Love is love

После разрыва с Рейнольдс Гамильтон старался как можно больше времени уделять жене и детям, пытаясь успокоить бушующий голос совести и ноющее чувство вины. Первые две недели после прекращения отношений с Марией, женщина посылала трепетные письма с мольбами, а порой и проклятиями, однако Александр был непреклонен, поэтому эта односторонняя переписка вскоре прекратилась. К концу 1791 года у семейства Гамильтонов появились новые заботы: первенец Александра и Элизабет, их дорогой мальчик, их Филипп отправлялся учиться в школу-интернат в Трентоне, штат Нью-Джерси. Стоит ли говорить, что родители несказанно переживали? Элизабет украдкой лила слезы, а Александр часто замыкался в своих мыслях и находился в непривычном для себя состоянии молчания. Едва Филипп успел переступить порог учебного заведения, его тут же настигли письма родителей, в особенности отца, что предрекал сыну великое будущее и тайно верил в это. Возможно, именно этим обстоятельством было вызвано крайнее волнение Александра. Волнение, которое захватывает нас тогда, когда цель настолько близка, что нам остается лишь протянуть руку и схватить ее. Именно тогда, когда усилий практически не требуется, мы ужасно боимся того, что случайное действие, случайная фраза может помешать нашему короткому пути к цели и мечте. Поэтому, чувствуя неимоверную нежность и гордость, Гамильтон писал: "С превеликим удовольствием я получил, мой дорогой Филипп, письмо, отправленное тобой. Мы с твоей мамой очень рады слышать, что ты доволен обстановкой в школе и готов оставаться там столько, сколько будет для тебя полезно. Мы надеемся и верим, что не случится ничего, что могло бы изменить твое отношение. Твой учитель сообщает, что в первый же день ты прочитал урок к полному его удовлетворению. Я ожидаю, что каждое его письмо будет приносить мне новые доказательства твоего продвижения, потому что знаю, что ты на многое способен, если того захочешь, и уверен, что твой характер не позволит тебе не прикладывать все усилия, чтобы мы с каждым днем гордились тобой все больше. Как ты помнишь, я обещал послать за тобой в следующую субботу, и так и сделаю, если только ты не изменишь планы; потому что обещание нельзя нарушать, и я никогда не отступлю от своего обещания тебе, если только его исполнение будет в моих силах. Однако я понял, что скоро рождественские праздники, и полагаю, твоя школа сделает перерыв на несколько дней, так что ты сможешь приехать и оставаться с нами дольше, чем если приедешь в субботу. Не лучше ли будет отложить поездку до праздников? Но решай сам, что лучше, и сообщи мне, какой вариант тебе нравится больше. Доброй ночи, мой любимый сын". Несмотря на то, что Филипп скучал по семье и домашней обстановке, он внял совету отца и отложил поездку до рождественских праздников. Мальчику страстно хотелось оказаться в объятиях родителей, хотелось увидеть братьев, хотелось сыграть с сестрой какую-нибудь незамысловатую польку, и даже по Фанни он успел соскучиться, но… Филипп также хотел быть предметом гордости своих родителей, предметом гордости своей семьи, предметом гордости своей фамилии… Александр был удовлетворен решением сына. Гамильтон, вопреки намеченному ранее плану, не смог бы забрать сына. Решение Филиппа избавляло мужчину от необходимости нарушать свое обещание, и он мог полностью сосредоточиться на решении своих проблем. Проблем, пришедших вместе с письмами Джеймса Рейнольдса… Александр не знал, каким именно образом Рейнольдс узнал о их встречах с Марией. Быть может, женщина рассказала ему сама, или по неосторожности сохранила письма министра финансов, или же все это было продумано заранее… Этого уже никогда не станет известно. Однако…имеет ли теперь значение то, как Джеймс узнал об изменах жены? Вряд ли… Гамильтон предполагал, что Рейнольдс предпочтет добиваться сатисфакции посредством дуэли, и какого же было удивление Александра, когда разгневанный муж Марии потребовал…тысячу долларов. Деньги, разумеется, были выплачены, и теперь Александру оставалось верить в то, что Рейнольдсы оставят его в покое. Январь 1792 года выдался на редкость морозным и солнечным. Александр вновь был вынужден утопать в своих рабочих обязанностях, проводя почти все свое личное время с бумагами и документами. Гамильтон слышит, как входная дверь его кабинета бесшумно открывается. Тишину комнаты нарушает лишь легкое шуршание платья и звук мягких шагов, приближающихся к рабочему столу Александра. Уже через мгновение мужчина чувствует практически невесомое и такое нежное прикосновение рук к его плечам и не может сдержать теплой улыбки. -Александр, тебе нужно отдохнуть, — в необычайно мягком голосе Элизабет проскальзывают нотки требовательной просьбы.