Как тяжело себя живым считать, Перед другими честно притворяться…
В субботу вечером в Зверинце Центрального Парка (1) было много людей, желающих погрузиться в мир дикой природы, насильно вырванной из своей естественной среды и ограниченной рамками чуждой для неё системы. Крики животных, доносившиеся из теплых вольеров, шум, порождаемый десятками голосов посетителей сразу, не мешали прогуливавшейся по заснеженным тропинкам паре наслаждаться обществом друг друга. Мужчина плотного телосложения, но достаточно живой, подвижный, часто улыбался своей элегантной спутнице в розовом пальто, которая, как могло показаться со стороны, сосредоточенно внимала каждому сказанному им слову, каждой промелькнувшей эмоции, с удовольствием слушая своего кавалера и вставляя лишь изредка короткие замечания. Куинни Голдштейн будучи легилементом, не могла упустить случая заглянуть в мысли Якоба Ковальски, да еще в таком символичном для их прежних приключений месте. Вот она заметила, что у вольера со слоном Якоб нахмурился. Похоже, что впечатление усилил носорог — Якоб даже приостановился. Куинни уже могла представить себе, пользуясь мысленными воспоминаниями Тины, которым та часто предавалась, целый марафон на льду в тот вечер, когда они познакомились. Поначалу она испугалась даже за Якоба, хоть и знала, что с ним ничего тогда не случилось, но теперь не могла не подумать об этом с улыбкой. Конечно, Якобу сейчас кажется странным, будто он уже видел какое-то похожее огромное животное совсем близко. Куинни вздохнула, но тут вдруг почувствовала, что мысли Якоба повернулись в другом направлении. «Да, несомненно, он думает о… штруделе? Но почему? Он голоден? Ну, возможно, я бы тоже сейчас не отказалась от чего-то съестного. Всё-таки давно гуляем». Свои собственные мысли начали мешаться с мыслями спутника, и Куинни не сразу смогла их разгадать. «А может, он хочет начать готовить штрудель у себя в булочной? Я бы могла предложить ему свою помощь. А, может, кто-то уже готовит для него штрудель? Надо улучшать свои кулинарные навыки. А, может….». Поток ее неудержимой фантазии вдруг прервался. Затянувшееся молчание, которое нисколько не угнетало пару, особенно с одной стороны, все-таки было нарушено. Якоб, скорее всего, заметив, отсутствующее выражение лица спутницы, остановился и, повернувшись к Куинни, посмотрел с улыбкой на девушку: — Ты не замерзла? Может, пойдем, погреемся и перекусим где-нибудь? — Штрудель? — ошеломленно протянула Куинни. Якоб удивленно поднял брови. — Ты, как всегда, угадываешь мои мысли. Рядом с тобой я, почему-то, часто вспоминаю о штруделе, — он рассмеялся. — Похоже, что ты тоже угадываешь мои мысли. Я, вообще-то, хотела пригласить тебя к нам на ужин. — А вот и мы! Тина, посмотри, кто к нам пришел. Я тебе рассказывала о нем, — Куинни радостно щебетала, снимая пальто и спеша представить старого знакомого своей сестре. Но, не сделав и пары шагов, замерла на пороге гостиной, почувствовав, как сестра, выходившая из кухни им навстречу, молча, обрушила на нее своё мысленное возмущение: «Что ты делаешь! А если кто-то увидит? Ты подумала хотя бы, что теперь будет с ним? И почему не предупредила?». В то же время Тина выдавила улыбку, приветствуя Якоба, и настороженно переводя взгляд на сестру, вслух произнесла: — А у меня тоже гость. Куинни опустила голову. Конечно, она всё понимала, но она не могла заставить себя не ходить в булочную, не могла заставить себя отвернуться, когда он стоял рядом и улыбался ей. Сегодня после такого чудесного дня, который Якоб сам предложил провести вместе, она ожидала какого-то домашнего семейного ужина. Просто посидеть всем за одним столом. Она могла бы даже представлять, что ничего не изменилось, и Якоб все помнит. Куинни даже немного разозлилась на сестру, за то, что она, мало того, что упрекает её, хотя сама, похоже, тоже влюбилась, но еще и окончательно испортила прекрасную идею с ужином, притащив опять кого-то в дом. И, конечно же, этот гость маг. И, конечно, это означает, что нужно срочно уводить Якоба. Погрузившись в невеселые мысли, и не успев ничего придумать, Куинни увидела, как дверь кухни открылась, и на пороге показался Криденс. Она сразу поняла, что это он. Куинни хорошо представляла его по воспоминаниям сестры. Последнее время та часто возвращалась к нему. Но, как он выжил и, что он здесь делает? Куинни перевела взгляд на Тину. Казалось, что та тоже пребывает в замешательстве. Но тут в немой диалог, хотя и одностороннего свойства, включился Якоб, вопросительно взглянув на сестер и, не получив ответа, сам обратился к Криденсу, протягивая ему руку: — Якоб Ковальски, друг мисс Куинни. Юноша испуганно смотрел на протянутую руку с заметным нежеланием прикасаться и явно не спешил отвечать, хотя по виду добродушно улыбающегося гостя вполне явствовало, что настроен он дружелюбно. — А это… наш кузен Криденс, он только сегодня приехал из Англии по делам. Мы редко видимся, — наконец, вмешалась Тина. После неловкого знакомства ничего не оставалось, как все-таки сесть за ужин. Однако обстановка была явно напряженной. Пожалуй, только со стороны Якоба никакого неудобства как раз и не чувствовалось. Занятая чужими мыслями, Куинни мало говорила и вскоре предоставила Якобу и сестре вдвоем поддерживать беседу. — А чем вы занимаетесь? Куинни мне не рассказывала. — Я служу… в Департаменте полиции. Я — следователь по особо важным делам… — Ой, как интересно. А вообще в полиции сейчас много женщин? Не подумайте, что я против. Просто, интересно (2). — Я понимаю. Достаточно. Мой начальник сейчас как раз женщина. — И как… — Терпимо. — А… чем вы занимаетесь? Убийства, ограбления или что-нибудь вроде этих подозрительных прорывов газа, о которых последнее время только и пишут? — Да как-то в основном… разглашение государственной тайны, шпионаж, провокации. — Да вы что? — Якоб недоверчиво посмотрел на Тину, тут же поспешившую загладить приступ правдивости. — Хотя грабежи тоже случаются. Вы правы. Я, хоть и по другим делам специализируюсь, но недавно было крупное дело, как раз грабеж и убийство. Я не вправе разглашать, но для вас, думаю, это уже не секрет… В газетах уже писали, — пояснила она, поправившись. — Дело это было связано с одним бандитом, который нелегально ввозил сюда контрабандой в чемоданах ценных пушных зверей со всего мира. — И как же вам удалось его поймать? — Якоб вновь увлеченно слушал рассказ, по всей видимости, позабыв о недавнем сомнении. — О! Он начал оставлять следы… Чуть не ограбил банк, потом ювелирный магазин. Но несколько животных сбежали, и пока он их ловил, я поймала его вместе с сообщником. — Тоже грабителем? — О, нет, он случайно стал заложником, а потом, правда, начал ему активно помогать. — Наверное, польстился на большие деньги? — Да нет, скорее, вдохновился идеей. Якоб поднял брови. — Спасения несчастных животных, — добавила Тина. Куинни давилась от смеха, она даже попыталась толкнуть сестру под столом, на что та никак не отреагировав, продолжала: — Да, самое интересное во всей этой истории, что этот человек оказался не тем, кем я его