Love is love

Элизабет всегда предпочитала вязанию вышивку, однако теперь, когда зрение подводило ее, приходилось отдавать предпочтение первому. Цветные нити складывались воедино, словно представляя собой узор жизни. Сейчас она думала о своем Гамильтоне. Она всегда думала о нем. Она прожила без него большую часть своей жизни. Она прожила без него пятьдесят лет. Пятьдесят лет — гораздо больше того времени, чем было отведено на их совместное счастье. «Я любила его» — вихрем пронеслось в голове Элайзы. Сколько раз в жизни она слышала эти слова? «Я любила его» — быть может, именно эту фразу произносила девушка, что была дорога Филиппу? Девушка, чье имя навсегда останется неизвестным. Девушка, которой Филипп, умирая, просил передать часть своих стихов и писем. Девушка, чье имя знала только Анжелика, которая после смерти брата сошла с ума, так и не успев назвать имя адресата любви Филиппа. Важные слова навсегда останутся несказанными, а нежность — не излитой. Я любила его... Элизабет с содроганием сердца вспоминала тот день, когда услышала эти слова от Анжелики, когда поняла — она теряет свою дочь навсегда… Это был совершенно обычный день, совершенно не отличающихся от других унылых и серых будней… — Мама! — призыв дочери не был наполнен привычным оживлением и эмоциональностью. — Да, милая? — Мама, погляди, как чудесно сегодня на улице! Только взгляни, мама! Ах, мама, поговори со мной! Как хорошо, мама, как грустно… Элизабет, едва различимо вздохнув, присела рядом с дочерью. — Сегодня такое жаркое солнышко, мама. Когда папа умер, оно светило точно так же, а когда Филипп — солнышка не было. Было очень пасмурно и сыро, верно, мама? Сердце Элайзы сжалось от боли и от пьянящего чувства надежды. Раньше Анжелика никогда не говорила об отце и брате в прошедшем времени, не принимая того, что они мертвы и ища защиты и их живых глаз в своем уютном и несуществующем мире. — Ах, мамочка, ты, верно, считаешь меня дурочкой! — смеясь воскликнула девушка. — Я знаю, мама, знаю. Все так думают, но… мама, я знаю все. Я все знаю: папы больше нет, Филиппа больше нет… Я знаю, просто иногда забываю об этом, просто не люблю об этом вспоминать… Я хочу, чтобы они были рядом…поэтому все так, понимаешь? Глаза Элизабет застилала теплая пелена слез. Сейчас Анжелика как будто вновь обрела свой рассудок… Женщина понимала, это то, что доктор Хосак называл переломным моментом. Теперь оставалось лишь два пути: полное выздоровление или окончательное прощание с рассудком. — Мама, я… — дрожащим голосом произнесла Энджи, пока по ее щекам катились теплые ручьи слез. — Я хотела рассказать обо всем Филиппу: и про кольцо, и про то, как мистер Торнтон смотрел на меня, как обещал поговорить с тобой и папой. Хотела рассказать про то, как я обрадовалась, но… Филипп забрал револьверы и ушел, — уже задыхаясь в собственных слезах продолжала она. — Энджи, — только и могла пролепетать шокированная и раздавленная горем дочери Элайза. — А потом я…я… — говорила Анжелика, сбиваясь и отчаянно цепляясь за руку матери. — Когда Филипп умер, я стала другой, ты… Ты знаешь… — она взяла паузу, чтобы совладать со своими эмоциями. — Он пришел, он извинялся, он почти плакал, я видела… Я вернула кольцо, я вернула кольцо мама! Вернула… Еще мгновение, и Элизабет, прижимая к себе содрогающуюся от рыданий дочь, сама не сдерживала своих слез. Голубоглазый майор, укравший сердце Анжелики, вернул его обратно, умоляя простить и освободить его от обязательств… — Я любила его. Тихая фраза Энджи заставляет Элайзу вздрогнуть. Материнское сердце чует беду. И не зря. Еще минута… и Анжелика заливается звонким и леденящим душу хохотом. Она уходила в свой мир, прячась в самых дальних его точках, выстраивая неприступные крепости и ограды. Уходила, чтобы никогда не возвращаться. Я любила его… Во второй раз Элизабет услышала эти слова, когда теряла свою горячо любимую сестру… Упрямые лучи мартовского солнца, требовательно пробивались сквозь плотные занавески, неловко падая на истощенное лицо миссис Черч. Элизабет понимала, что сестра доживает свои последние часы, поэтому старалась каждое мгновение быть рядом. — Элайза, — слабо позвала Анжелика, заставив сестру встрепенуться и еще крепче сжать ее руку. — Я должна попросить у тебя прощения. Все эти