Love is love

Переплывая океан, она думала лишь о том, как несправедлива жизнь и о том, как легко можно ошибиться в людях и своем выборе. Анжелика получила письмо сестры практически за день до того, как корабль, мчась по холодным волнам, будет держать курс на Америку. До получения послания Черч мало верила слухам, доходившим до дождливого Лондона из родных сторон, поэтому, читая послание Элайзы, строки коего были пропитаны отчаянием, женщина не могла принять и осознать ту жестокость правды. Анжелика испытывала бесчисленное множество противоречивых чувств и эмоций, первой из которых было тотальное непонимание. Александр — он всегда казался идеалом мужчины: умен, талантлив, обаятелен, галантен, честолюбив, заботлив, нежен… Да что и говорить? Анжелика могла бы бесконечно продолжать список, восхваляющий и славящий этого человека. Она и правда считала его лучшим. Она и правда считала его достойным ее сестры. Она и правда считала, что готова жертвовать собственным счастьем ради союза двух самых дорогих ее сердцу людей. А теперь ее расчеты были разрушены, и она совсем не понимала того, как из заботливого отца и нежного мужа Гамильтон превратился в изменника и предателя. Жгучее чувство вины. Ведь именно Анжелика познакомила Элизабет с Александром. Быть может, Элайза бы сейчас не страдала так горько и мучительно? Одной из самых странных эмоций, претерпеваемых Анжеликой, было любопытство. Та странная и меланхолично-ноющая его степень, когда человек в своей высшей точке отчаяния рассуждает о том, что бы произошло, если бы ранее ход событий сложился несколько иначе… Вот и Анжелика рассуждала. Она думала о том, как сложились бы обстоятельства, если бы в тот зимний день в душном бальном зале она бы не уступила сестре. Изменил бы Александр ей? Была ли бы Элайза несчастнее, чем она несчастна сейчас? И что больнее: быть преданной любимым человеком или же даже не иметь шанса и возможности на предательство объектом твоего обожания? Мысли бушевали, словно неугомонная синяя бездна за бортом, поэтому длительное путешествие, сопровождаемое тяжелыми раздумьями, прошло относительно незаметно и скоро. Родные, но, казалось, напрочь забытые пейзажи сейчас не могли волновать сердца Анжелики, и даже мысль о встрече с семьей и родителями после десятилетней разлуки не могла принести радости. Сейчас все мысли были только о горе Элайзы. Пока муж займется приготовлением и обустройством их собственного жилища, было решено, что Анжелика вместе с детьми поселится в доме родителей. Первая после долгой разлуки встреча Анжелики и Элизабет произошла у постели больного Филиппа. -Энджи, — лишь устало выдохнула Элайза, увидев сестру. Нет, не было ни радостных криков, ни порывистых объятий, ни слез счастья — ничего из этого. Было лишь какое-то отвратительное и горькое осознание того, что во время последней их встречи они были куда счастливее. И теперь это счастье лишь безвозвратно утеряно, осталась лишь усталость. Усталость от бед и потрясений. Около минуты в комнате нельзя было услышать ничего, кроме тишины. Сестры внимательно всматривались в забытые черты лиц друг друга, пытаясь найти ответы на все интересующие и волнующие вопросы. - Как дела? — нарушив тишину, без лишних слов и витиеватых речей прямо спросила Анжелика, подойдя к сестре и крепко обнимая ее. -Тиф. У него тиф, Энджи. Мы приводили сюда, кажется, всех докторов, которые только есть в Олбани, но никто не может помочь ему, — стараясь сдерживать эмоции ответила Элизабет. -Я знаю, милая, родители уже рассказали мне, но я хотела бы узнать о тебе, — поправила Черч. Элайза лишь на мгновение подняла взгляд на сестру, а затем, уткнувшись ей в плечо, разрыдалась. Нет, она больше не могла держаться. Это было слишком, слишком для нее. Измена, памфлет, болезнь сына, Фанни — это был предел, она чувствовала, она практически знала, что не выдержит большего. Обещания найти лучших докторов, заверения о скором выздоровлении Филиппа, практически клятвы в том, что Фанни будет счастлива и еще миллионы других способов утешить сломленную обстоятельствами Элизабет оказались бесполезными, впервые в жизни Анжелика чувствовала себя столь растерянно и беспомощно. Впервые в жизни она не знала что делать. Первым тревожным знаком стало отсутствие писем от Филиппа, что до этого момента приходили с завидной регулярностью. Гамильтон