Love is love

Случайность — удивительная вещь… Случайность — казалось бы, такое простое и незамысловатое слово, но какую же важную роль оно может сыграть в жизни человека… И как же так сложилось, что именно в лето 1791 Элизабет и дети отправились в Олбани, чтобы навестить родственников? И как же так сложилось, что именно в лето 1791 Александру пришлось отправиться в Филадельфию, чтобы именно там выполнить свои обязанности министра финансов? И как же так сложилось, что именно в лето 1791 Мария Рейнольдс также оказалась в Филадельфии? Случайность — удивительная вещь… Александр уже и не мог вспомнить, как долго он находился за своим рабочим столом. Мысли путались, кружились беспорядочным и непрерывным хороводом, не давая Гамильтону ни секунды покоя. Мужчина уже и не помнил, когда в последний раз он позволял себе полноценный сон и отдых. Именно сейчас, отдаленный от семьи, придавленный тяжестью своих неисчислимых обязанностей, он почувствовал, как остро ему не хватает Элайзы, ее теплых рук, нежных слов и поддержки… Часы уже пробили полночь, когда послышался стук в дверь. Александр отпустил служанку пораньше, поэтому сейчас ему самому пришлось идти принимать незваных гостей. И кто вообще решил навестить его посреди ночи? Удивление Гамильтона лишь увеличилось, когда на пороге дома он увидел…женщину… Женщину, дрожащую не то от холода, не то от страха. -С кем имею честь говорить? -кажется и не пытаясь скрыть своего удивления поинтересовался Александр. -Мария Рейнольдс, сэр… Прошу прощения за то, что тревожу вас в столь поздний час… Но…я не представляю, к кому мне еще пойти и куда мне еще обратиться… Я знаю, вы — человек чести… И вы не оставите женщину в беде… Понимаете, мой муж…мой муж, он… Он, не оставив никаких средств ни для меня ни для нашей дочери, бросил нас. Он не сказал ни слова и просто ушел… Просто ушел, понимаете? Моя девочка… Она не ела уже несколько дней, и я…-Мария не смогла закончить свою и без того сбивчивую речь, из-за тихих рыданий, что невольно вырвались из ее груди. -О, я…мне очень жаль…- немного растерянно отозвался Александр. История этой женщины не то чтобы удивила и поразила его, но…вызвала чувство неподдельной жалости. -Я мог бы помочь вам деньгами…- несколько мгновений пробыв в задумчивом молчании, начал было Гамильтон, но не успел закончить своей фразы, так как тут же был прерван горячими и искренними выражениями благодарности Рейнольдс: -Вы так добры, сэр. Я обещаю, я верну вам все… Все, до последнего пенса. Верну, как только это будет возможно… -Подождите минуту, — коротко отозвался Александр и спешно отправился в свой кабинет, чтобы отдать Марии деньги. Откровенно говоря, он не верил в то, что у этой женщины однажды появится возможность вернуть долг, но сейчас это было не главное. Ему стало жаль ее, и просто остаться безучастным к ее беде он, познавший всю несправедливость жизни и горечь бедности, не мог. -Вот, прошу, — сказал Гамильтон, протягивая тридцать долларов Рейнольдс. -Я так вам благодарна. Вы так добры, сэр, — еще раз повторила она. -О, нет, не стоит…-отрицательно помотав головой торопливо произнес он, а затем, после небольшой паузы добавил: -Уже достаточно поздно, быть может, вас проводить до дома? И если бы тогда Александр знал, или хотя бы догадывался о том, сколько бед, волнений и даже трагедий последует за этим, казалось, безобидным вопросом, он бы никогда не позволил ему слететь со своих уст. Темные улицы Филадельфии, свечение звезд, огни фонарей, дрожащий голос спутницы, который повествовал о жестокости и бессердечности Джеймса Рейнольдса — все это производило на Александра глубочайшее впечатление. -Но почему вы не обратитесь за помощью к родственникам или знакомым? Разве никто не может приютить вас и вашу дочь? — эмоционально вопрошал Гамильтон, когда они добрались до пансиона в котором остановилась Мария. -Ах, нет… Если бы я могла, то