Dream Laboratory

Джено не нравятся установки и правила, потому что он сам слишком привык их соблюдать. Он воплощение прилежности с самого детства, не потому, что учеба ему легко даётся, а потому, что уступать не хочется. У Джено тоже есть слабости, словно воплощение неидеальности за маской совершенства, он старается удержать за собой образ правильного парня, хорошего друга, прекрасного сына, но тот трещит. Безнадежно трещит изо дня в день. Правда, которую он пытается скрыть, протекает сквозь трещины в его обороне, рвется наружу, и только время способно все это рассудить. Свисток судьи разрывает шумное пространство, жест взмывает вверх — два штрафных. Джено смотрит, капелька пота стекает по его шее от духоты. Он сам пришел сюда ради друга, но, если честно, не до конца ещё вник в суть игры. Спорт для Джено — мир запредельный и недосягаемый. Даже баскетбол, даже баскетбол, в который играет Джемин. Джемин выглядит круто, Джено представляет в своей голове картинки из манги, где вот такой игрок до противного популярен у девушек, и те кричат после каждого забитого очка, его фантазия дополняется визгами девушки слева, и он морщится. Джемин знает, что делает и, видимо, любит это. Пот стекает по коже, иногда затекает в глаза, он вытирает лицо футболкой и, ловя очередной мяч, спокойно делает финт под ногами, запросто обводя противника, и забрасывает его в кольцо. Публика одобрительно кричит, девушки скандируют его имя, Джемин машет рукой толпе и счастливо улыбается. Джено дорисовывает это все в своем воображении, все теми же картинками из манги, только на трибунах это он сам машет в ответ, а после они улыбаются друг другу. Джено ненавидит установки и правила, потому что в них по уши хоронит себя, на самом деле он не машет в ответ и не улыбается. У него сотня флешбэков на эту тему и ещё больше воображаемых сцен не существующего будущего в котором будущее вообще есть. Джено усердный, по домашнему теплый, немного занудный и с одной проблемой. Он влюблен в лучшего друга уже несколько лет; так безнадежно влюблен, что готов выть и лезть на стены. Наён падает на скамью рядом с ним, улыбается широко, полуулыбка ползет по его лицу. Она его понимает и не станет его упрекать: — У тебя несчастный вид, — констатирует девушка, предупреждает неохотно. — Он выглядит сегодня красивым. Наён знает. Мягкое и доброе в ней давно все знает и, если бы можно было что-то изменить, она бы попыталась. Чем черт не шутит. Но Джемин, несмотря на свою идеальность, имеет один изъян. Красное вино, расползающееся по белой скатерти, ни вымыть и ни выстирать. Джемин гомофоб, и этим словом все важное и не важное сказано. Джено подаёт ему бутылку с водой и полотенце, игра закончилась в пользу школы, и теперь можно отпраздновать победу. Заканчивается это обычно тем, что Джемин пропадает в компании баскетбольной команды, а Джено отправляется в общежитие учиться. — Ты сегодня отлично справился. — Да, я заполучил номерок нескольких девчонок, — у Джемина открытая, немного развязная улыбка, и за этой улыбкой люди тянутся. Джено усмехается, горечь и оправдание на языке вертится, он молчит в ответ, Джемин забрасывает руку на его плечо, — дать тебе несколько? А то ты погряз в своей учебе, как проклятый. — Спасибо за заботу, но я обойдусь. Уже есть кое-кто на примете, — это самое «на примете» черными грязными чернилами по сердцу, через сердце в кровь, ядом расползается и добирается до сознания. Наён выхватывает Джено из цепких дружеских объятий, смеётся почти счастливо, откыдвая голову назад. У нее теплые руки, и он думает, что ее парню наверняка бы повезло. — Куда дальше? Туса будет? — она улыбается, лучики в уголках глаз, рыжие волосы блестят, и Джемин видит