представляла вначале: в конечном итоге он раскрыл убийство, лично поймал особо опасного преступника, чудом избежал смерти сам, спас меня и еще кучу всяких живых существ от их уничтожения. — Вот это да! А сейчас где он? — Он уехал… в Лондон. Но, я думаю, что он обязательно вернётся, и тогда я вас с ним обязательно познакомлю. Он сам обо всем расскажет и покажет лучше меня… В это время Криденс тихо сидел, пытаясь не привлекать к себе излишнего внимания. Было видно, что он голоден, и вначале он не думал ни о чем, кроме еды. Куинни с трудом удавалось читать его мысли. Как будто какая-то темная пелена скрывала их от неё. Куинни не думала, что юноша делал это специально, но все-таки пробиться в его сознание было очень трудно. Она даже решила оставить попытки и попробовать позже, а пока наслаждаться наблюдениями за Тиной и Якобом, так мило беседующих об их совместных приключениях. После ухода Якоба Криденс мгновенно уснул, как только опустился на кровать в комнате для гостей, и сестры, убрав со стола, устроились в гостиной у камина. — Честно говоря, я не знаю, что делать, — начала старшая. — Он напуган, расстроен, я подозреваю, что он не всегда может контролировать свои силы. Но я не могу его бросить. Его уже чуть не убили. Куинни взяла ее за руку: — Ты не виновата. Остановись, не мучь себя. Мы сделаем всё, что в наших силах. Завтра я попробую узнать, о чем он думает, и мы решим, что делать дальше. Она помолчала и добавила: — Ты хочешь написать Ньюту? — Да, завтра, сегодня я устала. С тобой тоже не соскучишься, — она усмехнулась, облокотившись на низенький фигурный столик и подперев рукой щеку. — А у тебя хорошо получается: сочинять сказки! — На тебе натренировалась. Помнишь, как в детстве? — Конечно, помню! Куинни погрузилась в воспоминания, но, не привыкшая хранить секреты от сестры, она сама себя прервала: мучившая ее мысль не давала покоя. На лице ее, по всей видимости, отразились колебания. Тина вопросительно кивнула головой: — Что такое? Не удержавшись, Куинни выпалила: — А мы завтра с Якобом идем кататься на коньках! — она мечтательно закатила глаза, но быстро перевела взгляд на Тину, пытаясь понять реакцию сестры. — Куинни… — Тина, намеревавшаяся было прочитать очередное нравоучение, вдруг смягчившись, продолжила. — Вам лучше не ходить в людных местах. А если вас увидят и сообщат в МАКУСА? Ты подумала? — Мы же ненадолго и с утра пораньше, пока никого нет, тем более, мне кажется, Якоб не умеет кататься… На коньках. И потом завтра я займусь чтением мыслей самого обскура! Мне некогда развлекаться! — пытаясь подбодрить Тину, она, напустив на себя серьезный вид, закончила. — Тинни, не волнуйся, мы справимся!***
Вчера ему пришлось лгать. Он даже не знал, зачем. И не хотел задумываться о чем-то. Ему было всё равно. После того, как он убедился, что Модести жива, за ней приглядывают, им овладел полное безразличие к чему бы то ни было. Наверное, поэтому он позволил этой волшебнице Тине привести его сюда, а потом сидеть на этом званом ужине. Он даже не знал, что бывает такая еда, ведь раньше ему приходилось есть в основном только кашу, да жидкий суп — все то, чем кормили и в приюте или раздавали в церкви, домашняя еда мало чем отличалась от этого. Хотя здесь он даже не почувствовал вкуса. Он был так голоден, что быстро съел всё, что было у него на тарелке, а после ощутил такую усталость, что когда сестра Тины отвела его в комнату с кроватями, бросившись на первую попавшуюся, сразу же уснул. Во сне он опять видел эту женщину, которую и хотел бы забыть, но не мог. Проснувшись и лежа в кровати, когда за окном еще было темно, он опять пустился в воспоминания. Из раннего детства его посещали иногда видения серых каменных стен детского дома, сцены, напоминавшие ему одиночество среди толпы. Он не сразу понял, что не такой как все, а когда осознал, что что-то не так, обособился, отдалился от всех, как будто огородился стеной молчания. Когда он сердился, вокруг него всегда что-то происходило: бились стаканы, падали книги, ломались перья… Он понимал, что так не может быть, но с ним это происходило! Окружающие думали, что он специально делает это, назло другим и наказывали его. Однажды в приюте появился мужчина, который искал кого-то и присматривался ко всем детям. Он запомнил только, что у него были темные волосы, большие руки и звучный голос. И говорил этот человек странные вещи. Именно тогда он начал понимать, что в мире не все так просто, что есть разные люди, необычные, не такие как все остальные — он узнал, что волшебники существуют. И это не сказки. — Ты особенный. Но, никому не говори это. — Почему? Почему вы так думаете? — Я вижу. Ты не должен быть здесь. Я расскажу, куда следует, и о тебе позаботятся. — Но вы же сказали, что нельзя говорить? — Не всем можно говорить. — А кому можно? — Тем, кто такой же, как ты. — А какой я? — Ты — волшебник, — прошептал гость и ушел. Криденс принялся ждать, когда за ним придут волшебники и никому не рассказал о том разговоре, но уже через несколько дней ему сообщили, что у него будет семья. Он до сих пор помнил то сладостное чувство ожидания чего-то необыкновенного и прекрасного, сказочного, что произойдет именно с ним, как будто, награда за его непохожесть, исключительность, когда он узнал, что у него теперь будет мама и сестра, которые скоро заберут его домой. Он давно забыл это воспоминание нетерпеливо-радостного ожидания чуда. Вернее упрятал его далеко на замок, потому как действительность оказалась слишком далека от радужных мечтаний. Почему же сейчас на него вновь нахлынули эти мучительно-сладостные мечты? Быть нужным кому-то, просто так, ни за что, разве так бывает? Ему казалось, что Мэри Лу (в мыслях он давно перестал называть ее мамой) усыновила его и мучает специально, будто наслаждаясь этим. Называя непохожих на других людей ведьмами и колдунами, она всегда стремилась искоренить это. Вспоминая все, что с ним случилось после усыновления, он уже давно пришел к выводу, что она изначально знала, что он не такой, как она. Но не могла ничего с ним поделать и только била за любое малейшее ослушание, запирала в комнате, запрещала играть с бедной Модести, которую как-то привела в дом и стала оставлять на попечение Честити — её родной дочери. Честити же, хотя и не наказывала физически, но обладала искусством делать это другим путем, каждый раз представляя его в невыгодном свете перед матерью. К Модести, хотя бы обе были поласковее, насколько это возможно для них, то есть относились лучше, чем можно было ожидать. Модести — единственная, к кому он испытывал хоть какое-то чувство привязанности. Она была отдушиной в этом мрачном семействе, пока не… Появился этот человек в плаще, который, как и все остальные, вначале подарил надежду, а затем, так жестоко посмеявшись, отнял её. Понять кто он такой, стать настоящим волшебником, иметь наставника и друга — все мечты разбились вдребезги. Он научился держать в глубине то самое, что заставляло его помнить, что он не такой, как его «семейка». Каждый удар по рукам и его внутренняя сущность дрожала, пытаясь выбраться