Кокон безумия

Your connected to the heart But tonight we'll set you free Carve the way for your pride (Story Of The Year- Swallow the Knife)

      Пленницей оказалась девушка по имени Рут Веббер. Она имела длинные волосы пепельного цвета. Когда-то они, наверное, могли очаровывать мужчин своей красотой. Но сейчас они оказались настолько грязными и спутанными, что походили больше на половую тряпку. Черты ее лица были миловидными, мягкими и действительно прекрасными. С такими чертами она больше походила на куклу, чем на живого человека. Большие карие глаза источали ужас и отвращение. Девушка сидела на стуле и ее запястья оказались надежно прикованы к подлокотникам. На ее фланелевой рубашке можно было разглядеть неровные багровые пятна, а на светлых джинсах брызги грязи. Джина стояла перед ней, сложив руки на груди. Если честно, она никогда подобным не занималась. Девушка ни разу не была палачом. За всю жизнь ей не довелось проводить на ком-то пытки. Она стояла возле яркого фонаря, направленного прямо на пленницу, и думала как ей быть в такой ситуации. Ваас находился недалеко от австрийки, медленно раскуривая косяк. Его глаза блестели от интриги, а по телу растекалось наслаждение, расслабляя. В другой его ладони теснилась небольшая чёрная камера, ожидая своего момента.       — Ты еще кто такая? — прошипела Рут, оскалившись. Она подняла глаза и посмотрела на Джину с неприкрытым вызовом в глазах. Но австрийка совсем не обратила на это внимание. Все ее внимание занимали мысли о том, каким образом уговорить пленницу. Девушка не хотела сразу прибегать к насилию. Она решила сначала пойти мирным путем. Во всяком случае, попробовать.       — Слушай, Рут, ты должна быть послушной. Ведь ты хочешь домой, верно? — спросила спокойно австрийка, не зная с какого конца подойти к разговору. Ей в жизни не приходилось кого-то по настоящему уговаривать. Обычно делалось все с точностью до наоборот — уговаривали Джину. Блондинка прищурила глаза в недоверии. Так и хотелось плюнуть в лицо пришедшей, ведь она, наверняка, подружка работорговца. А значит потенциальный враг.       — Иди на хер вместе со своим торчком! Я не буду говорить то, что вы просите. И я не хочу домой, нет. Я не хочу обратно к отцу… — огрызнулась пленница, внимательно наблюдая за незнакомкой. Ей не хотелось домой, потому что отец снова возьмет над ней контроль и станет полностью управлять ее жизнью. Рут стремилась к свободе, независимости. Она считала, что должна жить самостоятельно без всяких кукловодов. А в ее жизни единственным кукловодов оказался отец. Джина с интересом взглянула на пленницу. Кажется, дело действительно серьезное. Если родители ей что-то сделали плохое, то была вероятность, что она будет сопротивляться любым методам уговора. Она неожиданно вспомнила себя в детстве. С ней мать поступила ужасным образом, а именно продала собственную дочь на черный рынок за долги. И, оказавшись на месте Рут, она бы захотела к собственной матери? Конечно нет. Джина даже не была после этого момента в Австрии, хотя со Зверем у нее, действительно, была такая возможность. Но увы, девушка похоронила свое прошлое достаточно глубоко на дне своего сознания. И вряд ли что-то заставит ее вновь потревожить эту могилу.       — А почему? Что сделал такого тебе отец? — заинтересованно спросила она, пытаясь сделать голос более убедительным. Джина хотела, чтобы Рут поверила ей. Поверила в то, что она желает ей только лучшего исхода. Но обманчивый вид доброго, нежного существа с самыми благими намерениями ни капли не подействовал на Рут. Она видела в Джине лишь врага, который сделает все, чтобы достичь цели. Ведь подружка работорговца не может быть ангелом.       — Не твое дело, красотка. Иди на хуй, понятно? И скажи своему торчку, что я его тоже шлю на хуй, — гневно прошипела девушка, отлично показав, что мирным путем с ней просто невозможно договориться. Рут оказалась твердым орешком для Джины. Но австрийка не сдавалась. Она присела перед своей жертвой, думая, что тут можно сделать. Кажется, слова здесь совсем не работали. И поэтому оставался лишь один вариант. Этот вариант вызывал неодобрительный отклик в ее душе. Ведь он толкал к дикому, неправильному, безумному началу. Но, несмотря на это все, австрийка выбрала именно его. Только вот, что скажет на это Ваас?       