ее словно впервые, с другой стороны. Под руку с Джено, девушка выглядит в его глазах совсем иначе. — Будет, придёшь? — он подмигивает, Джено сглатывает, наблюдая за этим, Наён его гладит легонько по руке, и он, беря себя в руки, улыбается. — И правда, сходи, обычно там происходит что-то грандиозное, — он заглядывает ей в глаза, мол отпусти, какую игру ты затеяла. Девушка на эти гляделки лишь хихикает. — А ты пойдешь? — Джемин на этом вопросе поджимает губы, волосы грубо сушит полотенцем, он не завидует, но что-то в нем вздрагивает. Если Наён выбрала Джено, чем он сам хуже. — Не в этот раз, — Джено видит чужие сомнения, — повеселись с Джемином ладно? , — он улыбается, искренняя нежность льется из глубины души, стоит лишь второму поднять на него взгляд из-под полотенца, хмурое лицо тут же светлеет. Джено его слишком давно знает, эти знания иногда ему столько боли приносят, но он справляется. Наён каждое выражение лица ловит и руку все же отпускает. Запутанная ситуация паутинками разлетается в воздухе, Джемина прямо из разговора вытягивают товарищи, он только и успевает крикнуть, что будет ждать, не уточняет кого именно. Джено знает, что пусть и друзья, но тот явно будет ждать не его. Они так давно знакомы, что Джемин его давно уже не ждёт. Джено не хочет показывать это, но вздыхает. Наён смотрит, терпеливо впитывает информацию и даже закусывает губу: — Скажи, — ветер треплет ее волосы, солнце ползет к закату, на площадке остались они в двоём, несколько раз мимо них проходят смеющиеся девушки, — скажи, — повторяет она, но почему-то так и не решается спросить прямо. — Я люблю его, — шепчет Джено, — я влюблен в него. Так сильно влюблен. Мы знакомы уже больше десяти лет, но кажется, все это время я был влюблен, — он смеётся куда-то в кулак и поправляет очки в черной оправе, Наён мнётся рядом, — так заметно? Я тебе противен? У нее теплые руки, доброе сердце и ещё чувства, появившиеся не так давно, на мгновение у Наён пропадает голос, в памяти всплывает тонущий Титаник, крики и шум воды, в затем она смотрит в его глаза: — Ты мне нравишься, — Джено пытается прочитать ее эмоции, но те отражаются на лице слишком стремительно, — не подумай, — она машет перед собой руками, — ничего такого. Джено перехватывает ее руки, улыбается: — Я думал, ты отвернешься от меня, — Наён смеётся, её щеки пылают. Кто-то со стороны фотографирует всю эту картину, кто-то, у кого чернота в сердце и зависть, распространяет это по сети школы, и паутина, летающая в воздухе, затягивает и сжимает. Скоро приползет паук и устроит пир. Джемин пролистывает фотографии, алкоголя в нем уже достаточно, что бы перестать заботится о чужих чувствах совсем. Наён со снимков улыбается рядом с Джено. Эгоизма в нем не занимать, он ревнует девушку даже к лучшему другу, Джемину не жаль. Руки тянутся обратно за телефоном, он находит в контактах Но-хёна и строчит короткое сообщение: «На нашем месте», — поднимаясь, он бросает последний взгляд на толпу пьяных школьников и шаткой походкой покидает дом. Наён не пришла. Джено вздрагивает от звука сообщения так, словно его собираются наказать, словно за ним выходит какая-то нечисть из ужастика. Улыбка ненадолго появляется на его лице, он почти бежит к реке, зная что ничем хорошим это не закончится, но если Мин-и позвал, это важно. Важность событий измеряется по-разному. Иногда нам кажется, что жизнь закончится, если мы не сдадим экзамен, иногда, если промолчим. Эмоциональная привязанность к объекту переживаний заставляет нас преувеличивать все, что происходит. Будь то страх или любовь, или же их гремучая смесь, в нашей голове это отражается степенью важности. Для Джено все, связанное с Джемином, повышенной степени