наружу, но он думал, что будет только хуже и прогонял её назад. Однако становясь старше, сделать это было всё труднее. Когда этот человек нашел его, он уже испытал и не раз этот взрыв внутри себя, полет сквозь время и пространство, восторг от крушения этого неласкового для него города. А потом была смерть человека, который презрительно насмехался над ним… А потом Мэри Лу. Он даже не понял, как это произошло. Кажется, он даже испугался, ужаснулся, но быстро почувствовал облегчение, что всё закончилось, и он свободен. Но тут же вновь испугался того, что он наделал. Он не смог убить этого человека, а потом… Он не помнил, что произошло. Ему показалось, что сущность, выбравшаяся наружу, вдруг окутала его всего. Когда он очнулся, понял, что оказался в каком-то незнакомом месте далеко от метро. Размышляя о случившемся, Криденс всё больше и больше начинал сомневаться в том, что он здесь делает. Кто он? Убийца? Не волшебник, но какое-то непонятное существо? Даже если ему предлагают помощь, как он может быть уверен, что его вновь не предадут? Должно быть, им тоже что-то нужно от него. Осторожно, стараясь не шуметь, он встал с кровати и двинулся к выходу.***
Вдыхая морозный воздух, Якоб Ковальски поднял повыше воротник, выписывая по тропинке, словно фигурист обязательные элементы, круги вокруг замерзшего пруда в городском парке. Он так торопился на встречу, что пришел намного раньше времени. Газеты писали о грядущем потеплении, но вопреки всем ожиданиям, тепла не случилось. Зима, вытесняя осень, спешила утвердить свои права, упорствуя в своем желании опередить время. В отличие от улиц города, где снег быстро расчистили, в парке многие тропинки замели высокие сугробы. Два молодых любителя катания на коньках скользили по заснеженной глади пруда с завидной грацией и изяществом. Возможно, будущие участники чемпионата — как у них все споро и слаженно получается! Хоть Якоб и не был специалистом в этом деле, но газеты читал, и о том, что это за вид спорта и какие соревнования пройдут скоро в Нью-Йорке, слышал (3). Рассматривая катающихся, он уже пожалел, что пригласил девушку на каток — хотел поразить необычным развлечением, но какой из него фигурист? О чем он только думал? Нет, не ему соревноваться с такими артистами. Внезапные сомнения заползали под пальто, проникали в мысли, пробираясь всё глубже в сознание… Якоб еще сильнее запахнул воротник. Хотя ветер будто бы стих. Вспоминая вчерашний ужин, он подумал, что рад знакомству с сестрой Куинни, она произвела на него благоприятное впечатление, но вот их родственник вызывал подозрения: угрюмый, рта не раскрывший за весь вечер, а еду-то как хватал! И, странно, что Куинни не выказала каких-то родственных чувств, когда они вошли. Конечно, всё можно списать на утомительную дорогу, дальнее родство и прочее, но что-то явно было не так между ними. Вдруг его размышления прервало появление, точно в ответ на его мысли, нового знакомого. Сам объект анализа, возникший прямо перед Якобом, только что вышедшим из-за группы высоких кустов, по-видимому, от неожиданности замер на месте. Парень, судя по всему, не представлял увидеть кого-либо здесь. Выглядел он ужасно, впрочем, как и вчера: спутанные грязные волосы, круги под глазами, потрепанная и помятая одежда. Испуганно-затравленный взгляд, мелькнувший у него на лице, смешался с проступившей толикой узнавания, но при этом молодой человек рванулся в сторону, будто намереваясь бежать от Якоба. — Эй, парень! — окликнул его Якоб. — Криденс, кажется? Мы вчера познакомились. Помнишь меня? Я — Якоб Ковальски. Парень остановился и замер. — Ты не замерз? У тебя и одежда-то… Хм… тонкая. Новый знакомый стоял, молча опустив голову. — Может ты заблудился? Ты хоть город знаешь? Уже не надеясь на ответ, Якоб начал терять терпение. Но тут юноша вдруг произнес: — Я вышел прогуляться, не беспокойтесь за меня. — Ну, я же вижу, ты дрожишь, давай хотя бы двигаться, а то ты так околеешь совсем, — Якоб быстрым шагом направился вперед по дорожке. Криденс медленно поплелся за ним. Прохожих практически не было в столь ранний час. Где-то вдалеке послышался двигатель автомобиля. — Хотел бы я перемещаться в пространстве, — пробормотал Криденс. — Ну, это дорогое удовольствие! — Да, возможно, для меня это никогда не станет доступно. Я же не волшебник, куда уж мне… — горько усмехнулся Криденс. — Это точно! Тут может помочь или волшебство, или родство с директором банка! Хотя, если верить рекламе, сейчас любому рабочему это доступно (4). — Мне ничто не поможет. Я, кажется… обскур… Ну или что-то подобное… — Кто? Это что, какая-то болезнь? — не вытаскивая руки из карманов, Якоб продолжал двигаться, временами останавливаясь, поджидая не успевающего за ним Криденса. — Да, можно и так сказать. Но это не заразно, хотя… Может быть опасно, если… Якоб внимательно посмотрел на юношу: какой-то он странный все-таки, или у него с головой что-то или он, действительно, серьезно болен, но пытается шутить по этому поводу. Надо будет осторожно спросить у Куинни, что с ним. Между тем Криденс, оглядываясь по сторонам, сам сменил тему. — Я видел сверху это место. Здесь красиво. — Ты что, летал? Может, во сне? Криденс медленно повернулся к Якобу, заглядывая ему прямо в глаза. — Я болен. — Так ты лечиться приехал? Парень кивнул. — Не расстраивайся, — Якоб похлопал молодого человека по плечу. — Сейчас здоровых-то и нет. По двенадцать часов постой у конвейера в пыли и в духоте, да шесть дней в неделю, уж я-то знаю, да поешь еще эту дрянь с химикатами из банки. Откуда здоровью-то взяться?..***
Зимние забавы и уединение притягивали не только любителей развлечений на свежем воздухе. По выражению молодой девушки с тонкими чертами лица, медленно следовавшей по тропинке парка, бедно, но аккуратно облаченной во всё черное, нельзя было уловить какие-то эмоции. Тот факт, что она понимала, где находится и что делает, кажется, можно было бы установить лишь по повороту головы в сторону, откуда доносились звуки с мостовой, за ограждением, окружавшим парк. Отрешенный взгляд девушки не останавливался на чем-то определенном. Созерцание окружавшей природы, ей явно давалось с трудом и не входило в планы. Если бы мы могли воспользоваться легилеменцией, то могли бы понять, что в своих фантазиях она успела уже десятки раз разными способами прикончить «этого недо-волшебника» или «эту мерзкую тварь», которой, по ее мнению, не было места среди людей. Переключившись на настоящее, она подумала, что её союзник непозволительно опаздывает. Хотя в таких делах нет союзников, но сообщники ей тоже не нужны. Она решила, что сделает всё сама. Он говорил, что хочет отомстить, но в это сложно поверить — таким как он наплевать на других. Доверять ему, конечно, не стоило, но одна она ещё не скоро найдет свою жертву. А это все, что ей сейчас осталось… Вдруг девушка встрепенулась, словно очнувшись ото сна и выйдя из оцепенения. Глаза её широко раскрылись. — Похоже, что жертва сама идет в петлю.***
