Найти себя: Сокровенное

      Час, полтора, два... Чуя потерял счёт времени и выкуренным сигаретам, несколько пачек которых нашёл в шкафчике в кухне. