Love is love

-А разве папа опять не придет на ужин? — переведя взгляд своих любопытных карих глаз на мать спросил шестилетний Джеймс. -О, милый, я правда не знаю… Возможно, у него очень много важных дел, так что…-рассеянно отвечала Элизабет на вопросы сына и спешно окинула взглядом не занятые места за столом, их было три: одно — Александра, другие — места двух ее старших сыновей, что сейчас оба учились в Трентоне. Нет, в семействе Гамильтонов не было деления, как то было принято практически повсеместно, на «взрослые» и «детские» столы. Александр и Элизабет старались быть товарищами своим детям, старались общаться и быть с ними на равных. -Мама, а Филипп приедет на выходные? — с искренней надеждой спросила Анжелика, и Элайза не смогла сдержать усмешку. -Вообще-то, помимо Филиппа, есть еще один твой брат, который тоже сейчас в школе. Между прочим, Александру гораздо тяжелее, это его первый год в Трентоне. -Я знаю, мама, просто…ну просто Александру нет до меня никакого дела, он постоянно играет с Джеймсом, — с неподдельным возмущением отозвалась Анжелика и получила одобрительные кивки Фанни. Элизабет и вовсе расхохоталась. Да, она прекрасно знала о том, что между Филиппом и Анжеликой сложились особенно теплые отношения. Женщина хотела было что-то ответить, но неожиданно раздался громкий хлопок двери и более чем возмущенный голос мужа: -Чертовы мятежники! От неожиданности Элайза вздрогнула и инстинктивно положила руку на свой живот, где снова развивалась новая жизнь. Ни родственников, ни друзей уже нельзя было удивить новостью об очередном пополнении в семействе Гамильтонов. Дети за столом с непониманием и долей испуга переглянулись, а двухлетний Джон, сидящий на коленях матери, уткнулся ей в грудь. -Черт…-тихо выругался Александр, входя в столовую и пытаясь вернуть самообладание. -Что случилось? — осторожно спросила Элизабет. -Фермеры в Пенсильвании отказываются платить налог на алкоголь...Чертовы мятежники-вновь негодуя всеми фибрами своей души произнес Гамильтон. -Александр, дети, — в одно мгновение несколько холодно Элайза прервала мужа, намекая ему на то, что следует быть разборчивее в выборе слов. -Прошу прощения, — вздохнув обратился Гамильтон к семье. -Извини, я не должен был тебя так пугать, — подойдя к жене и положив руку на ее живот добавил он. -Чертовы мятежники! — весьма воинственно пролепетал Джон, ударив крошечной ладошкой по столу и выговаривая далеко не все звуки. Малыш находился сейчас в том возрасте, когда откладывал в чертогах своего разума все услышанное и увиденное. Мальчик перевел взгляд своих умных глаз на родителей, ожидая одобрения. Несмотря на весьма неудачный день, Александр не сумел сдержать приступ искреннего смеха. -Александр! — бросив возмущенный взгляд на мужа произнесла Элизабет, хотя, откровенно говоря, сама еле сдерживала смех и улыбку. -Джон, милый, тебе не следует так говорить, — весьма серьезно сказала она, заставив Джона закусить пухлую губу и надуть не менее пухлые щеки. -Случилось что-то серьезное? Как давно они бунтуют? — осведомилась женщина, как только муж уселся за стол. -Они напали на дом инспектора по сбору налогов! Полагаю, мистер Невилл изрядно настрадался, что неудивительно. Не каждый день на твой дом надвигается толпа из пятисот вооруженных мятежников, — ответил Александр, помогая Джеймсу воспользоваться ножом и вилкой. -Чертовы мятежники! — вновь пролепетал Джон, неистово колотя ручкой по столу. -Джон! — возмутилась Элайза, размышляя о том, что идея разделения столов не такая уж и плохая. -Ох, Бетси, знаешь, я полностью согласен с ним, — чуть кивнув младшему сыну отозвался Гамильтон. К ноябрю ситуация в Пенсильвании обострилась, поэтому для подавления восстания Вашингтон был вынужден отправить войско под командованием Гамильтона. Элизабет