— Куинни! — Якоб призывно взмахнул рукой. К нему на встречу быстро приближалась блондинка в неизменном розовом пальто и берете того же цвета, еще издалека начав извиняющимся тоном: — Якоб! Извини, мы не сможем сегодня… А… — тут она заметила удалявшегося в сторону лесного массива Криденса. — Извини, наша прогулка откладывается, я не могу сегодня, — пытаясь, по всей видимости, скорее уйти, быстро протараторила Куинни. — А не он, случайно, причина? — Якоб указал на черный силуэт, мелькавший на фоне белого снега. — Ты с ним говорил? — С тревогой в голосе спросила Куинни, порываясь в то же время бежать за ним. — Говорил. И даже о полетах яко птицы без самолетов, без крыльев и без ума… Куинни, — он схватил ее за руку, — Не волнуйся, я всё понимаю, почему вы так странно себя вели. Если ты думала, что какой-то чудак в третьем поколении меня испугает, ты меня еще просто плохо знаешь. — О, Якоб, я не думала… что ты поймешь. Подожди, он же уходит! Нам надо остановить его! Бежим! Уворачиваясь от столкновения с появившимися, будь они не ладны, прохожими, бросая на бегу извинения, проваливаясь в снег, оступаясь и чуть не падая, свернув с расчищенной тропинки, Якоб решил броситься наперерез, иначе они его потеряют из виду. А Нью-Йорк, к сожалению, не тот город, который допускает отклонения от нормы. Короткими скачками, он мчался по заснеженному парку, но еще быстрее летели его мысли о том, что что-то подобное не так давно с ним уже случалось. На льду замерзшего пруда уже никого не было. Выскочив на лёд, Якоб, едва удержав равновесие, балансируя на одной ноге и отталкиваясь другой, попытался придать себе ускорение и ринулся вперед. В какой-то момент он заметил слева от себя движение: с другой стороны пруда в том же направлении скользила Куинни. Достигнув берега, они чуть не столкнулись, ухватившись друг за друга. На мгновение их взгляды встретились. Ему показалось, что этот момент он уже переживал когда-то: нечто знакомое было в этом полете на льду, и если постараться, он вот-вот поймет, что это… Куинни тоже застыла, со странным выражением на лице. Время будто остановилось. Но в голову ничего не приходило, наоборот, чем больше он пытался вспомнить, тем больше ощущал какую-то пустоту. Наконец, оба очнулись. Выбравшись на твердую почву, они поспешили дальше. Оглядываясь по сторонам на прохожих, маячивших на горизонте, Куинни закричала: — Криденс, подожди, остановись! Парень замедлил ход и оглянулся. Остановившись, он опустил голову и понуро поплелся назад. — Я… Мне показалось, что я видел… Хотя, уже не важно. — Криденс, — мягко протянула Куинни, — пойдем домой, нам с Тиной нужно поговорить с тобой, а потом… Она посмотрела на Якоба и продолжила: — Ты сможешь уехать, как и собирался. Тут она обернулась, обратившись к Якобу: — Милый, прости, пожалуйста, сходим в другой раз. Не провожай нас. — Ну, тебе не за что извиняться, ведь, по-моему, мы все же успели прокатиться, — он улыбнулся. Куинни в ответ расплылась в улыбке. — А ты уверена, что не хочешь, чтобы я проводил вас? — он с сомнением указал глазами на Криденса. — Да, пожалуйста. Еще увидимся. Махнув рукой и кивнув Криденсу, Куинни пошла по тропинке, ведущей в гущу лесного массива.***
После возвращения домой, Тине всё же удалось успокоить беглеца и убедить его остаться на какое-то время с ними, но она не обольщалась, оценивая свои успехи. Перешагивая порог кабинета мадам Пиквери, она твердо намеревалась выпросить, если не отгулы, то, хотя бы, небольшой отпуск за свой счет, но начать с желаемого удалось не сразу. Президент сразу же потребовала отчитаться за последние дела, но услышав о неудавшейся беседе с Модести, тут же потеряла интерес ко всему остальному. Тина даже испугалась, не стало ли ей что-нибудь известно о Криденсе. Но разгадать, что сегодня на уме у госпожи президента она бы, наверное, не смогла даже, если бы постаралась. Какое-то отсутствующе-рассеянное, так не похожее на обычную хроническую уверенность, выражение, то и дело, появлявшееся на лице мадам Пиквери, оставило Тину в недоумении. А разрешение на внеочередной отпуск с продолжительностью по своему усмотрению и вовсе ввергло мракоборца в состояние шока.***
— С тобой хотят серьезно поговорить, — Тесей Скамандер, расположившись за огромным столом в своем кабинете, устремил тяжелый придирчивый взгляд на собеседника, который после сдержанных братских объятий все еще переминался у порога. — О чём? — Как о чём? О твоих приключениях. Что ты там устроил?! — Ты уже слышал? — невозмутимо поинтересовался Ньют. — А как же! Может, присядешь? — Я ненадолго. — Да что ты? А знаешь, сколько времени мне потребовалось, чтобы выслушать рассказ о твоих подвигах?.. Думаю, тебе хотят сделать предложение. — Какое? Тесей вздохнул: — А как ты думаешь, что полагается за нарушение Статута? Но на Ньюта это, казалось, произвело мало впечатления: — Это произошло случайно и к тому же… — Ты случайно ездишь по миру с целым чемоданом магических существ и тварей? — Но ты ведь сказал, что мне хотят сделать предложение? — Да уж, — поморщился Тесей. — Служить под моим началом. — Ты опять шутить? — Честно говоря, сам не верю, что говорю это. — Но ты же не думаешь, что я соглашусь? — Кто тебя знает? Ты же теперь у нас знаменитость среди мракоборцев. Да, ещё вот, что. Тебя, кажется, должны будут спросить об этом обскуре. Похоже, есть подозрения, что он выжил. Я надеюсь, ты не замешан в этом? Ньют растерянно моргнул. — Хм… Что ж, можешь не отвечать. И сам вижу, что нет. Это к лучшему… Да, чуть было не забыл: хотел тебя пригласить как-нибудь на ужин, мне нужно будет ещё кое-что тебе сказать, хотя это не так срочно, — и добавил, усмехнувшись. — Если ты, конечно, не занят. Я так понимаю, ты опять сумел ускользнуть от бумажной работы…***
Чувствуя неожиданное и незаслуженное, по его мнению, внимание, Криденс, хотя и не понимал, как и стоит ли вообще жить дальше со своим прошлым, и с тем, что было в нем самом, начал понемногу привыкать к сестрам Голдштейн. Тина и Куинни убедили его остаться на время у них. Почти каждую ночь, когда его мучили кошмары, первое время, к нему приходила Куинни, словно предугадывая эти моменты. Предлагала чай, какао и даже булочки необычной и, честно признаться, страшноватой формы, о чем он, конечно, не говорил вслух, но, несмотря на это, очень вкусные. Не слушая его уверения в том, что все замечательно, она подолгу задерживалась и рассказывала ему интересные истории из жизни магов и учебе в настоящей школе волшебников. Хотя он и полагал, что это не для него, но все равно слушал, с жадностью впитывая в себя эти истории. И так, успокоившись, засыпал. Тина же, напротив, рассказывала менее сказочные вещи, пытаясь растолковать ему законы волшебного мира. Вместе с тем, она напоминала ему иногда и о Грин-де-Вальде — том человеке, который обманул его. Называя его преступником, она объясняла ему, что он хотел подчинить обычных людей, сломать устои мирного сосуществования с магами. Но разве можно назвать миром, когда есть люди, которые догадываются и даже знают о волшебстве и пытаются его искоренить? Этого он не понимал. Да и кто он такой, чтобы понять это? Он не считал себя ни волшебником, ни обычным человеком. Иногда, перевозбужденный от своих фантазий или воспоминаний, он не мог уснуть, но чаще, уставший от собственных мыслей, погружался в какую-то полудрему, находясь между сном и явью, готовый проснуться в любую минуту, при звуке малейшего шороха. Он видел кошмары. Ему было страшно даже представить теперь, что как-нибудь он не успеет проснуться и то, что внутри него вырвется на свободу не во сне, а в жизни, уничтожая всё и всех вокруг. Дни были более спокойными. Тина взяла отпуск, а Куинни заявила, что тоже хочет сделать что-то для него и поэтому пойдет к какому-то доктору, так как легкодоступный кашель уже не помогает и ей нужно найти новую подходящую болезнь. Он так и не понял, что она имела ввиду, решив, что это очередная шутка — Куинни вообще часто шутила, стараясь, по всей видимости, как-то отвлечь его от дурных мыслей. К тому же, она ни в коем случае не производила впечатление больной.***
