insomnia

- Ты знал, что есть предположение, будто человеческой душе отводится только 4 жизни? – Джисон усердно отскребает ложкой мороженое с краев стаканчика и отправляет в рот. Чанбин поворачивает голову и на секунду залипает на то, как губы обхватывают ложку и кадык дергается вверх, когда Джисон глотает. - Тебе бы дорам поменьше смотреть, серьезно, - он отворачивается и продолжает со скукой листать ленту инстаграма. - С чего ты вообще взял, что это из дорамы? - Джисон ловит скептичный взгляд исподлобья и продолжает тараторить. - Окей, ну смотри, давай предположим, что это правда. Как ты думаешь, какая по счету жизнь у тебя сейчас? Говорят, что первая жизнь на посев, вторая на полив, третья на сбор урожая, а во время четвертой ты эти плоды пожинаешь. Чанбин пробует задуматься - получается хреново. Джисон все еще пытается выжать из банки все возможное и эти звуки шкрябанья начинают надоедать. - Лучше бы ты к учебе такой интерес проявлял, хватит мне про эзотерику заливать. Дуй к семинару готовиться. Джисон обиженно дует губы, щелкает Чанбина по носу и выходит из комнаты, даже не прикрыв дверь. Раздражает. Если бы за последние трое суток он спал в сумме больше шести часов, может и дал бы подзатыльник или волшебный поучительный пинок в сторону чужой комнаты и конспектов в ящике стола, но в итоге лишь пялится на пустую заметку в папке ‘лирика (которую я пишу лучше, чем джисон)’ и пытается не клевать носом. Через неделю надо записывать первые пробники, а у Чанбина только три черновика в папке ‘слишком хуево, никому не показывать (особенно джисону)’. На стол опускается кружка с кофе и шоколадка в шуршащей обертке. - Мне помогает. Чанбин кивает и надеется, что это его первая жизнь или, на худой конец, вторая – никакого урожая и в помине нет. ___________ У Чанбина тысяча и две причины поспать, а не пялиться в потолок, сложив руки на груди. Он крутит в голове несколько строчек, которые еще даже не записал, и заранее знает, что пожалеет о том, что вовремя не открыл заметки или блокнот. Попросить Чана помочь с записью соло и вот так проебаться – не в его духе. Он хватает телефон только чтобы черкануть смску, написав ‘давай перенесем до-не-знаю-каких-времен, клянусь, лирика не идет’, откладывает на тумбочку и через пару секунд тишину разрывает уведомление о сообщении. У Чанбина не возникает вопроса, почему Чан не спит в четыре часа ночи, у него возникает вопрос 'как заставить себя уснуть', и он почти готов идти в гугл или к Хенджину, который всегда спит без задних ног. Он снова берет телефон, открывает заметки и смотрит на чистое белое, все еще не записывая строчки, которые мусолил с 00:25 до 3:48. В глаза как будто песка насыпали от постоянных поисков себя на экранах ноутбука и телефона. - Не спишь? Чанбин поднимает глаза на заглянувшую в дверной проем голову. - Хотелось бы, но после такого уже вряд ли смогу заснуть, - Чанбин неопределенно машет рукой. - Ты, знаешь ли, довольно пугающий в темноте. - Минхо-хён то же самое сказал, - хмыкает Джисон. – Пошли покурим? Чанбин вздыхает и понимает, что он и правда не уснет ближайший час. - Хрен с тобой. Пошли. _____________ Их маленькая кухня стала для Чанбина обителью покоя, империей бессонницы, королевством кофе со взбитыми сливками и шоколадок, которые ему покидывает Джисон. Иногда сливки отправляются прямо в рот вслед за последней затяжкой. Джисон вечно его дубасит по затылку и открывает окно - раздражает застоявшийся запах, но это почему-то не мешает ему таскать из чанбиновой пачки или вот так вытаскивать посреди ночи на перекур. Чанбин затягивается и засматривается на висюльки в чужих ушах. Они немного поблескивают в приглушенном свете и завораживают сонный почти неработающий мозг. - Ты их на ночь вообще снимаешь? - Что? – Джисон прокручивает колесико зажигалки и в тишине слышно, как вспыхивает маленький огонек и сгорает табак. - Сережки. - Конечно. Я только из зала, не успел еще снять. Ты не слышал, как я пришел? - Нет, - Чанбин понимает, что дела его плохи и с этой чертовой бессонницей пора что-то делать. Как можно было не услышать, как открывается входная дверь? На Джисона с сигаретой смотреть странно. Она не вписывается ни в его руку, ни в образ – вообще никуда. Лицо у него почти детское, как и голос, и поведение в восьми случаях из десяти. Девятый – их работа над музыкой, десятый – ночные кухонные посиделки. В темноте Джисон и правда выглядит пугающе, но только потому, что слишком серьезно. Дальше они курят молча. Чанбин выдыхает дым в потолок – в голове пусто и даже почти хорошо. - Ты знаешь, - внезапно начинает Джисон. Он тщательно тушит сигарету в небольшой пепельнице, складывает руки на столе и внимательно смотрит в глаза напротив, – я верю в тебя. В тебя и твою лирику, - поднимается и уходит. Чанбин слышит, как щелкает выключатель и начинает шуметь вода в ванной. Он достает вторую сигарету из пачки и закуривает. Возможно, это его первая жизнь. Ему ведь еще сеять и сеять. Возможно, даже не одному.