годы я обманывала тебя… Александр… Я любила его. Элизабет подарила сестре лишь умиротворенную и понимающую улыбку. — Знаешь, после его смерти я… я много думала и вспомнила о том, чего не замечала раньше. Я вспомнила твой взгляд на том балу… Вспомнила, как ты сжала его руку, перед тем, как вновь отправится в Англию. Вспомнила, как ты бросилась к его кровати, когда он истекал кровью, — отводя взгляд в сторону произнесла она, пока улыбка покидала ее лицо. — Элайза…я…прости… — Нет-нет! Тебе не за что извиняться. Я должна быть благодарна тебе, — Элизабет, собираясь с мыслями, тщательно готовилась к тому, что собиралась сказать, — я была молода, я была слепа. Если бы я сразу заметила, то уступила бы. — Нет, — мягко прервала ее Анжелика. — Все случилось так, как и должно было случиться. Он не любил меня, но я… Я любила его. Любила, но не так, как делала это ты. То, что было между вами — гораздо глубже, гораздо сильнее любви. Именно поэтому вы пережили то, что пережили. Вскоре Анжелика, в последний раз улыбнувшись сестре, покинула этот мир. Она была похоронена рядом с Александром. Я любила его… Спицы едва не выпали из рук Элизабет, когда она вспомнила, при каких обстоятельствах она вновь услышала эти слова… По делам, связанным с приютом, она вынуждена была отправиться в Филадельфию. Элайза не помнила, от кого именно она узнала о том, что Мария Рейнольдс, носившая теперь фамилию Мэтью, также находится в Филадельфии. Не помнила, как добралась до методистской церкви, в которой сейчас обитала женщина, попытавшаяся разрушить ее семью. — В своей жизни я грешила столько, сколько, наверное, не грешил ни один смертный. Я надеялась замолить свои грехи, но, глядя на вас и ваше горе, зная, сколько бед я принесла вашей семье, я понимаю, что мне никогда не искупить своей вины. Элизабет слушала молча, не двигаясь, практически не дыша. Она не ненавидела, но не могла простить. Она умела, она могла и хотела прощать ужасные, отвратительные вещи, но… лишь любимым. — Наверное… я любила его. Но… он никогда не любил меня, — произнесла Мария, а затем ее лицо озарила грустная улыбка. -Иногда он называл меня вашим именем. Он ошибался, и в эти моменты я понимала, что встречаясь со мной, он обманывает самого себя, желая видеть на моем месте вас. Первый снег ноября ложился легким и пушистым покрывалом на безобразные лужи и грязь дорог. Мерная перекличка спиц прекратилась. Элизабет Гамильтон окончила свою работу, вплетя последнюю нить в узор. Рисунок был закончен, завершен. Были и ошибки, и неровности, и съезжающие в сторону швы… Точно так же, как и случается в картине жизни… «Я любила его» — не то вопросом, не то утверждением пронеслось в голове Элайзы. Она прожила без него большую часть своей жизни. Она прожила без него пятьдесят лет! Пятьдесят лет — это… Нет. Нет, он всегда был рядом, как и обещал. Он всегда был с ней. Он всегда был в ее мыслях, в ее сердце. С момента его смерти она всегда носила лишь черное. Шли годы, менялась мода, но фасон и цвет ее платья оставались неизменными с июля 1804. С 1846 года она страдала кратковременной потерей памяти. Она могла забывать даты, события и даже имена… Но никогда она не помнила ничего более отчетливо, чем черты его лица. Она носила на шее крохотный мешочек с его первым стихотворением, что он написал ей еще в период помолвки. Потертый кусочек бумаги, со стершимися словами, пожелтевший от времени, порванный в нескольких местах и сшитый голубыми шелковыми нитями… Как же он был дорог ей… Before no mortal ever knew A love like mine so tender, true, Completely wretched — you away, And but half blessed e'er while you stay. If present love --- face Deny you to my fond embrace No joy unmixed my bosom warms But when my angel's in my arms. Она любила его? Нет. Она продолжает любить. Она любит его. Она будет любить до своего последнего вздоха. Будет любить его вечность. Наверное, именно это и отличало ее. Она любит его. Элизабет устала жить без Александра. Она жила без него слишком долго. Она видела сны, но за пятьдесят лет так и ни разу не увидела в них Александра. Под завывания холодных ноябрьских ветров Элайза закрывает глаза, осторожно прижимая к груди крохотный мешочек с самыми дорогими сердцу рифмами, вновь мысленно надеясь увидеть своего Гамильтона.