— Ну, что это такое? — Куинни всплеснула руками, все еще продолжая пристально осматривать не только каждую вещь, попадавшуюся им на пути, но и покупательниц, выбирающих незатейливые наряды в самом большом универмаге Нью-Йорка. Склонившись к сестре, громким шепотом она не переставая, возмущалась: — Я же говорила, что нам нужно было сделать, вместо того, чтобы идти в этот обычный магазин. — Тебе вечно подавай что-то необычное, а нам нужна простая новая человеческая одежда из обычного магазина. — Тина, спеша закончить этот разговор, глазами указала на шедшего позади Криденса, растерянно озиравшегося по сторонам и с некоторой опаской поглядывавшего на висевшие по обе стороны от них костюмы и еще большим ужасом — на приближавшегося к ним человека с широченной, словно приклеенной улыбкой, на лице. — Пожалуйста, не усложняй. — Извиняюсь, что случайно услышал ваш разговор, спешу представиться: мистер Уэйст — главный продавец. Вы ищете необычную одежду? — маленький мужчина с лысиной на макушке, облаченный, очевидно, для рекламных целей в самый несуразный костюм, подскочил к покупательницам и обратился к Тине, не спуская в тоже время глаз с Куинни. — На вашу очаровательную спутницу могу предложить уникальное… — Подождите, мистер… Уйст, — Тина прервала его. — Нам нужна одежда для молодого человека. — Тина, а может мистер… Уэйст мог бы предложить что-нибудь и для меня? — не удержалась Куинни, часто позволявшая себе в присутствии посторонних играть роль весьма легкомысленной и поверхностной особы. — Для тебя у нас дома полный шкаф, который ты, кстати, не носишь. И палочка в кармане, не переигрывай, — понизив голос, Тина прошептала на ухо сестре. Пока сестры перепирались, ловкий торговец уже успел куда-то сбегать и стоял вытянувшись перед ними, держа в одной руке костюм, в другой — платье. — Мэм, сэр, не угодно ли примерить? Прошу вас, примерочная у нас там, — легко развернувшись на каблуках и продолжая широко улыбаться, он указал на видневшиеся в углу ширмы для переодевания. — А… это обязательно? — Криденс с надеждой в глазах посмотрел на Тину, но она даже рта не успела раскрыть. — Нет, сэр, это не обязательно, но, я думаю, вы не хотите сегодня же вернуться, если вещь вам не подойдет. Лучше примерить сразу. Через пару часов измотанный мракоборец, держа под руки двух покупателей, вернее «дорогих клиентов, которым всегда рады» с большим теперь уже опытом сделок купли-продажи товаров народного потребления, быстро двигалась к ближайшей мусорной свалке. — А ты была права, жаль я раньше сюда не заглядывала… — начала было Куинни, сжимавшая в руках объемный сверток. — Знаешь, сейчас я уже так не думаю. Криденс, ты как? Все нормально? — Оставь мальчика в покое, ему нужно прийти в себя. Покупки, да еще в таком магазине — это ведь такой стресс с непривычки. Пойдемте лучше есть пирожные… Через несколько секунд пара нищих, присевших на скамейке неподалеку, стала свидетелями странной картины: вышедшие из престижного универмага Нью-Йорка с виду приличные люди, в руках у которых можно было опознать свертки с эмблемой этого дорогого заведения, скрылись за мусорными баками. Напрасно они ожидали, что покупатели осознают свою ошибку и вернутся. За баками был тупик.***
Вскоре квартира превратилась в полигон для волшебных испытаний. Криденс особенно волновался, когда Тина принесла для него палочку — его собственную настоящую палочку. Хотя она сказала, что руководствовалась своей интуицией, так как глупо было бы попасться при выборе палочки, и поэтому лучше позже будет найти ту, которая идеально будет подходить ему, а пока придется потренироваться на этой. Но с первых же минут стало понятно, что палочка не действует. — Просто взмахни, — Тина выжидательно наблюдала за процессом. — Сильнее. Ничего не произошло. Означало ли это, что он не способен колдовать, что он — не волшебник? Тина и Куинни в голос уверяли, что это не так. Обе тут же принялись рассказывать, что не волшебник выбирает палочку, а палочка — волшебника, описывая процесс выбора в Ильверморни. На следующий день палочку принесла Куинни. — Ты что взяла палочку на работе? — Тина пораженно разглядывала сестру. — Ты же не думаешь, что одна будешь нарушать законы. Я тоже хочу, — Куинни лукаво улыбнулась. Криденс, услышавший разговор и уже готовый отказаться от этой затеи, с неохотой взмахнул палочкой. И вдруг яркий столб искр вырвался наружу, палочка словно вспыхнула, он почувствовал тепло, приятное тепло. Как будто палочка стала продолжением его руки. Он ощутил энергию, которая шла из нее. Искр больше не было, но по лицам Тины и Куинни он понял, что палочка действует. Тина тут же решила научить его защитным заклинаниям, но вскоре передумала.Хотя он и не говорил ей, что боится не удержать то, что у него внутри и поэтому не стремится к таким опытам, но, похоже, что она сама, после разговора с сестрой, поняла это и не стала настаивать. Занятия с Куинни, наоборот, действовали на него успокаивающе — это заметила даже Тина и позволила им заниматься без помех. Куинни учила его самым простым, на первый взгляд, но важнейшим в повседневной жизни вещам, хотя у него редко получалось даже это. — Криденс, сосредоточься. — Я пытаюсь. — Подумай о том, какой предмет мебели ты хотел бы увидеть вместо этого стола? О, очень смешно, — Куинни успела перехватить видение Криденса: это был маленький неказистый и облезлый трехногий комод со сломанной ручкой. — Извините, я пытался представить… то, что хорошо знаю, — он посмотрел на свои руки, потом на пол и добавил. — Он стоял у меня в комнате. Волшебница нахмурилась, закусив губу, но быстро взяла себя в руки: — Это ты меня прости. Ты прав, лучше всего для начала представлять то, что тебе хорошо известно. И перестань называть меня на вы, сколько раз я тебе говорила. — Да, мисс… Да, Куинни. — Хорошо, попробуй еще. Криденс снова закрыл глаза, произнося вслух заклинание и вызывая в памяти очертания комода, но по ощущениям ничего не изменилось. Криденс открыл глаза. — У меня не получается. Все бесполезно. Вы зря теряете время со мной! Я не волшебник! — Криденс опустил руки, палочка выскользнула у него из пальцев, но Куинни