была не на шутку взволнована. Александр не участвовал в сражениях и битвах уже около тринадцати лет. Со времен Йорктаунской компании женщина не испытывала такого страха и волнения за мужа. И, как говорится, беда не приходит одна… Самый младший Гамильтон был сломлен жаром и непрекращающимися приступами кашля, практически ежеминутно сотрясающими его крохотное тело. Напрасно слуги уговаривали Элизабет пожалеть себя и будущего ребенка. Напрасно они говорили об опасности болезни, Элизабет все равно денно и нощно проводила у кровати Джона. До города долетали ужасные слухи о том, что войска, направленные против восставших, разбиты. Поговаривали о том, что сам Гамильтон повешен на главной площади… Официального подтверждения этих слухов, естественно, не было. Но стоит ли говорить о том, что беременная, сломленная болезнью сына, обеспокоенная за жизнь мужа женщина непременно рассматривала эти ничтожные догадки и домыслы, как весьма явные факты. Да и Александр не отвечал на ее письма. Быть может, это вновь было обусловлено неисправностью почты, а может — худшими догадками Элизабет… Элайза вновь сидела у постели сына и, целуя его горячую от повышенной температуры руку, безутешно лила слезы и молилась о спасении мужа. Неожиданный приступ острой и резкой боли выбил из нее крик, на который мгновенно сбежались слуги, а дети, спящие в своих комнатах, покинули страну Морфея. Постоянные волнения, отсутствие отдыха и покоя — все это привело к ужасным последствиям… Элизабет, истязаемая непрекращающейся болью, кричала и плакала, умоляла доктора, спешно пришедшего к Гамильтонам, сохранить жизнь ее еще нерожденному ребенку, умоляла оставить возможность на его появление… Все было тщетно… Спустя несколько дней после случившегося Гамильтон направлялся домой. Вопреки слухам восстание было подавлено без особого труда и серьезных жертв. Увидев правительственные войска, мятежники разбежались по домам. Сто семьдесят человек удалось арестовать. Письмо слуг, сообщавшее о улучшении состояния Джона и выкидыше жены, застало Александра в пути. Слуги опасались за душевное здоровье Элайзы… Ее нынешнее состояние граничило с помутнением рассудка. Гамильтону было нестерпимо больно осознавать то, что их будущий малыш, радость их последних месяцев больше не имеет шанса на жизнь. Однако еще больнее мужчине становилось от мыслей о жене, что сейчас раздавлена и практически уничтожена случившимся… Нет, она достойна лучшего… -Папа! — многогранный хор детских голосов оглушил Гамильтона, как только он переступил порог дома. Дети жались к нему, просились на руки, требовали внимания. Александр ясно видел в их глазах непонимание и страх, вызванные всем происходящим. Дети не понимали, почему однажды ночью мама разбудила их истошным криком и громким плачем. Не понимали, почему мама проклинала доктора, пришедшего той ночью к ним в дом. Не понимали, почему мама сейчас совсем не выходит к ним, почему не видится с ними. Не понимали, почему из ее комнаты раздаются звуки колыбельных, которые так пугают. -Все будет хорошо, обещаю, — поочередно обняв детей сказал Александр, вновь передавая их на попечение слуг, а сам, без лишних промедлений направился к Элизабет. Еще в коридоре Гамильтон уловил пение жены, которое наводило на него леденящий ужас: Go to sleep my baby Close those pretty eyes Angels are above you Keeping watch over you. Big blue moon is shining Stars begin to peer Time for little tiny babies To go to sleep Элизабет сидела у окна, напевая колыбельные и поглаживая свой живот, в котором больше не было жизни. Взгляд ее был устремлен на серые и угрюмые улицы. Женщина даже не посмотрела на мужа, когда тот вошел. В ее глазах не читалось никаких эмоций. Ни отчаяния, ни боли, ни разочарования… Только опустошение и безучастие, которые, казалось, уже