Этому женщина научилась за двенадцать лет брака с упрямым Гамильтоном. Именно посредством нежных слов, сквозь призму которых было легко уловить требовательный тон, Элайзе удавалось заставить утомленного мужа отправиться спать, удавалось заставить его вовремя принять пищу и, если то было необходимо, лекарства. Именно так Элайзе удавалось более менее поддерживать здоровье и удовлетворительное физическое состояние Александра. Именно так Элайзе удавалось «поддерживать на плаву» один из самых великих умов Америки… Вздохнув и понимая, что бессилен пред этой какой-то тайной и сокрытой силой жены, Гамильтон откладывает перо и отодвигает стул от стола, как будто стараясь этим жестом показать, что он больше не причастен к своей работе. Элизабет, довольная результатом своих действий и слов, осторожно усаживается на колени Александра и, крепко обняв его, оставляет невесомый поцелуй на его макушке. -Чего хочет моя Бетси? — улыбнувшись спрашивает Гамильтон, придерживая жену за талию. -Твоя Бетси хочет обсудить дела семейные. День рождения Филиппа. Он совсем скоро, буквально у нас на носу, — мимолетно чмокнув мужа в нос произносит она. -А мы так и не определились с подарком. -Ну, дорогая, его запросы и желания были несколько необычны. Я, конечно, объяснил ему, что в этой жизни не все так просто, и что не всегда все зависит от нас, но…он требует еще одного младшего брата, -чуть усмехнувшись ответил мужчина. -Думаю, его пожелание не потребует большого труда… Собственно, полдела уже выполнено, — отводя взгляд в сторону негромко произнесла Элизабет, на что получила лишь полный недоумения и непонимания взгляд мужа. -Я имею ввиду, что…что осталось лишь узнать, кто это будет: девочка, или мальчик, — чуть запинаясь добавила она, коснувшись своего живота. В одно мгновение Гамильтон позабыл о своих делах, документах, о спорах в конгрессе, о Рейнольдсе и прочих вещах, значимость которых меркнет при ярком огне любви и при свечении новой жизни, что возникает благодаря этому огню, освещая своими искрами путь к вечности и бесконечному продолжению самих себя. -Бог мой, Элиза, значит ли это…-наконец может ошарашенно произнести Александр. Несмотря на то, что новость о потенциальном пополнении семьи звучала уже далеко не в первый раз, мужчина всегда реагировал на нее, как на свершение какого-то необычайного, доселе неведомого чуда. Чуть отстранив жену от себя, Гамильтон спешно переводит взгляд с ее лица на пока еще плоский живот, все еще не в силах поверить и в полной мере осознать степень своей радости и восхищения. Элайза не может сдержать счастливого смеха, и, крепко прижавшись к мужу, бесчисленное множество раз шепчет лишь одно слово: -Да… Гамильтон думал, что теперь в полной мере может насладиться семейным счастьем, думал, что Рейнольдсы и вся эта грязная и тяжелая история останется в прошлом, но… Александру вновь стали приходить письма с угрозами и обещаниями о том, что Элизабет узнает о его предательстве. Дабы тайное не стало явным, Гамильтон, как только этого требовал Рейнольдс, отсылал ему «материальную помощь». Сумма подобных выплат варьировалась от тридцати до пятидесяти долларов. Все это продолжалось до июня. А в августе Элизабет родила сына… Мальчика назвали Джоном… Джоном, в честь дорогого сердцу Гамильтона покойного друга… Отчаянная надежда на счастье становилась все более осязаемой и реальной. Призраки прошлого, витавшие в воздухе и похожие на запах дешевого парфюма Марии, смешиваясь с запахом денег, что Гамильтон ранее исправно отсылал Рейнольдсу, постепенно оставляли Александра. Однако очередное «но» вновь поспешило нарушить налаженный ход жизни… В декабре 1792 на пороге рабочего офиса Гамильтона появились Венейбл, Мюленберг, во главе с Томасом Джефферсоном и Джеймсом Монро… Гамильтона обвинили в участии в спекуляции. Спекуляции, в которой был задействован… Джеймс Рейнольдс. Чтобы сохранить свою политическую карьеру, Александру пришлось сознаться в связи с Марией и объяснить, что деньги, перечисленные на счет Рейнольдса — ничто иное, как плата за молчания мужа женщины. Конгрессмены и руководители расследования «преступления» Гамильтона были разочарованы тем, что смогли уличить Александра лишь в супружеской измене, а не в измене государственной, однако они все же обещали хранить молчание. И если бы в тот момент Гамильтон знал, или хотя бы догадывался о том, что механизмы бомбы замедленного действия уже были запущены. Если бы он только знал, что взрыв произойдет в самый неподходящий момент. Если бы он только знал, что взрыв создаст ураган, последствия которого будут ужасающими. Если бы он только знал, что ураган уничтожит все, чего он так долго добивался. Если бы он только знал, что ураган будет равен катастрофе…