвали. Так ещё какой-то мудак на меня свой… А хер знает, что он там пролил. На новую майку. Вернулся сюда, а тут ещё и бензин кончился. И телефон этот новый, — кивает на новенькую трубку, лежащую на бардачке, — Сам новый, а жизнь-то старая. Ну, ты понимаешь. Росс кивает. — Прости, что разбудил, — глаза Ури блестят от слёз, и сам он выглядит таким беззащитным, как котёнок или щенок, которого выкинули на улицу. — Ерунда, — отмахивается Росс, решая не вдаваться в подробности его режима сна и ночных занятий. — Пошли в мою машину, отвезу тебя домой или в общагу, где ты там живёшь. Скоро уже светать будет. Брендон смотрит на Райана всё с той же грустью в глазах, но всё же качает головой. — Давай ещё посидим? — Ну, как хочешь. Брендон вытирает последние слёзы, но всё равно всё еще напоминает беспомощного маленького зверька, которого нужно защищать и охранять. Ну, или вытаскивать из всякой задницы, куда его угораздит вляпаться, что Росс и делает. — Луна красивая. — Что? — погруженный в свои мысли и борющийся с подступающей дремотой Джордж Райан Росс третий не сразу понимает, что ему говорят. — Луна. Где-то высоко в небе, которое уже начинает бледнеть с приближением рассвета, висит луна, полная, круглая и большая, как бывает только в летние ночи. И звёзды, маленькие блестящие огоньки, рассыпанные над Землёй, как крошечные бриллианты. — Луна красивая. Звёзды тоже, но их много, а Луна одна. Она холодная, не такая яркая, но если бы не Луна, ночью было бы совсем темно. И это хорошо, она… помогает нам, что ли. Райан не успевает ничего сказать, как Ури поворачивается к нему. — И ты, как Луна. Ты красивый и… холодный. Он едва касается теплыми пальцами скрепленных в замок рук Росса, что заставляет того вздрогнуть, но, что странно, не отдёрнуться. Пьян. Определённо пьян. Или бредит. — Брендон, ты перебрал, наверное, или, может, у тебя температура? Поехали уже. — Нет, всё в порядке, я просто… — Давай я всё-таки проверю, — тыльной стороной ладони Райан дотрагивается до лба парня, но что можно понять, если ты сам словно весь покрыт льдом (как в буквальном, так и в переносном смысле)? И именно поэтому, а не из-за каких-то романтических чувств, исключительно в медицинских целях Росс тянется губами ко лбу Брендона, но всё происходит слишком непредвиденно и неожиданно. Губы Райана встречают не лоб, а другие губы напротив, горячие и влажные, отчего по всему его телу словно пробегает электрический разряд мощностью в несколько тысяч вольт вместе с полным непониманием того, зачем этот парнишка Ури вдруг резко дёрнулся и поцеловал его. Одна из рук Брендона ложится на шею Росса, и тот сдаётся, отвечая на настойчивые, но всё же осторожные движения губ, чувствуя вкус того же дешевого виски, которым пропахла вся машина, и запах ментолового дыма. Сбивчивое хриплое дыхание, учащённое сердцебиение, тонкая голубая вена, пульсирующая на шее. Казалось бы, что есть поцелуй? Лишь прикосновение кожи к другой коже. Но оно слишком особенное, чтобы быть простым прикосновением. А в глазах Брендона Ури отражаются сразу две Луны.