важности. — Пришел? — он окликает его со стороны пристани, машет в воздухе двумя баночками пива, от его вида внутри Джено падающая листва, заколдованная осень: вроде бы сказочно красиво, но мир засыпает в это время. Парень и сам не против уснуть, он поправляет очки, съехавшие на переносицу, и улыбается. — Долго ждал? — обыденного в нем не отнять, он забирает протянутую банку и садится на ступеньки. Фонарь светит им в спину, река бьётся о камни, разбивается приятным шумом, заставляет растворяться в этом звуке. Джено с радостью бы растворил в этой реке свои чувства. Очистился бы от мыслей раз и навсегда, чтобы было не повадно вспоминать. — Не особо, ты пришел быстрее, чем я думал. — Почему? Разве мы не друзья? — он открывает пиво с глухим щелчком, то пенится, и Джено приходится отпивать слишком быстро, сдавленный кашель так и остаётся в горле. — Я стал плохим другом, — улыбается Джемин, его пиво тоже давно открыто, да и сам он достаточно пьян. Они сидят не долго молча, плечи то и дело соприкасаются, но старший молчит об этом, да и вообще предпочитает молчать. Отец что-то говорил о возможном отъезде, Джено слушал и пропускал мимо ушей, хотелось покинуть дом и жить где-то то у берега моря, что бы солнце, холодный ветер и шум воды впитывать в себя и чувствовать хоть иногда себя живым. Эти чувства внутри — замкнутая ловушка без выхода — бурлят раскаленной лавой, стоит лишь Джемину положить свою голову на чужое плечо, — у меня есть вопрос. — Хаха, наш Джемин-и стал вежливым мальчиком, — на самом деле, если не считать этот фальшивый смех, Джено страшно. До одури страшно, что их дружба, десятилетие закованное в вечность воспоминаний, закончится в одно мгновение. — Хён, не до шуток, если честно, — Джемину не жаль. Не так как могло бы быть, он привык быть первым во всём. Не так, он привык занимать место в сердцах девушек, наслаждаясь своей популярностью по полной программе, но вот Наён оказалась другой. Память вбрасывает то фото, где девушка счастливо улыбается, он поднимает голову и смотрит в глаза, слишком прямо, — тебе нравится Наён? Джено улыбается в ответ на этот взгляд и немного завидует: — Нет, мне нравится кое-кто другой, — он чувствует, что гончие псы уже настигают его, от этой охоты ни спастись ни укрыться. Где-то вдали сигнал подаёт грузовой корабль, Джено оглядывается словно надеется, что это за ним послали. Джемин обдумывает ответ, совсем не собираясь уходить с пустыми руками: — Кто? — вопрос повисает в воздухе, тишиной бьёт по барабанным перепонкам, загоняет в угол. Джено взвешивает все за и против, трусливое против маячит перед глазами, рисует совместное будущее, которого нет, он думает, что хотя бы раз за это время должен стать честнее, но чувство страха не оставляет его сознание даже на мгновение. Воздуха катастрофически не хватает, парень судорожно вдыхает, бросает взгляд на реку, в ней фонари отбиваются невероятно красиво, затем заглядывает в глаза напротив, в тех всегда отражается блеск самых прекрасных звёзд, сердце сжимается от нахлынувших чувств, обратного пути не остаётся, размышлять тоже некогда. Он сжимает руку в кулак, себя внутри тоже сжимает до одной точки, точки невозврата: — Ты. *** За окном мелькают дома, в свете раннего утра они кажутся спящими; Джено наблюдает за этой картиной, про себя считая окна с включенным светом. Память услужливо вбрасывает семью из соседнего дома, парень невольно наблюдал за ними время от времени, женщина в противоположном окне каждый день вставала в шесть утра, разогревала молоко своей дочери и готовила тосты, эдакий европейский завтрак, затем она в растянутом свитере, садилась читать книгу и, кажется, пить кофе. Этому всему Джено однажды даже завидовал. Его мама ушла слишком давно, что бы у него остались подобные воспоминания. Автобус останавливается, принимая пассажира, Джено слышит его имя слишком бегло, чтобы запомнить. Затем к ним присоединяется шумный Хуан Ренджун. Джено слишком замкнут на себя для знакомств, но этот самый Ренджун врывается в пространство, улыбается много и от него пахнет домом, в котором вот-вот случится пожар. Глядя на это всё, где-то на подсознании он ощущает, что это одна большая ловушка, но ему слишком хочется исчезнуть. Джено уверен, если этот побег организовал отец, его не найдут, даже если сильно будут спрашивать. Суматоха начинается ближе к вечеру, какие-то крики о халатности и полнейшем беспределе. Джено вздрагивает, когда на плечо ему кладут руку, парень в халате с надписью «Сяоджун». Он мягко улыбается и манит за собой. Джено вновь неосознанно подмечает тепло других рук. У Джемина руки были холодными. В голове всплывает улыбчивая, рыжеволосая Наён, шагающая навстречу. Джено чувствует седьмым чувством, что его будущее предопределено, но отгоняет от себя эти мысли, потому что бежать ему некуда, не к кому. Место укола чешется, терпимо саднит, в палате он совершенно один. Джено не подпускает к себе людей, даже тактичный Тэён выпадает за пределы круга допустимого. Джехён кивает и слегка улыбается, понимание в нем соткано серебряными нитями времени. Джонни, всегда как прилагательное к Дже, не давит. Наоборот оказывается неожиданно мягким слушателем. Их тишина, сотня тусклых звёзд, сложенных в минуты. Единственный, кто все же подступается, странное и запутанное, Тэн мягко гладит по голове и шепчет, что все рано или поздно пройдет, на ломанном корейском. Джено не верит, но слушает и позволяет себя гладить. Через неделю приезжает настоящий Ренджун. Одиночества яркая, зияющая дыра разрастается в груди, в голове образ молча уходящего Джемина, сотня так и не сказанных оправданий, пиво, растекающееся по ступенькам из выпавшей банки. Они молчали, река продолжала биться о камни. Образ, брошенный в тишине. Ничего не случается просто так, ничего вообще не случается. И если все муки ада сошлись бы в одной точке, слились в одно терзающее качество, Джено бы ответил вам, что это качество — звук. Побочный эффект накрывает с головой ко второй неделе. Джено скулит о том, что слышит то, что не должен слышать, сворачиваясь беспомощным комком на койке, ассистенты разводят руками. Он слышит вращение лопастей в вентиляционной трубе, в хаотичном порядке, звук отбрасывает его до умывальника с капающей водой, музыка Тэёна где-то вдали, стук стеклянной палочкой по пробирке, бормотание Тэиля. Звук, как одно большое размытое пятно, накапливается, сводя с ума. Джено бросает в пот, от напряжения у него пульсируют венки на шее, если уши попытаться закрыть, становится в разы хуже, потому что он слышит собственную бурлящую кровь, звук вскипает, раскалённая симфония проходится по ушам расстроенным оркестром, заставляет Джено загнанно выдыхать и вдыхать каждую каплю воздуха. Звук обрывается на сигнале прибывшего лифта, он готов поклясться, что слышит то самое дыхание, что будоражило его сознание в момент их совместной тишины. Джено срывается на бег, врезаясь в кого-то на ходу, но совершенно ничего не видя, только звук. — По коридорам бегать нельзя, — кричит в след Джонни, звук — бесформенное пятно — пролетает мимо ушей. Джено бежит что есть силы, поворот, ещё поворот, бежит, пока глаза его не встречаются с тем самым взглядом. Замирает, внутри обрываются системы, сходят с орбит планеты, взрываются звёзды, чужое дыхание звучит в ушах так громко, что хочется задохнуться. Джено пятится ровно на два шага назад, отчаянно качая головой из стороны в сторону, слёзы выступают