Мой личный Апокалипсис

POV Майя — Проспект мира, двадцать четыре. Там Мария-ра за углом, — инструктирую я, пристегивая ремень, наконец, устроившись на переднем сидении. Куда только может не забросить жизнь… Даже в машину к преподавательнице. Нет, не так — к самой суровой преподавательнице в институте, оказавшейся, к моему удивлению, самой доброй в нем. И самой красивой… Это так странно, но я готова поклясться, что никогда не видела таких красивых женщин. Вот и сейчас я не могу отвести взгляд от тонких пальчиков с красивым, аккуратным маникюром, ловко управляющихся с рулем. Воображение живо рисует картину их нежного, изысканного танца по черно-белым клавишам старинного фортепиано. Кажется, я уже слышу эту красивую чувственную мелодию — резкую, переменчивую, но вместе с этим сильную и трогательную, проникающую до самых глубин души. Я прихожу в себя, когда эта самая ручка поворачивает рычажок на радиоприемнике и в салоне воцаряется полная тишина. — Не надо, — как от удара вздрагиваю я, неожиданно для себя потянувшись к радиоприемнику, на котором уже лежала рука Анастасии… Прикосновение было неизбежным. Мир замер… В нем осталась только ее холодная ладонь под моей теплой ладошкой. Как юг и Север. Инь и Ян. И чертов взгляд этих лазурно-синих глаз уже не рядом — напротив. Думаю, мы обе вряд ли бы пережили это путешествие, если бы не реальность, током прострелившая в виски и вернувшая все на место — в том числе, и мою руку. — Я могу обратно вернуть, — севший голос женщины звучит растерянно. Взгляд снова устремился на дорогу. Отчего-то сейчас она напоминает маленькую девочку, провинившуюся перед строгой родительницей. Как и, впрочем, я, отвернувшаяся к окну и не смевшая поднять взор на преподавательницу. Тишина, повисшая в воздухе, начинает порядком раздражать. Вот зачем я все испортила, а? И как это теперь исправлять? — Анастасия Евгеньевна, Вы извините... — провожу рукой по лицу, окончательно сгоняя странный морок. — Я просто задумалась. У Вас красивый маникюр, — мне кажется, или рука на руле дрогнула, второй раз за сегодня суля перспективу дорожно-транспортного происшествия. — Мне тоже надо бы сделать. Давно уже. А времени нет совершенно. — Я заметила, — усмехается женщина, внимательно глядя на дорогу. — Но доброе дело делаешь. Наверное, родители тебе очень благодарны. Ну, его… — Нет. Не очень-то и благодарны, — вздыхаю я, вновь отворачиваясь к окну. Точнее, не благодарна. Кристине вечно кажется, что я все делаю не так. Не так пеленаю, не так меняю подгузник, не так пою колыбельную. И это при том, что она сама не знает, как лучше. Да и не стремится узнать, если честно. Все, что ей интересно — клубы, тусовки и выпивки с подругами, среди которых, я давно подозреваю, немало друзей. «Как меня достала твоя необоснованная ревность!» — в самое ухо орала она мне в четыре утра, приперевшись домой с белыми следами вокруг губ, очень похожими на сперму. То, что она далеко не ангел, я знала всегда — еще со студенческих времен, когда она одна гоняла по общежитию самых отъявленных хулиганов, которые стащили мой обед. Тогда это, конечно, создало ей положительное амплуа в моих глазах и сделало нас подругами. Я не заметила, как влюбилась в Кристину. Как мои принципы и границы о традиционном и нетрадиционном начали потихоньку таять снегом по весне, как начала помогать ей в написании (то есть, писать за нее) всевозможных курсовых и контрольных. Она, естественно, поняла, в чем дело. И охотно позволяла любить себя, иногда выставляя на посмешище мою собачью преданность и мои чувства. Я плакала, ненавидела ее и клялась, что никогда больше не буду так унижаться. И продолжала снова. Пока брошенный очередной парень и удачно подвернувшаяся под руку бутылка виски не сделали свое дело. Мы переспали. И она решила «попробовать». Понимая, что она не питает ко мне таких же трепетных чувств, я, тем не менее, была на седьмом небе от счастья! Значит, долгие годы терпения сделали свое дело. Но мое счастье длилось недолго, и первый же новый прибывший в нашу группу симпатичный парень разрушил нашу идиллию. Я рвала и метала, разрывая и выкидывая все ее фотографии, после недельного запоя приняв твердое решение — начать новую жизнь. Без Кристины и общежития, в котором она, к слову, пробыла еще недолго, будучи вскоре отчисленной за долги. Я решила снять квартиру — пусть ради этого мне пришлось переступить через свои принципы «не брать деньги у родителей» и устроилась на работу — уборщицей в местный супермаркет. Все лучше, чем видеть эту наглую самодовольную рожу, в очередной раз хвастающуюся романтическими