Мой личный Апокалипсис

— Стефанкова, Свиридов, Теплова, Тихомирова… Её нет? — ответом мне послужила уже ставшая родной тишина. Да уж, моей скромной мечте не суждено было сбыться, ведь это красно солнышко не согрело мое сердце ни в первом, ни во втором месяце нового, то есть уже наступившего семестра. — Не объявлялась красавица? — еще не проснувшиеся студенты предпочли такое же предательское молчание. — Здесь Тихомирова, спрашиваю? Где-то в бесконечных просторах галактики содрогнулись несколько небесных тел — еще на один шаг приближая Землю к Апокалипсису. Иначе я просто не могу объяснить звуки тонкого, певучего голоска, долетевшего до моих ушей откуда-то с задних рядов. — О. Да неужели… Пришествие Христа народу! Думаю, сам Господь чаще спускается на нашу обетованную Землю, чем вы снисходите до занятий по зарубежной истории, — планка моего не очень веселого настроения неожиданно резко взлетела вверх. — Я просто не имею права не попросить вас рассказать один из вопросов заданной на сегодня темы: этапы великой депрессии тридцатых годов, — ну, как я не могу не покарать ее за длительное отсутствие? И заодно — доставить удовольствие себе любимой. Поудобнее устроившись на стуле и скрестив руки на груди, я приготовилась смотреть увлекательное представление. Жаль, не в первом ряду и без попкорна. Однако то, что произошло в следующую минуту, заставило меня порадоваться этому факту. Вид помятой, полусонной и, казалось, мертвецки уставшей девушки, явно не способствовал бы пищеварению: клянусь, я никогда ни у кого не видела таких фиолетовых, почти черных кругов под большими, измученными, смотрящими в никуда глазами, резко и уродливо контрастирующих с белой, как полотно, кожей. Да, в таком виде можно играть саму смерть. — Извините, я не готова, — ожидаемо и тихо ответила студентка, наверное, чудом не рухнув на пол. — Да. Садитесь, — едва отойдя от шока, произнесла я, дрожащей рукой сделав пометку в журнале. Мысли скакали и, словно провода, путались в голове, а дальнейшее проведение семинара, кажется, стояло под вопросом. Похоже, эта картина будет видеться мне в кошмарах еще долго. Господи, девочка, что с тобой происходит? Что-то упорно подсказывало мне — ее внешний вид напрямую связан с ее непосещением моих занятий. Я даже не могу представить, в чем может заключаться причина… Кое-как взяв себя в руки, я все же смогла продолжить пару. Которую Майя, к сожалению, покинула через несколько минут — нет, у нее в наличии не оказалось девяти жизней, чтобы взять и выйти за дверь, просто она, аккуратно и ловко организовав подушку из рук, сладко почивала на парте. Удивляясь всегда суровой и требовательной самой себе, обычно не прощающей студентам подобных грехов, я не решилась ее тревожить. Пусть поспит. Тем более, видимо, ей такой шанс выпадает нечасто. Сделаем доброе дело. Да. Докатилась ты, Измайлова! Но иначе я все равно не могу. — Всем спасибо, все свободны, — Слава Богу, мои мучения подошли к концу. Или… — Кроме… — мой взгляд обратился к девушке, вяло собирающей сумку. — Тихомировой. Майя останься, пожалуйста, — мой голос сменился с обычно низкого контральто до высокого почти нежного сопрано, когда глаза столкнулись с ее насупленным, почти ненавидящим, бросающим в дрожь, взором. Однако она поспешила последовать указанию. — Майя, — наконец, когда мы остались одни, осторожно произнесла я, не зная, как мне вести с этой девушкой, так отчаянно и несправедливо непохожей на ту, которая совсем недавно сдавала мне зачет. Как мне быть? Как не сделать ей еще хуже? Как не оттолкнуть ее от себя? Тем более, что она настроена ко мне не слишком-то благожелательно. — Я понимаю, что это не совсем мое дело… — мне захотелось прикусить язык, когда ее взгляд уперся в меня дулом пистолета. — Но почему ты не ходишь на пары? А если ходишь, то предпочитаешь обсуждению зарубежной истории крепкий сон? Я понимаю, в этом мире есть масса куда более увлекательных занятий, но ты согласилась писать по моему предмету курсовую, которую будешь защищать перед всей кафедрой. А у нас не особо жалуют студентов, которые ставят учебу на последнее место, — почему-то я не решилась применить по отношению к ней более емкое и грубое «лентяев». Тем более, что-то упорно подсказывало — это не так. Уставший взгляд серо-зеленых глаз, будто бы отмирает, в один миг приобретя живые и виноватые оттенки. — А, это… извините, — опускает глаза Майя, прикрывая изящной ладошкой, видимо, приоткрывшийся рот. — У Кешки опять колики были… Извините, — бормочет