чувствовал, что что-то явно не так, а когда ему пришло несколько встревоженных посланий от младших детей, его опасения лишь подтвердились. Взволнованные, несколько нескладные, а порой и с наличием орфографических ошибок записки пугливо повествовали о неизвестной их авторам болезни старшего брата и о спешном отъезде Фанни. Раздумий и сомнений больше не было. Александр отправляется в Олбани, и, быть может, его дорогая Элиза будет совсем не рада этому, однако он просто не может иначе. Волнение. Необычайное волнение, словно много лет назад, когда он на время вернулся с войны, дабы связать себя узами брака с его дорогой Бетси. Вот то же крыльцо, ведущее в особняк Скайлеров, те же ступени… Только поводы этих двух визитов разительно отличаются… — Анжелика… - единственное, что может изумленно воскликнуть Александр, когда первым человеком, встретившим его оказывается Черч. Десять лет разлуки значительно изменили их обоих. Анжелика много раз представляла себе их первую с Александром встречу после десятилетней разлуки. Представляла, как она, крайне сдержанно и с достоинством, подаст ему свою руку, мысленно ликуя и радуясь, а он, оставив поцелуй на ее руке, на мгновение сожмет ее. Однако этому уже не бывать… Анжелика лишь неотрывно смотрела на Гамильтона, практически испепеляя, практически сжигая его взглядом. — Мистер Гамильтон, — с леденящим холодом отозвалась она. — Я…-начал было Гамильтон, но не успел закончить. — Изменник и лжец, — продолжила Черч. — Изменник и лжец, что растоптал доверие моей сестры. Изменник и лжец, что сломал ей жизнь. Александр лишь молча слушал, нужно признать, справедливые обвинения и доводы. Он всегда ценил мнение и и слова Анжелики, поэтому сейчас ее колкие фразы доставляли неимоверные душевные страдания. — Элизабет. Разве ее было недостаточно? Разве недостаточно было лучшего, что только можно было получить на этом чертовом зимнем балу, в этом чертовом мире, в этой чертовой жизни, в конце концов?! — слова вырвались из самой глубины сердца Анжелики, они были крайне искренны, крайне значимы и крайне болезненны для нее. Эти короткие предложения выражали все то, что мучило ее с момента возвращения в Америку. — Ты никогда не заслужишь прощения. Тебе лучше уйти, — после небольшой паузы бросила Черч. — Я был ужасным мужем, но не собираюсь быть еще и ужасным отцом. Я увижусь с Филиппом, и никто не встанет у меня на пути. Никто. Слова Александра звучали весьма решительно и не оставляли никаких сомнений. Анжелика сама проводила Гамильтона до комнаты Филиппа. Первым, что бросилось Александру в глаза — это сотрясающаяся в рыданиях жена, сидящая у постели сына. Какой измученной, какой разбитой казалась она сейчас. Увидев мужа, Элизабет мгновенно поднялась со своего места и, словно загнанный зверь, невольно попятилась назад. -Бетси…-растерянно произнес Гамильтон. Сейчас ему было плевать на памфлеты, осуждение общества, плевать на грандиозный скандал, плевать на ссору, которая, казалось, никогда не завершится примирением. Ему было важно лишь то, что его милая Элайза сейчас нуждается в помощи. -Бетси, — еще раз повторяет Гамильтон, постепенно приближаясь к жене. Элизабет, даже не пытаясь унять слез, лишь в исступлении замотала головой. -Бетси, милая, — взволнованно произнес Александр и, несмотря на протесты женщины, он подошел к ней и заключил ее в бережные объятия, от которых, кажется, рыдания Элизабет лишь усилились. Элайза устала. Она больше не могла справляться со всем этим давлением, со всем тем грузом, что так неожиданно свалился на нее. Элайза устала. Она больше не могла без Александра. Она больше не могла справляться с его отсутствием. Женщина крепче прижимается к мужу и, уткнувшись ему в грудь, отчаянно пытается унять рыдания. Отчаянно пытается рассказать этим искренним жестом о всех своих горестях, о тоске, печалях. О том, как трудно ей пришлось. —Филипп… У него тиф. Никто из врачей не может его вылечить… Ему хуже день ото дня, — заливаясь слезами, с шумными всхлипами и вздохами начала Элизабет. -И Фанни, ее забрали, Александр, забрали… — еще неразборчивей добавила она. -Тише, тише. Я знаю, милая, знаю. Все будет хорошо, обещаю, — крепко обнимая жену успокаивающе шептал мужчина. — Я найду лучших докторов, только для этого нам нужно вернуться в Нью-Йорк. Филипп поправится. Все будет хорошо. Бетси, слышишь? — перебирая спутанные волосы Элизабет и покрывая ее лицо мелкой россыпью поцелуев, спросил Александр. Элайза, всхлипывая, лишь закивала в ответ. Казалось бы, слова и обещания Александра немногим отличались от слов и обещаний Анжелики, однако... несмотря на предательство, Элизабет уже привыкла доверять Александру более, чем кому-либо. Привыкла доверять ему свое сердце, свою жизнь и судьбу... В самые кратчайшие сроки Гамильтоны вернулись в Нью-Йорк. После того, как эмоции несколько утихли, Элизабет сообщила Александру, что их негласное примирение, произошедшее в Олбани, было не более, чем иллюзией, минутной слабостью. Элайза продолжала избегать мужа, однако теперь, после столь эмоциональной сцены в доме родителей, она понимала, что Александру известно о сохранении прежней привязанности и полном отсутствии ненависти в его сторону. От осознания этого факта Элизабет чувствовала себя крайне неловко и смущенно, что эти ощущения можно было сравнить лишь с теми ощущениями, что она претерпевала во времена первых встреч с Гамильтоном. Филипп же, под пристальным надзором нью-йоркских докторов, постепенно пошел на поправку. Наконец, когда жизнь старшего сына была вне опасности, Гамильтон понял, что в заботах о Филиппе он так и не успел толком познакомиться с младшим сыном, Уильямом. Малыш мирно спал, методично причмокивая пухлыми губками, что вызывало приступ крайнего умиления у его отца. Вот уже четверть часа Александр просто наблюдал за этим увлекательным действом. Гамильтон крайне осторожно выбрал время посещения Уильяма. Чтобы лишний раз не волновать жену, он навестил мальчика, пока Элизабет была занята уроками французского с Анжеликой, однако, кажется, очарование крохи оказалось сильнее расчетов. Когда Элизабет вошла в комнату, Александр моментально отпрянул от колыбели сына, словно до этого момента делал что-то нелегальное. Элизабет также не ожидала увидеть мужа, поэтому она лишь застыла на месте, отводя взгляд в сторону и просто ожидая того, когда Гамильтон покинет пределы ее личного пространства. Александр собирался было так и поступить, однако, под неожиданным для него самого напором чувств, проходя мимо жены, он, взяв ее руку, поднес ее к своим губам. Элайза несколько медлила, прежде чем вырвать свою ладонь из рук мужа. Она словно наслаждалась забытыми ощущениями, наслаждалась забытым счастьем. — Бетси, я…- растерянно отозвался Гамильтон. -Нет, Александр. Нет, — отказывая и пытаясь сдержать не то Александра, не то себя саму, отчеканила Элайза. — Я люблю тебя. Элизабет, впервые за долгое время не чувствуя неловкости, пристально посмотрела на мужа. -Она тоже слышала эти слова от тебя? — после нескольких мгновений напряженного молчания спросила Элайза. Лицо Александра исказила гримаса боли и сожаления. — Нет, Бетси. Нет. Я никогда не любил никого кроме тебя. Ты единственная, кому я говорил эти слова. Клянусь, — негромко произнес он, стараясь сдержать эмоции. — Ты — самое главное сокровище моей жизни. Я знаю, что не заслуживаю тебя. Знаю, с первого дня нашего знакомства, с первого танца, с первой улыбки, с первого поцелуя, со дня нашей свадьбы. Знаю. Просто…просто однажды я не вспомнил об этом и теперь расплачиваюсь и буду расплачиваться слишком высокой ценой. Я не достоин тебя, не достоин второго шанса. Я не в праве просить тебя о нем, но…я всегда буду отчаянно надеяться на него, — Гамильтон нервно выдохнул, -И, если на свете и правда есть Бог, о существовании которого ты столь увлеченно рассказывала мне с огнем, горящим в твоих прекрасных глазах, то единственное, что я бы у него попросил — это вернуть мою Элизу. В комнате воцарилась звенящая тишина. -Я люблю тебя, Элайза, люблю. Я буду любить тебя, даже если ты не позволишь этого. Элайза вновь не может сдержать потоков слез, от которых за последние месяцы она очень устала. Она устала. Она запуталась. Простить ради себя? Простить ради него? Простить ради них... Александр, бросив последний взгляд на жену, направился к выходу, но… Он не успел сделать ни шага, как почувствовал прикосновение теплой руки Элизабет к своей руке. Элайза не в силах была смотреть на мужа, однако она чувствовала его непонимающий взгляд на себе, чувствовала его сомнение, неверие в происходящее… Да, и, откровенно говоря, она сама еще не до конца верила. Еще мгновение, и она лишь крепче сжимает его руку. Прощение? Невообразимо.