подвигами своего ненаглядного Максика! И все пошло своим чередом — я тихо училась жить без нее и быть может, научилась бы — если бы не она, на грани забвения, как призрак из прошлого, заплаканная и буквально приползшая на мой порог. Беременная. «Меня выгнали из общаги и мне некуда идти». К сожалению, это было правдой: сбежав из отчего дома от пристававшего к ней отчима и лишившись общежития, Кристина фактически оставалась без крыши над головой. Наверное, это обстоятельство вкупе с тузом под сердцем (уничтожить который ей помешал внушительный срок, которым она надеялась удержать парня) и заставило меня впустить ее в дом и в свою жизнь — снова. Не обрадованная такой перспективой, в глубине души я была счастлива, что она будет снова жить со мной. Да, я любила. И отдала, и простила бы многое ради возможности видеть эту коварную, расчетливую суку. Любимую суку. Тем более, что выбора у меня не оставалось — иначе я рисковала увидеть ее у местных помоек, выпрашивающей милостыню у прохожих с ребенком на руках. Изначально бывшая тише воды, ниже травы Кристина очень скоро стала невыносима — казалось, беременность сделала из нее настоящего монстра! Ее раздражал даже цвет моих глаз! Я утешала себе тем, что это все вызвано ее отнюдь нелегким состоянием. Только ребенок родился — в муках и проклятиях обращенных естественно мне и ничего не изменилось. Без зазрения сбросив свою новорожденную, вечно орущую тяжкую ношу на мои хрупкие плечи, она могла продолжить беззаботно-разгульную жизнь. И самое ужасное — несмотря на все претензии и глубокую личную неприязнь к данной персоне, я не могу ее выгнать! Во-первых, потому что знаю, что она при первом же удобном и не очень случае сдаст Кешу в детдом, о чем она, не скрывая, заявляет на мой ультиматум остепениться и хотя бы найти работу! Во-вторых, я уже не представляю жизни без этого малыша — благодаря которому я забыла, что такое сон, учеба и маникюр и его ненаглядной мамочке, которую ненавижу больше всех на свете и больше всех же — и люблю. Да. Любовь сука. Точнее, Кристина. Главное, что из-за них обеих моя жизнь в последнее время превратилась в Ад. И я совершенно не знаю, что с этим делать! Спасибо, хоть Анастасия Евгеньевна согласилась подвезти меня до дома. Это было сегодня очень кстати. Мой взгляд невольно обращается к женщине, сосредоточенно смотрящей на дорогу. Все-таки, она удивительная. Повезло же ее мужу. Интересно, а он у нее есть? Конечно, как у такой его может не быть... От этого становится грустно. Почему? Не знаю. Как и не представляю, зачем она все это делает. Не могла же я ей вправду понравиться? Да смешно. Скорее всего, она помогает из сострадания. Из жалости… Об этом хочется думать еще меньше. Да и не стоит — тем более, что мы подъезжаем к магазину. POV Анастасия — Приехали, — вердикт моей пассажирки заставляет мою машину застыть на месте. — Анастасия Евгеньевна, Вы подождите меня. Я постараюсь недолго, — на лице моей студентки появляется что-то типа смущения. — Все-таки, мне так неудобно Вас отвлекать. — Да что ты… — настает моя очередь почувствовать себя неловко, когда гениальная и настолько же насколько бредовая мысль приходит мне в голову. — Тем более, я тут подумала… Я не буду тебя ждать. — Да, — ее ставшее в одночасье расстроенным личико заставляет меня немедленно пожалеть о сказанном. Точнее, о формулировке. — Ну ладно. Я доберусь сама. Просто вы говорили… — А кто тебе сказал, что я отказываюсь от своих слов? — меня охватывает странное озорное веселье — как когда я ставлю заслуженную двойку какому-нибудь разгильдяю. — Просто я вспомнила, что нужно кое-что купить для дома. Точнее, для своих обормотов. — У вас есть дети? — она удивлена? Огорчена? Не знаю. Тем более, с чего бы ей горевать? Это ведь не она сохнет по тебе, как последняя… дура. Которая ради нее готова хоть на край города хоть в магазин, в котором ей, в общем-то, ничего не нужно покупать. Но тем не менее… — Что тут на два месяца? — мы останавливаемся у стеллажа с товарами для самых маленьких. — Какое лучше? А то покупаю, покупаю и все не то, — говорит Майя внимательно всматриваясь в этикетки на бесчисленных баночках-упоковках. — Лучшее питание в этом возрасте — грудное молоко, — заключаю я, присоединившись к выбору детского продовольствия. — И экономнее, кстати. — Наверное, — тягостно вздыхает она, возвращая одну из баночек на место. Что у нее, черт возьми, происходит? Что не так с родителями этого бедного ребенка? И почему именно на Майю легла обязанность заботиться о его пропитании? — Знаешь что… — желая перевести разговор в более отвлеченное