Дом моих королей

Этим летом Леголас впервые увидел Индиль. Торонгол нес ее на руках, время от времени прижимаясь щекой к белой макушке, пока маленькие изящные пальчики вплетали в его косу – столь же белоснежную – голубые цветы водосбора. Найти их так глубоко в Лесу представлялось слишком трудной задачей для четырехлетней малышки, поэтому она наверняка принесла цветы из дома: ее мать, Мирвен, сколько я ее знал, занималась разведением лекарственных трав – неудивительное дело с этаким мужем. Упорство, верно, передавалось нандор с молоком матери, ведь путь от поселения до дворца занимал не меньше суток при хорошей погоде и сговорчивом расположении деревьев. При иных обстоятельствах можно было ломиться сквозь заросли магическими наговорами да ножами дня три без передышки. То, что девочке удалось донести водосбор до отца в первозданном виде, казалось большой удачей или, что более вероятно, результатом затаенного дыхания и защитно сомкнутых вокруг бутонов ладошек. Мой юный аранен сидел на перилах рядом со мной, лениво болтая ногами и периодически щурясь на солнце. Он все еще обижался, хотя и с завидной решительностью отказывался открыто демонстрировать это. Я, в свою очередь, не менял сурового выражения лица на снисходительное, несмотря на то, что внутри все рвалось и трещало от его непривычного задумчивого молчания. Но урок он обязан был усвоить точно, и даже наблюдавшая за нами из покоев Нифрэдиль не стала спорить с избранным мною методом. Если быть откровенным, не каждый день аранену отказывают в потакании его желаниям. Только тренировки – желание небезобидное, а рассеченное «позаимствованным» кинжалом предплечье – лишнее тому подтверждение. Обижался Леголас и на Торонгола, из-за чего демонстративно не смотрел в его сторону. Пока в воздухе веселым колокольчиком не зазвенел смех крохи Индиль. Мальчик вздрогнул. И тогда я буквально почувствовал, как изменился тон его молчания. На следующее утро Леголас явился на завтрак с букетиком лесных лилий. На его ботинках серебрилась роса. Удивительная вещь: то этого сорванца за уши из кровати не вытащишь, то он вдруг задается идеей ушмыгнуть в окно до первых лучей. За цветами. Краем глаза я уловил, как Нифрэдиль промокает губы салфеткой, пряча под ней многозначительную улыбку, и едва сумел удержать собственную. Лилии, конечно же он нарвал лилий. Разве маленькой красавице, носящей их имя, могут не понравиться пурпурно-красные лепестки с темными крапинками? Однако Индиль сидела с низко опущенной головой и вяло ковыряла ложкой кашу, не обращая внимания на красневшего и бледневшего аранена, что с надеждой протягивал ей свою ношу. Спустя несколько мгновений, окончательно сдавшись получить от девочки маломальскую реакцию, он положил букетик у ее тарелки. Индиль промолчала. Лишь при пристальном изучении удавалось разглядеть за волосами порозовевшие щеки. — Когда думаете играть свадьбу, Ваша милость? – отсалютовал мне бокалом Торонгол. — Когда перестанешь носиться за дочерью нянькой, капитан! – не остался в долгу я. В зале раздались смешки, а сгорающий от стыда Леголас с досадой вонзил вилку в кусок вяленого мяса. Вечером Индиль поцеловала его в щеку. Они укрылись за шкафами в библиотеке, и не ищи я хранившийся в том разделе фолиант, то ни за что не узнал бы об их трепетном секрете. Поцелуй вышел неловким, робким, каким-то по-детски нежным и сокровенным. Казалось, всего-то легкое касание к щеке – ничего страшного для двух совсем юных эльфят, но я, словно вор, поспешил укрыться в темноте. Вскоре мимо меня проскользнул светлый силуэт дочери Торонгола. Леголас появился следом, подошел прямо ко мне и уселся на пол. — Ada, как ты понял, что влюблен в naneth? Я тяжело вздохнул, опускаясь рядом. Разговор предстоял долгий.