Love is love

Помимо пышных празднеств в честь очередной годовщины Дня Независимости, июль 1798 года принес Америке начало Квази-войны. Кто бы помог подумать, что некогда дружественные страны, союзники, Франция и Америка будут враждовать друг с другом. Немыслимо. Однако, это было правдой. Именно так Соединенным штатам пришлось возмещать неоплаченные счета и нарушенные ранее обещания. Под настоятельной рекомендацией бывшего президента, Вашингтона, чье мнение по прежнему имело вес и высокую цену, генеральным инспектором армии был назначен Гамильтон. За год не произошло ни одной масштабной битвы. Лишь мелкие и крайне редкие вооруженные стычки и захват торговых судов Это был обычный ноябрьский день. Холодный ветер, липкие хлопья снега, смешивающиеся с каплями дождя — да, определенно, все эти явления с легкостью позволяли почувствовать все «прелести» поздней осени. Однако Гамильтон был совершенно слеп к капризам погоды. Он спешил домой. Спешил к своей Элизе, которая сейчас старалась подарить их седьмому ребенку жизнь. Войдя в дом, мужчина едва успевает скинуть верхнюю одежду, пока его сердце бешено колотится и практически вынуждает его торопиться. В доме царила необычайная тишина, которая на мгновение изрядно испугала Александра. Не помня себя, он взбежал по лестнице, ведущей на второй этаж, и на секунду замер перед дверью в комнату, где сейчас была жена. Элизабет с усталой и искренней улыбкой, крохотный сверток на ее руках, шестеро старших детей, стеной столпившихся у кровати матери — именно такую идиллическую картину застал Гамильтон, когда переступил порог спальни. Он был не в силах сдвинуться с места, был не в силах даже просто отвести взгляд. Заметив мужа, Элизабет улыбнулась ему еще ярче, и только в этот момент Александр пришел в себя и сделал несколько неуверенных шагов к кровати, у которой собралась вся его большая семья. — Это девочка, Александр, — с прежней улыбкой пояснила Элайза. - Девочка… — не то утвердительно, не то вопросительно прошептал Гамильтон. В его голосе читалось какое-то неимоверное изумление, как будто он стал не отцом еще одного крохотного человека, а отцом невиданного доселе удивительного и неземного создания. Впрочем, стоит отметить, что это ощущение посетило его в седьмой раз, — Идите, малышке нужно отдохнуть, — обратилась Элизабет к детям. — Но я хотел подержать ее! — с долей возмущения воскликнул Джон, однако заметив на себе несколько недовольный взгляд Филиппа, сразу же притих. Когда дети покинули пределы комнаты, Александр со всей осторожностью присел на край кровати. — Не хочешь подержать? — увидев некоторую растерянность мужа, с долей насмешливости спросила Элизабет. -Я…да…- сбивчиво ответил Гамильтон. Больше, чем просто гордость, больше убийственной нежности, гораздо больше, чем просто любовь… Александр вновь прижимает к сердцу своего ребенка. Да, уже седьмого по счету, но эмоции так же сильны, как и при рождении их первенца. — Элизабет… — негромко произносит мужчина, не сводя взгляд с ребенка и не переставая нежно улыбаться. — Да? — тихо отзывается Элайза и, к своему удивлению, слышит тихий смешок Александра. — Я говорил с дочерью, Бетси, — пояснил Гамильтон, взглянув на жену, — Разве ты не помнишь? Я пообещал, что однажды у нас появится прекрасная дочь, которая будет носить имя ее прекрасной матери. Теплая волна воспоминаний, кутая в свои ностальгические и такие уютные объятия, вновь заставила женщину улыбнуться. Так в семье Гамильтонов появилась новая Элизабет. Дни сменились неделями. Элизабет-младшая, умиляя и радуя абсолютно всех членов семьи, постепенно подрастала. Близилось четырнадцатое декабря, которое должно было принести Александру и Элизабет девятнадцатую годовщину со дня их свадьбы. Этот день супруги решили провести вместе, даже Александр, отложив все свои дела, полностью посвятил себя семье и детям. На следующее утро, когда вся семья собралась за завтраком, то на одно мгновение показалось, что ничего плохого и ничего ужасного больше никогда не сможет настигнуть их, однако… Кофе в чашке Александра еще не успел остыть, как прибыл курьер с письмом из Маунт-Вернона… В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое декабря декабря Джордж Вашингтон, отец-основатель, талантливый политик и храбрый генерал, истязаемый жаром и лихорадкой, покинул этот мир… Тринадцатого декабря он, осматривая свои владения, серьезно простудился, и болезнь буквально за два дня высосала из него все жизненные силы. Болезнь не «справилась» бы самостоятельно. Ртуть и кровопускание — казалось, совершенно обычные методы лечения… Но кто же знал, что на самом деле они столь губительны? Опустошение. Тотальное и всепоглощающее опустошение, смешивающееся с болью и еще сотней самых неприятных эмоций, заставляющих человеческое сердце страдать… Последний раз Александр испытывал подобное, когда узнал о смерти Лоуренса… Вашингтон был не просто начальником, не просто старшим по званию. Он был тем, кто помогал и наставлял. Тем, кто действительно был заинтересован в благополучии своих подчиненных, в благополучии граждан Америки, в благополучии будущих поколений. Когда неоценимое и весомое мнение Вашингтона навсегда умолкло вместе со звуком его голоса, Адамс, несмотря на приятное ранее решение защищать границы Америки от вторжения Франции, начал вести мирные переговоры, поэтому уже 15 июня 1800 года Квази-война была завершена. Сделал ли это презилент из-за ненависти к Гамильтону, который после смерти Вашингтона стал главой армии и пользовался популярностью среди солдат, или же из-за политических соображений — навсегда останется загадкой. После завершения войны Александр занялся газетой «Ивнинг-пост» и стал ее руководителем, наверняка надеясь на тихое и мирное существование, однако, как известно, именно в такие моменты появляется злосчастное «но», которое так и норовит испортить все наши планы. Америку вновь захлестнула волна предвыборных гонок, с самого начала которых стало ясно, что, исключая Джея и Пинкни, основная борьба будет идти между Джефферсоном и Берром. Агитация, голосования, памфлеты, статьи в газетах — все это, словно сыпясь из рога изобилия, обрушилось на голову американцев. Однажды, совершенно случайно и неожиданно, Гамильтон, возвращаясь домой холодным январским вечером, столкнулся с Берром. Учтивые поклоны, дежурные разговоры о погоде и успехах детей — это единственное, чем могла похвастать беседа некогда близких друзей. — Кого бы вы предпочли видеть на посту президента, Гамильтон? — как бы невзначай поинтересовался Берр. — Из двух зол, как известно, следует выбрать меньшее. Мы с вами оба прекрасно понимаем, что ни Джей, ни Пинкни шансов не имеют, — после недолгого раздумья отозвался Александр. — Думаю, ни для кого не секрет, что с мистером Джефферсоном у меня не самые лучшие отношения, к тому же, он республиканец, однако… Если говорить совершенно откровенно...Его я бы предпочел вам. Америке нужен руководитель, способный принимать однозначные решения, способный гнуть свою линию, способный воплощать в жизнь что-то новое, пусть даже и не все будут согласны с его преобразованиями… Америка погибнет, если у власти будет человек, ожидающий попутного ветра и выбирающий нечто среднее в принятии решений… Это загубит штаты, убьет самобытность народа, отравит ароматы свободы в воздухе. Берр был не в силах произнести и слова, то ли от обиды, то ли от жгучего ощущения правды. Но Берр не сдастся, он подождет. Подождет того, что скажет Америка. Аарон привык ждать, это нетрудно. Он ждал, пока его дорогая Феодосия избавится от оков брака с британским офицером, ждал дня их свадьбы, ждал рождения их дочери, с ужасом ождал неизбежной смерти жены, убиваемой тяжелой болезнью… Ждать не трудно. Но, быть может, однажды он решится действовать? — Мой выбор — Джефферсон, — коротко завершил Гамильтон и, бросив учтивый поклон, поспешил удалиться. Эту фразу Александр повторял еще много раз, и 4 марта 1801 года Томас Джефферсон стал третьим президентом США.