успела ее подхватить. — Милый, не расстраивайся. Практически ни у кого с первого раза не получается, нужно долго тренироваться. И не думай о нём! В тебе есть настоящая магия! В видениях ученика она снова заметила Грин-де-Вальда в облике Грейвза. — Этот человек не достоин твоих мучений. Нужно отпустить прошлое и начать жить! Тем более, ты не один, ты нужен сейчас Модести. — Я не могу к ней пойти, — прошептал Криденс. — Конечно, пока нет, но мы что-нибудь обязательно придумаем! О… — она уже начала разбираться в мыслях юноши. — Не в этом смысле… Даже не думай! Она не отвернется от тебя! Мы не можем изменить прошлое, но будущее в наших руках. В комнате повисло молчание, которое, пока Куинни собиралась с собственными мыслями, нарушил к ее удивлению, сам Криденс. — Как вы это делаете? Вы одна так умеете? — Что? А! Знаю, о чем ты думаешь? На лице Криденса и без того растерянном и мрачном, промелькнул испуг. Куинни вздохнула. Трудная аудитория. Ей, конечно, случалось в жизни говорить о своих способностях с магами, но она даже представить себе не могла, что когда-нибудь ей придется что-то подобное объяснять не-магам или магам, но не имевшим представления о магии вообще и легилементации в частности. Задача усложнялась. Между тем Криденс продолжил: — А я мог бы так научиться? — Всё может быть, — Куинни постаралась осторожно объяснить. — Хотя это доступно далеко не всем магам. Наблюдая за пугливо-напряженным лицом Криденса, она улыбнулась. — Но давай попробуем, — назвав нужное заклинание, она посоветовала. — Постарайся сейчас ни о чем конкретном не думать, сконцентрируйся. Попробуй понять, о чем я сейчас думаю, — словно приглашая к игре Куинни, лукаво подмигнула, а затем, закрыв глаза, попыталась предать свою мысль Криденсу. На миг ему показалось, что он слышит собственные мысли: «Им больно. Они же умирают… Я не могу ничего сделать…». Но потом понял, что, это не он. Ему стало еще больше не по себе. Неужели это Куинни? Но вряд ли она хотела, чтобы он услышал именно это. Он попытался уйти от ответа: — Это… что-то живое? — Нет. Я думала о предмете. — Он красного цвета? — Нет, он скорее бесцветный. — У него нет ног? — Нет! Куинни удивленно открыла глаза и тут заметила, молча до этого наблюдавшую за ними сестру, прислонившуюся к дверному косяку за спиной у Криденса. — Может быть, хватит вам загадки загадывать? Вы случайно обедать не хотите… приготовить? — Какие загадки?! — Куинни уже хотела возмутиться, что их отвлекают от тренировки, но тут в голове её возникла новая идея. Она кивнула. — Ну что ж, обед, так обед. Пойдем, Криденс, — она указала ему на кухню. — Нас ждут великие дела! Оглядывая полупустые полки, озираясь по сторонам, Криденс не удержался: — И из чего мы будем готовить? — Всё в холодном шкафу, — Куинни указала палочкой на сундук с темной деревянной обшивкой. — Ну да, ты, наверное, не видел еще холодильника? Смотри. Ловко взмахивая палочкой и направляя её то в одну, то в другую сторону, Куинни открыла сундук (5), из которого потянуло холодом, и продукты быстро заметались по кухне. Криденс даже отскочил в сторону, когда прямо на него полетел кувшин с молоком, но тут же пригнулся: группа крупных розовощеких яблок метнулась к столу, чуть не угодив, как ему показалось, прямо в лицо. Наблюдая за траекторией полета остального содержимого сундука, краем глаза он успел заметить взметнувшийся где-то сбоку от него огонь. Прямо на его вершине, на языке пламени возникла сковородка, но он не успел оглянуться, как перед ним развернулась панорама овощного побоища: в дело вступили ножи. Открыв рот от изумления Криденс и глазом моргнуть не успел, как на столе уже стояли готовые блюда. — Ну как? Готов попробовать? — Я… никогда так не смогу… — Хм… Вообще-то я имела ввиду попробовать готовое. Знаешь ли, я не собираюсь морить тебя голодом. Обмен жизненным опытом не был односторонним. Наблюдая за тренировками Куинни и Криденса, Тине скоро пришлось в этом убедиться. — Ты что, моешь посуду? — зайдя на кухню, Куинни шокировано уставилась на юношу. — Я ведь ничего не делаю и потом должен же я хоть как-то вас отблагодарить, — Криденс покраснел и опустил глаза, уткнувшись в тарелку, которую он только что усердно натирал щеткой. — Но тебе вовсе не обязательно это делать! Я никогда не мою посуду. — Не моете посуду?! — Нет, а зачем, когда можно сделать так, — Куинни махнула палочкой и тарелки, пирамидой возвышавшиеся на столе, мигом оказались в глубокой миске, наполненной водой. Нырнув на большую глубину, на поверхность они выскочили уже чистыми, застыв в воздухе одна за другой, собираясь, судя по всему, всем строем влететь в открывшийся шкаф. — А пол вы тоже не моете? — Криденс грустно и в тоже время смущаясь, что опять сделал что-то не так, но все еще с надеждой, посмотрел на Куинни, одной ногой задвигая под стол, найденное им для этих целей ведро с водой. — О, милый, не беспокойся, ты же не хочешь сказать, что всё это тебя заставляли делать дома? — Ну, не совсем… Только мыть посуду, убираться в комнате, стирать свою одежду… — Ты и стирать умеешь?! Хм… А, скажи-ка, что труднее всего? — Куинни смотрела с таким любопытством, что Криденс и думал забыл о своем первоначальном предположении: о том, что она смеется над ним. Когда Тина, задремавшая на диване, пошла проверить, куда все подевались и услышала бульканье воды, сопровождаемое звонким смехом Куинни и каким-то странно-монотонным, но с оттенками живого участия, голосом Криденса, она не удержалась и заглянула в туалетную комнату. Повсюду стояли сосуды с водой, из некоторых пена так и грозилась выскочить. Куча одежды была свалена на полу. А в центре, вокруг большого чана стоял Криденс и терпеливо объяснял что-то Куинни, одновременно болтая руками по локоть в пене. Такого интереса на лице сестры, очевидно, полностью погруженной в этот творческий процесс, Тина не видела, даже когда в детстве объясняла ей секреты обращения с магическими заклинаниями. Чем бы дитя не тешилось, главное, на пользу делу. Криденс постепенно оттаивал. Тина тихонько прикрыла дверь. Не всегда дни проходили спокойно, особенно если кто-то посторонний вторгался в их тихую затворническую жизнь… На стене неожиданно выступила громадная трещина. Раздался треск и звук падающей на пол штукатурки. Сеть мелких морщинок, расползалась, быстро оплела еще целые участки стены. В то же время из центра почему-то брызнула вода. При первых признаках надвигавшейся катастрофы Криденс был готов обрадоваться: наконец-то у него хоть что-то получилось. Неотрывно наблюдая уже полчаса за картиной, которую он пытался снять со стены с помощью палочки и простейшего заклинания, он так увлекся, что не сразу заметил, что со стеной что-то не так. Однако когда на него попали брызги воды, он вскочил со стула и тут же упал обратно в ужасе. Он весь взмок, но виной тому, кажется, была пока еще не вода. Сердце упало вниз, да так где-то там и потерялось. Что теперь будет? Он был один, и он разрушил их дом! Так и знал — какой из него волшебник?! Как он мог быть таким безответственным и на что-то надеяться! Дверь резко