на глазах. Словно из-под толщи воды, Джено выдавливает из себя собственный голос: — Беги… — хрипит он, и мир начинает поглощать темнота. Джено подхватывают до боли холодные руки и звуки на время исчезают совсем. *** — Где он? — голос у Наён звонкий и тонкий, когда она кричит. Джемин смотрит на нее, и сердце его не дрожит, не пускается в пляс. — Кто он? — спрашивает почти безразлично, строчит сообщения какой-то очередной девушке и даже не выглядит удивлённым. — Джено! — она возмущённо поджимает губы, — что ты ему сказал? Его нет в школе, он не отвечает на звонки. Прошла почти неделя, что ты ему сказал? — А, этот. Ничего не говорил. Мы разошлись молча, — «ты» эхом раздается в голове, Джемин смотрит на девушку, заламывающую собственные запястья, — а тебе что до него? Неужто влюбилась? — Даже, если влюбилась, это не даёт тебе никакого права смеяться над моими чувствами, — Наён улыбается, от этого выражения лица по спине бегут мурашки. Не то что бы страшно, просто красиво. Эта злость ей идёт. Джемин пожимает плечами. Ученики шепчутся где-то то в конце коридора, о том что Джено перевели на домашнее обучение, слух доносится обрывками до ушей и распространяется. «Тебе не избежать позора, «друг», — печатает Джемин и отправляет с какой-то неестественно садистской улыбкой. Ответ не приходит. «Так и будешь отмалчиваться?» «Вау, наша принцесса стала гордой.» Интерес пропадает к десятому сообщению. Джемин помнит взгляд испуганных глаз, пиво так красиво стекало по ступеням, уходить не хотелось, но Джено так и не сказал, что это все дурная шутка. Оставаться причин не было. Хотелось избить, выбить всю дурь сильными ударами, увидеть кровь на смазливом лице. Хотелось найти друга, а не всё это дерьмо на голову. Волнение приходит, когда ему снится сон. Реалистичный до жути и мурашек. Торговая площадь в каком-то европейском городке, заполненная жителями под завязку. Людям — хлеба и зрелищ, Джемину — попытки понять, что происходит. В центре площади столб, к столбу за руки привязан Джено. Хлыст свистит в воздухе, разбивает пространство и рассекает бледную кожу. Джемин видит, как второй сдерживается, что бы не закричать. Сначала младший чувствует облегчение, мол вот ты получил своё наказание, но с каждым ударом это злое и едкое в нем омывается кровью. Джено болезненно стонет, хватаясь за столб, как за единственную свою опору, Джемин не сразу осознает как бежит, тело его инстинктивно прикрывает чужое, взгляд упивается в истерзанную спину, хлыст проходится по спине, резкая боль, он вскрикивает и просыпается. Требуется время, что бы привести в порядок дыхание. Картинки яркие продолжают мелькать в голове, он смотрит на экран телефона, ожидая увидеть там хоть одно сообщение в ответ. Но молчание тянется, и ему неожиданно сильно хочется увидеть его. Рядом, настоящего, живого. Друга, пусть и так по-дебильному влюбленного друга. Отец Джено открывает дверь, смотрит поверх очков и даже улыбается: — Его здесь нет. — А где? — Вам это знать не обязательно, молодой человек. Джемин смотрит на захлопнутую перед носом дверь и ему тревожно, но он не собирается сдаваться так быстро, потому что догадывается, что произошло. Старший На смотрит на сына пронизывающим взглядом около пяти секунд, затем обратно упивается в планшет: — Ну допустим, он в лаборатории. Твои предложения? — Отправь меня туда, — спокойным тоном требует Джемин и за спиной скрещивает пальцы. — Какова моя выгода? — Отец, это ведь новейшие разработки, инвестирование в них, однажды может сделать тебе имя и стать опорой в предвыборной компании. Слышал ты снова собираешь подавать свою кандидатуру. Плюс меньше хлопот со мной. Я буквально исчезну, — Джемин чувствует, как вибрирует телефон в