Шепотом

      Одно было очевидно, Гермиона Грейнджер не любила своего мужа, это я понял когда вернулся домой. Мысль была мимолётной, и через несколько минут я забыл про это. Зато вспомнился один момент, который до сих пор отдаёт болью, он мог бы многое изменить, но она испугалась. К сожалению. Или к счастью, теперь уже не важно. Теперь наша квартира будет пустовать до Рождества. Наверное надо будет поехать в менор, навестить мать. Навестить могилу отца и Астории, но это все позже. Всего час на перроне вокзала, и мне отчаянно захотелось тишины и покоя. *** — Ну что? Так и будешь стоять и молчать? Неужели так сложно сказать хоть что-то в защиту, оправдание? Ее фигура выделялась на фоне окна. Ее слова, только начало разговора, тяжелого и не предвещающего ничего хорошего эхом отлетали от стен. Пару минут назад она узнала о метке. Мое предплечье теперь украшала пресловутая змея с черепом. «Стану старше — сведу, цветами блин зарисую, лишь бы не так» — думал я, а еще думал, что же сказать ей в ответ. Стоит, отвернулась, плечи сжимает.  — Они угрожали моей матери…и тебе. Выдохнул я, и тут же поймал ее испуганный взгляд. У меня просто не было выбора. Делаю шаг вперед, но она отходит, кусает губы.  — Выбор есть всегда. Слышишь. Всегда. Ты понимаешь, что это клеймо одиночки! Ты понимаешь, что это конец. Ты не атлант, на плечах которого весь мир, ты человек, который мне бесконечно дорог. А теперь… Она наверное сама не ожидала, такого признания. И ее речь прерывается.  — Что? Уйдешь? Так иди. — Хочется заорать на мою глупую Грейнджер, хочется садануть кулаком по стене и сломать руку, но сил почему-то хватает только на шепот.  — А теперь я боюсь. — Все -таки она подходит, касается моего плеча. Боюсь потерять тебя, боюсь за тебя.  — Я этого не стою. Поверь. Почему-то становится смешно, и горько. Одергиваю рукав пряча татуировку, смотрю в ее глаза. С надеждой?  — Идиот. Какой же ты идиот, Драко Малфой.Ты так и не понял ничего за это время.  — Давай убежим. Ты и я, свалим к чертям собачьим, куда-нибудь в Европу, осядем, будем жить. Давай Гермиона. И ничего этого не будет, не войны, ни Лорда. Вижу в ее взгляде сомнение, борьбу, принятие или нет, важного решения. Слышу как бьется сердце, волнуется.  — Мне… Мне нужно время. Это очень ответственное решение, очень важный шаг. Ты же не бросишь меня? Ты же не испугаешься этого сам? И просто поклянись, что не пожалеешь. Я понимаю ее сомнения, понимаю метания и всю важность моих слов. И я пытаясь оправдать себя, так же понимаю, что если струшу просто пущу две наши жизни под откос. У нее семья и друзья, да Поттер с Уизли мне голову оторвут, про них тоже не стоит забывать. Если Рыжий перебесится, то Поттер и без того меня ненавидя просто разнесет по кирпичам каждое место на пути. У меня какие-никакие, но тоже друзья. Обьясни вот Блейзу, что и как, и с кем я хочу провернуть. Ночи не хватит, и коробки с бутылками лучшего вина. Панси я вообще побаиваюсь, она ж фурия. Так отчитает… Но это все на самом деле так не важно, и такие это мелочи, когда стоишь в коридоре школы, обнимаешь девушку и тебе всего семнадцать. И море по колено и все пути открыты. Юный бунтарь, продолжение рода. Влюбленный идиот. Вот кто я! И мне это нравится. Потому, что пока тебе семнадцать и крылья за спиной и кровь стучит в ушах набатом, сердце ухает куда-то вниз, отзываясь болью и поцелуями до хруста, до слез. Все можно. Абсолютно.И не страшно. А отца я не боялся никогда, да по первости было, но не сейчас, я просто вижу как он пал, на столько низко даже падать уже нельзя. Просто стыдно, до скрежета в зубах. Уж как-нибудь потерпит, если не натравит ПСов за нами, то все будет. Мать поймет, как никто, сама была девчонкой и сама любила, хотела сбежать. Все это вихрем проносится в моей платиновой башке, пока я стою и целую мою Грейнджер. Все это ставит точку на наших коридорных нежностях, потому что сил нет, хватаю ее на руки и тащу в первый попавшийся кабинет, а там… Срывает крышу.  — Я согласна! Между стонами и всхлипами, между поцелуями говорит она. — Я убегу с тобой. — Не слышу. Повтори, что ты сейчас сказала? Ох, как сложно оторваться от этих губ, от этого вида. Уж наизусть знаю каждую родинку, каждую веснушку. А все равно как в первый раз.  — Завтра. У хижины Хагрида в девять вечера. И не смей опоздать Малфой. Теперь понял?  — Понял. Вся серьезность момента рушится, от ее дыхания, от влажных глаз, представляю чего ей стоило такое решение. Я прям вижу гордую гриффиндорскую птичку, поддавшуюся власти слизеринской змее. Прижимаю ее к себе, и ничего больше не имеет значения, ни время которое будет в конечном итоге против нас, ни наши обнаженные тела в пыли кабинета, ни ее слезы. Счастья? Страха? Любви. Она может не признаваться, как и я. Нам не нужно это признание, мы и так все знаем. *** Спустя много лет, я пойму ее, я приму ее решение. Прощу ей мое воспаление легких, прощу ей свадьбу с Роном. И много чего еще. Но простит ли она мне все эти заголовки газет, все те жертвы на руках моей семьи, и не доказать, что это не мои руки пытали, это не моя палочка кидала непростительными. Не простит она и «Грязнокровку» на предплечье, от тети Бэллы. Я пытался, я честно пытался ее найти, все исправить, из дома ушел. Нашел Асторию. И она как-то смогла раны зализать. Отчаяно хочу, теперь снова встретить ее, одну, в тишине, а не в толпе. Хочу поговорить. Хотя, есть ли в этом смысл? Все гораздо проще и прозрачнее когда тебе семнадцать, и все намного хуже, когда ты вдовец, и у первой любви твоей жизни, своя судьба. Холод от этого пронизывает до костей, но как-то нужно сцепить зубы и жить дальше…