распахнулась и в комнату влетела Тина. Криденс сжался, как будто, по привычке, ожидая удара за провинность. Но Тина, по-видимому, мгновенно оценив масштаб нанесенного ущерба, схватилась за палочку. В ту же секунду раздался громкий стук в дверь. Оба участника назревавшего конфликта испуганно переглянулись и Тина скомандовала: — Быстро, на кухню! Махнув палочкой в сторону стены и убедившись, что на поле боя никого и ничего не осталось, легко и непринужденно подошла к двери, натянув дежурную улыбку, по всей видимости, специально предназначенную для таких случаев. Криденс остался наблюдать через приоткрытую дверь кухни. Из-за входной двери раздался громкий рык разъяренной женщины. — Открываю! Сейчас! — Тина начала уже было открывать дверь, направляя палочку на гостя, но в тот же момент дверь вырвалась из её рук под напором разгневанной домохозяйки. Палочка выскочила из рук и отлетела в дальний угол комнаты. — Что вы там делаете! У меня вся стена треснула! Что вы себе позволяете! У меня даже муж не позволял такого, хотя после его ремонта и приходилось всё переделывать! — Миссис Эспозито… Но хозяйка, обитавшая на нижнем этаже, не умолкая, продолжала рассерженно: — Как вам это нравиться! Прихожу домой, а там всё вверх дном, словно землетрясение или ураган пронесся. Я сразу поняла, откуда ветер дует — сразу к вам! От вас все неприятности! — Миссис Эспозито, — Тина пыталась, потихоньку отступая, хоть как-нибудь дотянуться до палочки, чтобы направить ее на женщину и заставить ее забыть случившееся, но та, словно подозревая, что на неё хотят покуситься, во все глаза смотрела на Тину и размахивала у неё перед носом руками, бурно жестикулируя в праведном гневе. Тина даже перестала отступать, тщетно стараясь вставить хоть слово в оправдание, ведь женщина, конечно, захочет осмотреть квартиру, чтобы убедиться, что у них нет разрушений и нет ничего, что могло бы их сделать. Криденс почувствовал себя беспомощным. Вертя в руках бесполезную для него палочку, он решился. Если он еще не научился волшебству, а может и не научится, то хотя бы освоит азы вранья в мирных целях. И открыл дверь. Женщина тут же повернула голову. Злорадная торжествующая улыбка расплылась по ее лицу. — А! Я была просто уверена, что у вас… всё в порядке. Выход Криденса сыграл роль отвлекающего маневра, и Тина, конечно же, сумела им воспользоваться.***
Возвращаясь вечером пешком из булочной, Куинни уже во второй раз заметила человека в длинном темном плаще. Лицо его на этот раз скрывала шляпа, но в темноте она всё равно не смогла бы его разглядеть, однако она была уверена, что это тот же самый человек. Едва переступив порог, она тут же высказала подозрения сестре. — Ты уверена, что тебе не показалось? — Тина! — Да, верю я. Ты думаешь, за домом следят? — Не исключено. Ты же сама думаешь, что Пиквери могла узнать о Криденсе. — Куинни, хватит подсматривать всё подряд! — Нет, я просто сражена! Ты уже неделю об этом думаешь, да так, что даже глухой услышал бы! Что у вас там происходит? — С каких пор тебя стала вообще интересовать моя работа? — С таких как ты, — тут голос Куинни понизился до шепота, — приводишь работу домой! А ещё с таких, как тебя чуть не убили без суда и следствия! — Это был Грин-де-Вальд, — хмуро отозвалась Тина. — Да, но в твоем любимом МАКУСА и даже в лице твоего неподражаемого начальника! И никто не удосужился проверить его, так называемую работу, никто даже не подозревал, что что-то не так! — А под «никто» ты имеешь ввиду Пиквери? Тебе не кажется, что ты просто все еще обижаешься из-за Якоба и Криденса? К тому же я не единственная, кто живет в этом доме и нарушает закон! — она кивнула в сторону пакета с булочками. Куинни замолчала. Положив пакет на стол, она тихо произнесла: — Что будем делать? И… что ты думаешь делать с ним? Честно говоря, я не знаю, как он всё это выдерживает — эта боль в его голове, его самобичевание — он слишком громко стал думать! Он ненавидит себя и то, что внутри него. И мы даже не знаем, что с этим делать! — Просто он расслабился, да и ты привыкла к нему, поэтому и слышишь его всё лучше… Здесь ему находиться опасно. Я знаю, кто может нам помочь. Завтра же я сделаю для него документы и посажу на корабль, а там посмотрим.***
Пока Тина шла по коридору к своему отделу, её не покидала мысль, что что-то не так. Вокруг то и дело раздавался смех, до неё долетали обрывки разговоров, весьма далеких от магической безопасности. Мимо проходили сотрудники, одетые в неестественно яркие одеяния, что сразу привлекало внимание. Пытаясь хотя бы немного, не ожидая конца отпуска, разобрать скопившиеся в её отсутствие бумаги, Тина едва не пропустила решающий момент. Стоило часовой стрелке лишь немного отойти от цифры семь, как в помещении с катастрофической скоростью начали исчезать маги. Все сомнения, если они ещё где-то и оставались, развеялись: напрашивался вывод о полном отсутствии контроля со стороны начальства, которым только и можно было объяснить эту расслабленность и вседозволенность сотрудников МАКУСА. Перекинувшись еще днем парой слов с сослуживцами, она поняла, что госпожу президентав последнее время редко можно было застать на рабочем месте. Тина встала и решительно отправилась к кабинету Пиквери. Если ее нет, может быть, её помощник еще на месте. Не успев дойти до двери кабинета президента, она замешкалась, заметив, что в главном корпусе, где находились кабинеты начальства, уже погашен свет, но из-под двери кабинета главы МАКУСА скользил слабый голубоватый отблеск, несомненно, полученный с помощью луча, исторгнутого волшебной палочкой. Спрятавшись за углом, она притаилась в ожидании. Наконец, услышав звук запираемой двери и высунув голову, она увидела Бернадетт — одну из служащих, занимающихся заключенными, и, как Тина успела убедиться на собственном опыте, прекрасно справляющейся и с исполнением приговоров. Сегодня она уже сталкивалась с ней в коридоре: та, как всегда улыбалась, как будто её ничего не касалось. Попить кофе или казнить коллегу, посплетничать — всё едино. Как таких людей находили? Или взращивали в них необходимые чувства, а может быть, наоборот, специально лишали всех остальных? Тина задумалась. Ей хотелось понять, что там у неё внутри, но сейчас встречаться с Бернадетт Тина не горела желанием, тем более её поведение настораживало. Что она делала в кабинете Пиквери? Выглянув ещё раз, Тина заметила, что та направляется в дальнее крыло здания. Кажется, когда-то там был запасной лифт, но потом его закрыли. Аккуратно, стараясь не шуметь, она продвигалась вперед вслед за женщиной. Достигнув конца коридора, Тина огляделась, но Бернадетт исчезла. Куда же она подевалась? Трансгрессировать в здании МАКУСА было невозможно. Но она как сквозь землю провалилась, хотя… Тут она заметила неприметную дверь, укрывшуюся в углу. Заклинание подействовало сразу, и она оказалась в кабине лифта. Перебирая в уме все способы, как узнать, куда в последний раз он ездил, Тина заметила нечто необычное: кроме последней кнопки подвального этажа, на панели была еще одна, расположенная в самом низу. Спертый воздух, темные мрачные стены, с потолка свисало что-то похожее на огромную мерзкую паутину. Пригнувшись, Тина потихоньку пробиралась вперед, не зажигая света. Где-то вдали тусклый луч рассекал мрак и давал возможность видеть очертания центрального коридора. Ей не приходилось бывать здесь раньше. Тишину прорезал скрип петель: где-то недалеко открылась дверь. Тина быстро продвинулась вперед и разглядела клочок светлого халата, мелькнувшего за большой железной дверью. Значит, она попала туда, куда нужно. Оглядевшись в поисках укрытия и заставив себя, брезгливо поморщившись, влезть в темную нишу, она принялась ждать.***