кармане — очередные сообщения с глупым флиртом — и выдыхает: он тоже устал, тоже хочет отдохнуть. Так тяжело было всегда или только сейчас? Только сейчас почему? — Я рассмотрю твое предложение, секретарь сообщит о результатах. Долго ждать не приходится. Проходит час, и ему предлагают собирать чемодан. Дважды просить не нужно. Джемин вскакивает со своего места, бросает все, что попадается под руку, в чемодан и, чувствуя некое предвкушение, буквально мчится к машине. Дорога занимает время, оттягивает встречу, расставляет мысли по полочкам. Он едет туда ради друга. Но стоит вспомнить это самое «ты», и ему приходится впиться пальцами в ногу, чтобы не свернуть всю эту затею и не вернуться обратно. Когда его провожают в лифте на нижний этаж, на секунду все за и против нарушаются, сердце глухо отбивает ускоренный ритм в ушах, он дышит глубоко, чтобы успокоиться, но волнение отчего-то накрывает с головой. Где-то здесь против своей воли прячется Джено, но если не удастся его отыскать, тогда все это было зря. Искать не приходится. Джемин улавливает мечущийся взгляд, отчаянье на задворках и накрывающую панику в чужих жестах. — Беги, — хрипло звучит из чужих уст, он инстинктивно подлетает к Джено, когда тот начинает падать и только когда подхватывает разгорячённое тело, осознает. Этот человек, хрупкий в своих попытках быть правильным, возможно единственный, кто когда-либо пытался его защищать. *** Чону не отступает, но размышления его не приходят к какому-то логичному выводу. Где-то на интуитивном уровне он ощущает, что загадка спящего хёна может быть разгадана, но прямого доказательства этому нет. Доён мягко сжимает его плечо, у него та улыбка, от которой крошишься в приступе милоты и не можешь сосредоточится на чем-то одном: — Выглядишь так, словно задумываешь что-то опасное, — Чону хихикает под этим давлением. — Хён, я кажусь тебе избалованным ребенком? — Ты и есть избалованный ребенок. Так что ты задумал? Чону возмущённо приоткрывает рот, чтобы что-то то сказать, но останавливается и выдыхает. Доён прав, он избалован и совершенно не приспособлен к жизни, но быстро учится. Тем не менее, чаще чем нужно, любопытство берет верх и он сбегает тихо к первой комнате и смотрит сквозь щели в рисунках на Марка, грудь которого мерно вздымается, аппарат отбивает ритм и даже, если в этом и есть что-то чарующие, Чону это не нравится. И все детское в нем противится известным фактам, заставляя верить в простую, совершенно невозможную истину: Марк не в коме, а крепко-крепко спит и его нужно разбудить. Пока не поздно, его следует разбудить. — Знаешь, хён, — Чону меняет тему, — мне снятся странные сны, но я все никак не могу их запомнить, с утра отвлекаюсь на что-то и сюжет утекает из сознания. — Хочешь, будем играть в игру? — Какую? — тонкие пальцы хватаются за чужую футболку так, словно она может исчезнуть. У Доёна в голове прошлое, которого на самом деле нет, и жёсткие флешбэки, он смотрит на Чону и изо всех сил старается держать себя в руках. Его память опасна для него самого. Он ласково гладит чужую голову вместо того, что бы ударить, и внутри все успокаивается и утихает. — А какой сегодня тебе снился сон? — Доён милашничает при этом слишком сильно для взрослого, точно детскую считалочку «киёми» рассказывает. Чону смеётся. — Брось, хён, — у него лучатся глаза, плещется нежность, с Доёном легко, но как-то определенно назвать их отношения он не может. — Я серьёзно, — у обиженного выражения лица Доёна есть что-то присущее лишь детям до десяти, — буду с утра сразу спрашивать тебя о сне, может быть, потихоньку привыкнешь и память перестанет тебя подводить. Чону на мгновение подвисает, словно его мозг активно пытается придумать