и насущное русло, я, остановив выбор на одной неплохой и качественной, по моему опыту, марке, я положила пару баночек в корзину. — Бери это. И пойдем возьмем что-нибудь моим, дабы они не съели меня, — я стараюсь улыбаться — то ли для того чтобы придать уверенности ей, то ли чтобы немного успокоить себя. — Они так много едят? — спрашивает она, пока мы не спеша передвигаемся по супермаркету. — Если бы. Я не знаю, что купить им, чтобы они хоть что-нибудь съели. Я так скучаю по тем временам, когда могла выбирать им еду в детском отделе. Хотя нет. Лучше уж так, чем не спать по двадцать четыре часа в сутки, — скользя взглядом по полкам с самым разнообразным вкусным и вредным товаром, я неожиданно ловлю себя на мысли, что абсолютно счастлива. Впервые за долгое время. Вот так вот в обычном магазине, рядом с обычной студенткой. Настя, кого ты обманываешь? Она давно перестала для тебя «обычной». Как впрочем, никогда и ей не была. Да. Именно поэтому я сейчас здесь. И, черт возьми, ни капельки об этом не жалею. Набрав полные сумки продуктов и оплатив их на кассе, мы, непринужденно беседуя о всякой ерунде, наконец, направляемся к выходу. — Все-таки, двойняшки — это круто, — не без помощи какого-то парнишки с рыцарскими наклонностями открывая тяжелые двери магазина, вещала моя спутница. — Я бы тоже хотела. Будь у меня хорошая работа и достойный кандидат в отцы на примете. А то ведь сейчас даже одного рожать страшно, — вздыхает девушка облаком белого морозного дыма, когда мы оказываемся на улице. Я обречено вздохнула. Наверное, сейчас она ожидала от меня подробного рассказа об отце моих ребятишек. Прости, девочка. Это слишком лично. Слишком больно. Даже несмотря на то, что с момента тех невеселых событий прошло уже столько лет. Я бы могла говорить о собственном предательстве спокойно. Но не о предательстве, совершенном по отношению к моим детям. — Это что ещё здесь происходит?! — чрезмерно громкий, разъярённый, хрипловатый, но, несомненно, принадлежащей женщине голос вывел меня из раздумий. Рядом с нами неожиданно нарисовалась высокая черноволосая девушка с сигаретой в руке. — Майя, а ты чего здесь делаешь? Точнее, нет. Кто это? — она перевела на меня взгляд, полный нескрываемого любопытства и неприязни. Возможно, именно поэтому я почувствовала то же самое — хотя видела эту девушку впервые. — Кристина?! — кажется, Майя была удивлена не менее. И даже разгневана. — А что ты тут делаешь? Ты что, опять оставила Кешу? — Во-первых, не одного, а с бабой Клавой, а во-вторых, ты так и не ответила на мой вопрос, — ее взгляд вновь не к добру остановился на мне — такой же недобрый. — Не ты ли говорила, что она в маразме и сегодня-завтра отправится на покой? — ее голос звучит раздосадовано, обреченно. — Это моя преподавательница, Анастасия Евгеньевна. Она мило согласилась подвезти меня до дома. — Вот как? — черные, явно нарисованные брови девушки изумленно взлетели вверх. — И давно у нас преподаватели студентов до дома подбрасывают? — скрестив руки на груди, она обрисовала меня недвусмысленным оценивающим кругом, наконец, остановившись напротив. — Это что, новая реформа образования? — карие практически черные глаза сощурились в коварной злой усмешке. — «Учебно-гуманитарная помощь на дому?» — Кристина, прекрати, пожалуйста, — до моих ушей доносится жалобный, почти умоляющий шепот. Видимо, пришло время играть в доброго рыцаря. Вонзив в нахалку уверенный, насмешливый взгляд, я ловко выхватила сигарету из тонких, что-то мне подсказывает цепких, пальчиков. — Во-первых, я вызвалась довести вашу подругу до дома, а не в дом, — усмехнулась я, туша бычок об стенку урны стоящей рядом. — А во-вторых, даже не ее, а эти пакеты, которые весят в два раза больше ее. — А в-третьих, пошли, Майя, — зазывно подмигнула я, растерянной и выглядящей убитой девушке, победным шагом направляясь к машине. Тихомирова направилась следом, о чем свидетельствовали возмущенные возгласы Кристины, доносящиеся до моих ушей. — Ты с ума сошла? Ты пойдешь к ней? А я? — Гуманитарная помощь на не студентов не распространяется, — небрежно бросила я, открывая дверцу авто. Оборачиваясь вслед Кристине и волоча за собой пакет (один из них мне все же удалось взвалить на свои плечи), Майя все же направилась ко мне, провожаемая суровым взглядом подружки. Я не знала, кто она, и не понимала толком, что произошло сейчас, но чувствовала победу — пусть я выиграла не войну, а всего лишь маленькое сражение. И все-таки, кто это Кристина? Почему-то думать об этом не хотелось. Главное, Майя выбрала меня, а не ее. А все остальное — неважно…