Стоя поодаль от немногочисленных пассажиров, оставшихся в это морозное утро на палубе, Криденс не отрывая глаз, следил за удаляющейся с горизонта статуей Свободы. Поразительно, но именно здесь, он не был свободен. Здесь ему приходилось всё время скрывать свою сущность, испытывать унижения, боль и даже убивать… Он чуть не разрушил этот проклятый город до основания. Хотя, уезжая, в первый раз, наверное, ему не хотелось расставаться с людьми — Тиной и Куинни. У него наворачивались слёзы. Может быть, от ветра? Мысленно попрощавшись с прошлым, он направился в каюту. Открыв дверь, к своему огромному удивлению он увидел… Тину. Но, что она здесь делает? Они же попрощались ещё на пристани. Ах, да, она, наверное, использовала магию… Как будто в ответ на его незаданный вопрос Тина приблизилась к нему и произнесла: — Я решила, пока судно ушло недалекои это ещё возможно, немного побыть с тобой. Ты как? Всё нормально? — она смотрела на него настороженно. — Да, — он улыбнулся. — Мне кажется, Лондон мне понравится… — а мысленно добавил: «Даже если потому, что это не Нью-Йорк». — Я ещё раз хотел поблагодарить вас за всё, что вы с Куинни для меня сделали. Она отмахнулась. — Ты помнишь, куда ты пойдешь в Лондоне, когда сойдешь с корабля? — Но ты же говорила, что мистер Скамандер встретит меня? Разве нет? — он с сомнением посмотрел на Тину. — Да, конечно, я просто волнуюсь за тебя. Это долгое путешествие и потом… — она махнула неопределенно рукой. — У тебя начинается новая жизнь. Хотела еще раз пожелать тебе удачи… Прощаясь, девушка повернулась и за спиной собеседника в небольшом зеркале на комоде, возникло отражение смуглой девушки с припухлыми губами и большими темными глазами. Экзотический образ дополняли длинные сверкающие серёжки.***
— Не делайте то, о чем вам придется пожалеть! — Сейчас вы ни в том положении, чтобы приказывать. Может быть так вы поймете, что всеми этими людишками нужно управлять, они как ведомое стадо, потерявшее своего поводыря. — Вы делаете большую ошибку. — Скоро вы сами встанете на мою сторону, без принуждения. Вы будете умолять, чтобы я позволил разделить свой триумф и тогда, может быть, я подумаю. Я сразу понял, что вы не такая, как все эти мракобесы. Ох, и заставили же они меня поскучать в вашем Министерстве! — Что вы задумали? — Увидите. Время покажет. Может быть, я даже дам вам ещё сыграть роль главы вашей конторы охотников за головами, а то как-то скучно становится…***
Тина испробовала десяток заклинаний, прежде чем замок поддался, причем на обычную булавку. Ожидая увидеть любого, начиная от самой мадам Пиквери и заканчивая очередной невинной жертвой, Тина отпрянула, разглядывая ужасно знакомые очертания и не веря своим глазам. Человек на каменном полу, где кроме пустой кружки ничего и не было, пошевелился. — Мисс Голдштейн? Знакомая интонация перевесила при выборе решения. — Мистер Грейвз?! Это точно вы? — в голове промелькнули десятки мыслей, но ухватить удалось только одну: если это Грин-де-Вальд — ей конец. — А, что, не похож? Пришли поиздеваться? Заключенный, по всей видимости, с трудом приподнялся на локтях, чтобы видеть вошедшего, но теперь тяжело опустился обратно. Если учесть еще сильнее поседевшие виски, осунувшееся лицо и прочие объяснимые перемены в облике, попытаться стоило. — Вы… помните в прошлый день рождения мадам Пиквери, что вы мне сказали, когда я предложила подарить золотую тиару? — если это даже Грин-де-Вальд, такие сведения ему вряд ли понадобилось бы выуживать. — Это что вы без меня освоили новый метод допроса? Или пытки? Сначала стереть память, а потом «помните», что было вчера, — он передразнил её. — Идите к черту! — А, всё-таки, вы помните? — Тина не унималась. — Я могу повторить: убирайтесь со своими предложениями к мерлиновой бабушке! — и тихо добавил. — Она и без тиары мнит себя королевой. Тина заметно расслабилась. — Мистер Грейвз, я должна была удостовериться, что вы — это вы, а не Грин-де-Вальд. Как вы здесь оказались? — Я не помню. Пиквери сказала, что я помог Грин-де-Вальду, но я ничего не помню. Вы можете оставить меня, наконец?! Только вас мне ещё не хватало! — Нет, не могу! Мистер Грейвз, мы с вами работаем уже не первый год, вы — мой начальник. Неужели же вы не знаете до сих пор, чего ждать от ваших подчиненных? — Ваши способности мне хорошо известны. Вы всегда лезете туда, куда вас не просят! — Тогда почему же вы просите меня бросить вас? — Потому, что потом, как правило, расплачиваюсь за ваши художества — я. — Хотите сказать, что я виновата, что вы здесь валяетесь, как… тряпка! — Тине уже надоело перепираться, к тому же сюда в любой момент мог кто-то прийти. Мешкать было нельзя. Ее взяла злость. Но, похоже, что у Грейвза силы возражать тоже иссякли. Истратив всю энергию на спор с ней, он еле слышно прошептал: — Я не знаю, в любом случае… Вам лучше быть подальше отсюда… — Я никуда не уйду без вас. — Боже, чем я это заслужил… — простонал Грейвз. ПРИМЕЧАНИЯ: 1 — Изначально небольшой публичный зоопарк в Центральном парке назывался Зверинцем Центрального парка, был основан в 1864 г., в нем содержались животные, подаренные городу. В 1934 г. территорию расширили и переименовали в Центральный зоопарк Нью-Йорка. 2 — Тина обманула только в главном, но не в деталях. В 1893 г. в Чикаго впервые женщина была принята на должность полицейского, хотя и с ограниченными полномочиями. К 1926 г. в Нью-Йорке десятки женщин уже служили в качестве офицеров полиции. 3 — На самом деле в Нью-Йорке (в Медисон Сквер Гарден) чемпионат мира по фигурному катанию пройдет в 1930 г. — впервые за пределами Европы, и одновременно в одном городе в мужском, женском и в парном катании. 4 — Символом Америки 1920-х гг. считается Генри Форд и его автомобиль Форд модели Т. Считалось, что это транспортное средство было доступно многим, так как цена составляла менее 300$, а среднегодовой заработок промышленного рабочего равнялся 1 300 $. К 1929 г. автомобильный парк достиг 26 млн. экземпляров, при населении 120 млн. человек. Но в тоже время две трети семей были не в состоянии приобрести предметы первой необходимости. 5 — Первый домашний компрессионный холодильник появился в 1910 г. в США, годом позже американская фирма «General Electric» приступила к производству холодильной машины «Одифрен». В 1923 г. в Америке насчитывалось уже 20 тыс. холодильников. Они имели форму сундука с тёмной деревянной обшивкой, стоили 900 долл. и были предметом роскоши.