давно бы ушла от него… Но родители и родственники, они…они отказываются принимать меня и мою девочку, — ответила Рейнольдс, а затем, разрыдавшись, уткнулась Александру в грудь. Мужчина был несколько удивлен и ошеломлен действиями собеседницы, поэтому на протяжении нескольких секунд он стоял не двигаясь и, кажется, даже забывал дышать. Неуверенно подняв руку, он дотронулся до волос Рейнольдс. -Вы единственный, кто был добр ко мне… Я так беспомощна… -подняв глаза полные слез прошептала она… Беспомощна. В памяти Александра в одно мгновение всплывают образы и картины венчания и свадебного торжества… Его Бетси, его милая Бетси, в тот день она тоже шептала эти слова. Карие глаза Марии так похожи на свечение родных глаз Элайзы… Или же это и есть зеркала души его любимой женщины? Гамильтон уже не понимал. Все смешалось в один красочный и дикий хоровод… Хоровод заблуждений, иллюзий и физиологических потребностей… И вот, Александру кажется, что он расшнуровывает не красное платье совершенно незнакомой ему женщины, а нежно-голубое любимое платье Элизабет… Он чувствует ее теплые губы, шелк волос, ее теплые прикосновения… Все как во сне… Только на утро Гамильтон понял, что натворил… При виде Марии его охватило чувство ужаса и ненависти к самому себе. -Черт побери, — негромко выругался он, спешно одеваясь. -Что-то не так? — потянувшись спросила Рейнольдс. Вопрос показался Александру глупым и неуместным. Не сказав ни слова, мужчина покинул комнату Марии. Гадко. Подло. Низко. Нет, этого больше не повторится. Никогда. Александр твердо решил… Мария вернулась на следующий день, а затем еще и еще… Она всегда приходила тогда, когда душевные силы Гамильтона были на нуле… Она всегда была рядом, дарила тепло своих объятий и обжигала жарким шепотом слов утешения… А Александр вновь и вновь видел в чертах чужого лица черты его милой Бетси… Вновь и вновь он был готов верить в эту ложь и выдавать желаемое за действительное. Вновь и вновь он клялся, что скажет «нет», что все это было в последний раз… Но каждую ночь он возвращался к своему вымышленному миру и верил в выдуманную самим собой сказку. За летом последовала осень. Гамильтон, закончив свои дела, вернулся в Нью-Йорк. Мария, готовая в любой момент подарить свое внимание, так же была в Нью Йорке. Вскоре Александру пришло письмо от жены. Она, посылая слова любви и нежнейшей привязанности, сообщала о том, что в скором времени вместе с детьми вернется домой. Читая строки, написанные аккуратным и до боли знакомым почерком, Гамильтон вновь проклял себя. Он предал. Он предал ее. Он предал самого дорогого ему человека. Он предал ту, что любит его бескорыстно и самоотверженно. Он предал ту, что доверяет ему целиком и полностью. Он предал свою дорогую Бетси. Нет. Нет! Он не может ее потерять. Нет. Этого не случится! Ураган раскаяния полностью захватил Александра. Не помня самого себя, Гамильтон хватается за перо и решает проблемы привычным ему способом. Извиняясь и желая благополучия, он разрывает отношения с Рейнольдс, надеясь, что эта история навсегда останется между ними. -Папа! —  стройный хор детских звонких голосов окликает Гамильтона, и счастливый отец поочередно заключает детей в крепкие объятия. -Александр! — нежный голос жены заставляет мужчину вздрогнуть. Он видит ее лицо, ее добрую улыбку, наивное и милое выражение глаз. Александр вновь вспоминает то, как подло он поступал с ней на протяжении нескольких месяцев. -Я так скучала, Боже мой, так скучала, -шепчет Элизабет, прижимаясь к мужу. Она по-прежнему так доверчива, она по-прежнему любит, она по-прежнему не сомневается в нем. Гамильтон чувствует это, и от осознания этого факта душевные терзания становятся еще сильнее. -Я люблю тебя, Бетси, люблю. Люблю, — крепче обнимая Элайзу негромко произносит Александр, как будто стараясь этими порывистыми, но искренними словами загладить свою вину.