ничем нельзя вытеснить. Сердце Александра сжалось от боли и жалости. Нет, он не может видеть его милую, его дорогую, его любимую Бетси такой… Нет, он просто не выдержит. -Элизабет… Элизабет, милая, — взволнованно произносит мужчина, подойдя к креслу жены и опускаясь на пол рядом с ним. Он берет холодные руки Элайзы в свои собственные руки и бесчисленное множество раз покрывает их поцелуями. Однако…женщина лишь перестает петь, позволяя тяжести тишины в полной мере обрушиться на комнату. -Прости…прости, это я во всем виноват, прости, — шепчет Александр, пряча лицо в ладонях Элизабет. Он и правда чувствовал за собой вину, ведь если бы Элайза не нервничала из-за него, возможно, сейчас бы все было хорошо. Элизабет чувствует, что нечто теплое и крохотное скользит по ее руке. Слеза. Его слеза. Женщина переводит взгляд на мужа, и, когда встречается с его глазами, она действительно видит в них пелену слез. Элайза лишь отрицательно качает головой и возвращает свой полный отрешенности взор на вид пасмурного неба. -Бетси, милая, я прошу тебя, поговори со мной, - крепче сжимая ладони жены произносит Гамильтон. -Мне больно видеть тебя такой, прошу поговори со мной. Однако ничто не выдает в Элизабет присутствия хоть каких-то чувств. Она заглушила их. Заглушила их вместе с болью от потери своего малыша. Малыша, у которого могли быть ее глаза и улыбка Александра, но… -Элайза, дорогая, подумай о наших замечательных детях… Подумай о них. Они в смятении, они напуганы, они еще не способны понять произошедшего… Прошу, не оставляй их, — эти слова заставляют Элизабет вновь перевести взгляд на мужа. Гамильтон видит, что в глазах жены появилось что-то, что вытеснило опустошение. В ее глазах появилась толика заинтересованности во всем происходящем. -Прошу, не оставляй меня. Мне не справиться без тебя. Я не смогу, — касаясь лица Элайзы, продолжает Александр. — «И в горе, и в радости», помнишь? И в горе, и в радости вместе. Позволь мне быть рядом, не отдаляйся от меня, - вновь целуя руки Элизабет произносит он. Слова клятвы, просьбы мужа, напоминание о детях, которые сейчас были лишены ее внимания — все это болью отдалось в сердце женщины. Да, ей тяжело. Да, она потеряла ребенка. Да, она убита горем… Она прятала свою боль за стеной молчания и отрешенности. Она сама искала защиты за этой стеной… И только теперь она поняла, что, скрываясь, она не подумала о том, что ее дети остались без ее внимания, без ее заботы, без ее любви. Остались в полном неведении, почему и за что их мама так поступила с ними. Она поняла, что ее мужу, ее дорогому мужу, ее горячо любимому Александру сейчас тоже непросто. Он также потерял ребенка, потерял возможность вновь стать родителем, потерял возможность ощутить тепло крохотных ручек на своей шее. Осознание всех этих фактов в одно мгновение навалилось на Элизабет. Она чувствует, что глаза больно щиплет, а по щекам катится что-то горячее и мокрое… Слезы… Ее первые эмоции за эти несколько дней, которые, кажется, тянулись вечность… Эмоции которые дались ей, нет, не ей… Эмоции, котрые дались им с таким трудом. Это были слезы принятия случившегося. Слезы принятия неизбежного. Слезы, возвращающие к реальности. Слезы постепенно перерастают в шумные всхлипы. Всхлипы — в рыдания. -Бетси, — тихо шепчет Гамильтон, понимая, что айсберг равнодушия начинает таять. Мужчина крепко обнимает свою дорогую Элизу, позволяя ей выплакать все слезы на его груди. -Бетси, милая, посмотри на меня. Посмотри, этого будет достаточно, — осторожно касаясь подбородка жены произносит Александр, а затем целует ее глаза, губы, щеки, лоб… -У нас еще будут дети. Куча маленьких замечательных малышей… Обещаю… Я всегда буду рядом… Теперь я всегда с тобой… Клянусь. В этом же месяце Гамильтон подал в отставку…