Джина на минуту решила покинуть Рут. Она встала и, подойдя к Ваасу, одарила его грустной улыбкой. На самом деле, у нее созрел план, каким образом заставить эту куклу подчиняться. И австрийке этот план совсем не нравился, только вот выбора другого просто-напросто не было. Испанец взглянул на Джину в замешательстве. По ее грустной улыбке он мигом понял, что она ничего не добилась. А это только раздражало и злило.       — Я что-то не слышал, чтобы дама дала добро. Или ты разозлила ее, а, детка? — недовольно спросил мужчина, посмотрев в сторону Рут. Джина кивнула, полностью подтверждая его неутешительные слова. Она разозлила пленницу. Но ярость обязательно вытечет из нее, когда девушка примется за свой метод.       — Она даст добро, Ваас, — заверила его австрийка. — Но прежде, мне нужно знать какими методами мне можно пользоваться. Монтенегро неожиданно рассмеялся приятным, рокочущим смехом. Он, кажется, понял, что Джина провалилась в красноречии. Видимо, дипломат из нее оказался ужасный. Затянувшись, мужчина с радостной улыбкой взглянул на девушку. Минуту назад его одолевали раздражение и злоба, теперь, казалось, от них не осталось и следа.       — Ах вот оно что. Наша актриса не quiere* играть по правилам и даже женские штучки ее не впечатляют. Окей. Ты можешь делать все, но она мне нужна живой. Нынче за мертвяков бабла не дают. Все esta claro*? — спросил он и, докурив косяк, выкинул на пол жалкие остатки. Монтенегро не знал, что именно задумала Джина, но верил — она сможет уломать Рут сниматься. Все-таки Ваас применял к актрисе много методов, дабы заставить ее говорить. Но ничего не получалось. Вероятно, Джина знает, что именно нужно сделать, дабы пленник захотел того, чего он не хотел минуту назад.       — Да. Готовь камеру и иди за мной, — утвердительно кивнув, сказала девушка и пошла к пленнице. Ваас последовал за ней, предвкушая победу над характером Рут. Эта актриса отличалась тем, что она еще и вела себя неподобающе даме: огрызалась, плевалась, оскорбляла всех вокруг. Испанец бы с удовольствием ее пристрелил и отдал труп на растерзание тиграм. Но увы, за нее могут очень много заплатить. И Хойту совершенно неважно, как именно мужчина заставит ее сняться и что она ему там сделает в ответ. Его волновал лишь итог. Как только они приблизились к пленнице, она подняла голову и оскалилась. Ее лицо скривилось в отвращении, а затем она и вовсе сплюнула на землю.       — Пошли на хуй! ВЫ ОБА! — гневно прокричала она, пытаясь вырваться из пут, которые держали ее на стуле. Испанец удивленно взглянул на Рут, не понимая, с чего это она вдруг стала на него гневаться. А затем когтистая лапа раздражения царапнула его разум и мужчина недовольно покосился на Джину — единственную виновницу торжества.       — Джина, ты опять настроила актрису против меня. Что за хуйня, детка? — с явным возмущением спросил он, пожалев, что так быстро раскурил косяк. Девушка с каким-то волнением взглянула на Вааса. Ей не хотелось, чтобы он орал на нее и гневался. Сейчас ссора с ним совершенно ни к чему. Поэтому австрийка ничего лучше не придумала, кроме как просто мягко заткнуть его.       — Просто подожди, хорошо? — не ожидая ответа, Джина села перед своей пленницей и улыбнулась ей теплой улыбкой. — Я прошу тебя, Рут. Ты должна сделать то, что он попросил. Иначе мне придется сделать тебе больно. Блондинка в недоумении уставилась на Джину, изогнув черную бровь. Рут уже били и синяки, вероятно, появились в полной мере под рубашкой. И это ее не сломало. Никак. Поэтому угроза этой девушки показалась ей смешной. Ее тело уже испытало на себе всю силу кулаков, но это мало что изменило. И вряд ли то, что сотворит с ней брюнетка, как-то повлияет на её решение.       — И что ты сделаешь мне? Ударишь? — с легким смешком на пухлых губах спросила Рут. — Скажу по секрету. Меня уже били сотню раз и что? Мне похуй. МЕНЯ ВАМ НЕ СЛОМАТЬ! Так что пошли на хуй. Джина тяжело вздохнула, признавая поражение по уговорам. Она не хотела делать то, что задумала. Ведь девушка приехала на остров, отказавшись от своих диких выходок. Но выхода не было. На горизонте маячила месть Броди. И ради этой мести она готова на многое. Даже на то, что бы стать вновь ужасным, диким монстром.       