она себе под нос, но преподавательский слух делает свое не очень доброе, в этот раз, дело. — У Кешки?.. У тебя есть сын, — мой голос звучит тихо, безлико, словно пресловутый камень, брошенный в пропасть. Нет, я не верю своим ушам. Одновременно пазл складывается в одну целую, понятную и единственно верную картину. Точно. Ребенок. Недосып, прогулы, двойки. И колики… Чувство непонятного неожиданного отчаяния, граничащего с такой же необъяснимой досадой, накрывает меня с головой. «И муж, наверняка», — подкидывает вредное подсознание — контрольным выстрелом. — Неважно, — словно волной прибрежные камни, сметая мои глупые мысли, отмахивается девушка. Мне надо приходить в себя — тем более, что ей, при таких обстоятельствах, наверняка, надо домой. Я понимаю. Я сама прошла через этот Ад, который можно с уверенностью назвать таковым первые годы ухода за двоими детьми. Один, это, конечно, не двое. Но все же. Но почему?.. Почему она? Почем не остальные двадцать с лишним оболтусов, вяло грызущих гранит науки в ее группе? Хотя, откуда я знаю? Впрочем, мне никогда не было это интересно. — А с курсовой как? — решаю спросить я, пока Тихомирова окончательно не растаяла во мраке. — Ты, наверное, не думала над темой? Скоро уже весна, а там и конец семестра не за горами, — устало, словно поезд, катящиеся по инерции, вопрошаю я. — Над темой… ну, есть пару вариантов, — лобик девушки мило и оживленно хмурится в гримасе тягостных раздумий, время которых я использую для шанса разглядеть ее поближе: темные волосы, развевающиеся до самых плеч; выступающие вперед, четко очерченные скулы; небольшой, изящный немного курносый носик; тоненькая длинная шейка, прикрываемая воротом шерстяного, явно старенького платья, впрочем, прекрасно защищающего от холода и превосходно сидящем на ней. — Анастасия Евгеньевна, я, честно говоря, не помню. Можно я дома посмотрю? — умоляюще смотрит на меня Майя, а я осознаю, что, кажется, она успела заметить мой взгляд и даже испугаться его. — Да, — кратко ее киваю я, когда в мою голову приходит замечательная (думаю, для нас обеих) идея. — Давай я дам тебе адрес своей электронной почты? И ты пришлешь свои варианты. Когда сможешь… А то неизвестно, когда я увижу тебя еще раз, — неужели я сказала это вслух? Безумно хочется узнать о ней побольше — о ее ребенке, раз уж так вышло, может быть, о наличии мужа… Но я сдерживаю себя. Да и знать это, честно говоря, не так уж приятно. — Да, Анастасия Евгеньевна, — Тихомирова ловко поддерживает мою идею, задерживая на мне странный, кажется, теплый взгляд. — Спасибо Вам. Зря все говорят, что Вы зверь. — Интересно, кто это? Дай мне точный адрес! — поднимаю бровь я, пытаясь вернуть прежний имидж строгой училки. — Шучу. Своих не сдаем? Девушка улыбается — грустно и устало. — Какие же они «свои». Не успели как-то стать еще. Да мне и не до них, честно говоря… Я лишь понимающе киваю. — Совсем тяжело, да? Она не отвечает. Сильная. Гордая. Не хочет грузить своими проблемами постороннего. Постороннего. Да. Мне не остается ничего другого, кроме как перевести тему в прежнее, учебное русло. — Ладно. Так, записывай… Как найдешь что-нибудь подходящее — напиши. И не забывай про учебу, ладно? — я надеюсь, мой голос звучит не слишком грубо. — Хорошо, — резко, как от удара, дергается Майя, накидывая на плечо сумку. — Спасибо, Вам, Анастасия Евгеньевна, еще раз. Я напишу. — До свидания, — мне остается проводить ее долгим, печальным взглядом. Да когда я еще ее увижу? Но она вроде бы поняла меня. Услышала. Обещала не забывать. По крайней мере, об учебе. А остальное… Все правильно. У нее ребенок. Может, не только. «Неважно» — отдается в голове обреченным, выжигающим все, эхом. Действительно. Какая мне разница? Какое мне дело до этой странной девочки? Не может же она мне нравится как...как девушка? Нет, такого вообще не может быть! Для человека, который всегда считал себя нормальным гетеросексуальным членом общества. У которого даже есть дети! Как я могу чувствовать такое? Как могу решиться на что-то подобное? Это настолько смешно, что хочется плакать. Нет, это глупо. А мне слишком поздно делать глупости — тем более, когда я уже знаю им цену. Правильно, Настя. Ты слишком стара для всего этого. Она пойдет своей дорогой — к маленькому, наверняка, голодному ребенку. А я своей — к своим голодным, хорошо еще, если не разрушившим мой дом… И эти пути приведут нас к куда более оптимистичному финалу. И это не теорема, а аксиома. А они, как известно, не оспариваются.