аргумент против этой затеи, но такие не находятся и он улыбается: — Хорошая идея, хён, — Доён изучает его лицо и улыбается в ответ. — Вам все ещё не ввели ее, да? Младший кивает, сожаление в нем распускается маленькими вьющимися цветочками и стягивает лёгкие. Старший, напротив, улыбается и даже обнимает со спины легко. — Отдохни немного, солнце, — Чону откидывается в объятьях и закрывает глаза, погружаясь в звук биения чужого сердца. Эту надёжность невозможно описать словами, словосочетаниями, она оседает глубоко внутри, расставляет приоритеты, дополняется лаской. Младший даже не замечает, как погружается в сон. Когда он вскакивает, свет тусклый горит по всей лаборатории. Где-то со стороны первой палаты, разноцветное мерцание бросается в глаза, Чону даже не удивлен, что старшего нет рядом, мелькает чья-то тень, он оборачивается и улыбается, ведомый своими чувствами. Ноги сами несут к первой комнате, там по ночам его ждёт один друг, точно не спящий. Сегодня он не появляется долгое время, Чону бежит, чувствуя за собой погоню, шаги за спиной становятся громче, он оглядывается. Там один из лаборантов смотрит и почему-то улыбается. Парень уверен, что его не должны видеть, но ЯнЯн идёт прямо к нему: — Чону, почему вы не в своей палате, — он оборачивается и бежит дальше, сердце колотится, с другой стороны идёт кто-то ещё, за поворотом на перекрестке тоже кто-то идёт, Чону бежит, восстанавливая память о лабиринте помещения и срезает в потайную улочку, лёгкие болезненно сжимаются. У первой палаты Минхён, с почти отеческой улыбкой, ведущий себя как ребенок и говорящий. — Хён, меня засекли, нам нужно укрыться, — на ходу лепечет Чону и, хватая старшего за руку, тянет к укрытию. Шаги на время затихают, он тяжело дышит, — как ты сегодня? — Обычный день. Я устал быть один, если честно. С тех пор как пришел ты, стало легче, — бормочет он, — но я скучаю. Я даже не могу его видеть. — Хён, кажется это можно исправить. Я видел сегодня наших лаборантов. Нам просто нужно понять. Минхён качает неуверенно головой. — Ты все равно забудешь с утра. — О чем ты, хён? Чону чувствует как чья-то ладонь сжимает его плечо, он оборачивается, Сяоджун щурится слегка: — Чону-щи, вам стоит вернуться в палату, — в этот момент страх накрывает его с головой, он оборачивается, совсем ничего не понимая, старшего рядом словно и не было. Хендери тоже подхватывает его за локоть: — Чону, пойдёмте. Он дышит тяжело так, словно горло кто-то сжимает, рвано вдыхая и выдыхая, паника становится отправной точкой. Он зажмуривается, чувство невесомости покидает тело. Чону вскакивает. Доён смотрит на него взволновано, нежно целует в лоб, поправляя прилипшие от пота волосы: — А какой сегодня тебе снился сон? — он милашничает, совершенно серьезно заглядывая в глаза и берет за руки взволнованного младшего. — Хён, я кажется ночью гуляю по лаборатории, — шепчет он, утыкаясь куда-то в ключицы и тяжело дыша, чувство дежавю отвлекает, память трещит и не выпускает наружу основное, он прикрывает глаза, пытаясь сосредоточиться, руки Доёна мягко путаются в его волосах и это успокаивает. — Ты помнишь, что там было, может ты кого-то видел? Чону замирает, память вбрасывает воспоминания и тут же их забирает: — Минхён-хён, — слетает с губ и воспоминания покидают голову насовсем. — Что? — А? — шепчет он и вымученно улыбается, — кажется я все забыл, хён. Доён мягко обнимает вновь, его мозг соображает, и шестерёнки вращаются словно в музыкальной шкатулке навевая музыку. Он гладит парня по голове и шепчет: — Все хорошо, для первого раза достаточно. Ты молодец. — Спасибо, хён, — за ними со стороны наблюдает один пытливый лаборант, довольно улыбаясь. Игра начинается. Забавная такая игра.