Ваас молчал, пристально наблюдая. Ему очень хотелось наорать на Джину и потребовать сиюминутный результат, но что-то удерживало его от этого. То ли косяк так расслабил, что стало вдруг немного плевать. То ли он действительно научился воздерживаться от комментариев. Австрийка облизала губы в нерешительности, а затем осторожно погладила тонкие вспотевшие пальцы пленницы. Джина подползла ближе к ней. Рут молча наблюдала и какой-то тревожный звонок прозвенел в её разуме. Её инстинкты от чего-то вмиг взревели и в голове вырисовывалась лишь одна мысль — беги.       — Я не хотела этого делать, но ты меня вынудила. Прости, — с сожалением прошептала девушка, а затем приблизилась лицом к ее пальцу. Она открыла рот и позволила острым зубам скользнуть по мягкой коже. Ваас, поняв намек своей подчиненной, быстро схватил камеру и навел ее на лицо пленницы. Он нажал на запись и, улыбаясь, словно мартовский кот, приблизился. Джина в этот момент вонзила зубы в палец девушки, протыкая кожу. Живительный напиток — кровь мигом хлынула в ее рот, лаская язык, пробуждая в девушке хищника. Где-то на задворках сознания возникли образы, как острые зубы скользят по хрупкой шее жертвы. А затем язык проходится по горячей коже шеи, выискивая сонную артерию. На мгновение Джину охватило желание — безумное, острое, как хирургический скальпель. Голод, примитивная, почти разрушительная жажда вгрызться в шею девушки, лишили способности думать. Джина закрыла глаза, пытаясь кое-как совладать с собой. Ведь перед ней была настоящая жертва, у которой сердце выбивало безумный ритм. У которой кровь настолько сладкая, что можно с лёгкостью принять её за жидкий шоколад.       Рут истошно завизжала. В ее визге не слышалось ничего, кроме отчаянного, всепоглощающего ужаса. Она стала брыкаться, пытаясь вырваться.       — Скажи — папа, мама, — приказал мужчина, снимая ее мучения на камеру. Джина нерешительно отстранилась от пальца, слизывая кровь с губ. Она кое-как загнала свое желание хищника в самый темный угол сознания. И это стоило ей больших усилий. Кисловатый запах крови дразнил ее, а чудесный металлический привкус обещал желанную награду. Девушка чуть ли не тряслась, когда думала о том, как будет разрывать плоть.       — Папа… Мама… — подавленным голосом повторила Рут. Горячие слезы, словно тысяча мелких бриллиантов, потекли из ее глаз. Она совершенно не ожидала, что ее укусят. И этот жестокий и совершенно безумный поступок сумел окунуть ее разум, буквально, в омут страха. Сердце девушки бешено забилось, а мозг лихорадочно искал среди вихря мыслей единственную — спасительную.       — Я вас люблю, — негромко добавил мужчина, продолжая снимать. И Рут на этот раз все повторяла, заливаясь слезами. Удары не сравнятся с тем, что тебя кто-то пытается укусить или оторвать тебе какую-либо конечность. Ваас, удовлетворенный результатом, продолжал приказывать пленнице. А Джина своим языком проходилась по рваной ране на пальце, дабы напоминать Рут о том, что ее мучения могут возобновиться. Мужчина, отогнав жестом Джину подальше, навел камеру на окровавленный палец и в приближенном ракурсе снял рану. После он завершил съемку, приостановив запись. Пленница сидела, погрузившись в безудержное рыдание. Она оказалась настолько вымотана, что, казалось, не хватит сил для того, чтобы что-то сказать. Казалось, Джина вместе с кровью выпила и жизненные силы девушки.       — Эй, не плачь. Все окей, — произнес Ваас и осторожно погладил пленницу по щеке, но она отвернулась.       Вздохнув, работорговец пошел прочь, оставив Рут наедине со своими слезами. Австрийка быстро встала и пошла за ним, отгоняя от себя желание броситься на Рут и разорвать её тело, превратить его в ошметки плоти.       — Ты, блять, оказывается тот еще палач, Джина. А я и не знал, что в тебе есть такой потенциал, — с веселым настроем сказал мужчина и повернулся к ней. — Что ж, билет на Аманаки выигран. Джина мило улыбнулась, чувствуя какую-то горечь после проделанного. Эта девушка не желала ей зла и совсем не заслужила то, что с ней сделала австрийка. И ей едва не угодила судьба жертвы. Но сейчас Джине не хотелось об этом думать.       — Спасибо, что отпустил. Сколько дашь мне пиратов? — она сложила руки на груди, с ожиданием смотря на испанца. Ваас не знал точно сколько дать подчиненных. Но основываясь на том, что девушка идет не захватывать деревню, а подпортить ее, то решил дать немного.       — Думаю, что семи тебе хватит. К тебе в лагере придет мужчина по имени Итан Кинкейд. Он тебе все объяснит. Джина кивнула. Ей хватит и столько.       — Хорошо. Я буду нападать вечером. Ты останешься здесь? Ваас изогнул бровь в недоумении. Вечером в джунгли? «Кажется, она все больше и больше становится ебанутой», — решил Ваас, но вслух, конечно, сказал другое.       — Вечером? Нахуя? Джина, блять, джунгли ночью опасны пиздец как. Девушка это понимала. Еще в Амазонии она усвоила урок, что ночью джунгли превращаются в своеобразного монстра, который может в любой момент уничтожить тебя. Но именно ночью у нее было хоть какое-то преимущество.       — Так нужно. Да, я прекрасно все понимаю. Так когда ты вернешься в лагерь? Ваас не переставал поражаться вопросам этой девушки. И почему ей так важно знать, где он будет? Если она задумала взять его с собой, то это очень плохая идея. Ведь Ваас не считал себя настолько безумным, какой оказалась Джина.       — Наверное, вечером. У меня сегодня, блять, весь день загружен. А почему ты спрашиваешь? Я ведь не пойду с тобой. Я не сумасшедший.       — Просто думала попрощаться… На случай, если вдруг… — заговорила она приглушенным голосом, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Всегда существовал риск того, что девушке не удастся сделать задуманное. Эти слова ледяной стрелой угодили в его расслабленное сознание и вызвали целую череду эмоций: страх, гнев, раздражение и удивление. Ваас резко схватил ее за подбородок и поднял голову, заставив смотреть в свои глаза.       — А мы так не договаривались, блять. Ты возвращаешься живой. ЖИВОЙ, НАХУЙ! Тебе ясно это или нет? — его голос сквозил недовольством. Казалось, что этими словами девушка задела в нем что-то живое.       — Да, Ваас, ясно. Но если… — продолжала она, пытаясь донести до него основную мысль. Но мужчина нагло перебил ее:       — Никаких, блять, если, детка. Если ты сдохнешь, я очень разочаруюсь в тебе.       Джина кивнула и он отпустил ее подбородок. Австрийка всерьез подумала о том, а что если она действительно погибнет? Что если ее застрелят? Всякая борьба теперь была риском. Девушка взглянула на недовольного испанца и подумала о том, каково будет никогда его вновь не увидеть. Каково будет потерять его. Ведь она так привязалась к нему. Влюбилась. Холодная сдержанность мягко покидала ее тело, уступая место чувственности. Австрийка, не думая о последствиях, просто взяла и обняла мужчину. Она прижалась к его горячему телу, сдерживая слезы. Деревня Аманаки станет для нее настоящим испытанием. Джина очень надеялась, что не последним. Ваас с приятным удивлением взглянул на австрийку, а затем прижал ее к себе одной рукой. Он не хотел, чтобы она погибала. В его мрачной, почти пустой жизни Джина стала чем-то вроде спасительного лучика света. И те чувства, которые возникли к этой особе, пугали и радовали одновременно.       — Эй, не грусти, детка, — прошептал он, погладив ее по волосам. — Я в тебя верю. Так и хотелось остаться здесь, прижиматься к этому сильному, горячему телу. Хотелось быть с тем, кого она успела полюбить. Но у девушки была важная миссия. Она мягко отстранилась от мужчины и слабо улыбнулась.       — Спасибо за веру, Ваас. Еще удивимся, — произнесла Джина, изо всех сил сдерживая слезы, а затем отвернулась. Все казалось таким легким, когда она об этом всем еще думала. Но, оказывается, уходить тяжело. Особенно зная, что можешь никогда не вернуться. Больше ничего не сказав, Джина направилась прочь из пещеры. Ваас смотрел ей вслед, ещё ощущая в воздухе запах её тела. И он будил в нем какие-то странные чувства и желания. Ему вдруг захотелось броситься за ней, ударить по щеке, наорать, а затем поцеловать и не отпускать. Но вместо этого испанец стоял и наблюдал, как уходит из пещеры та самая, его единственная, к которой он успел что-то настоящее испытать.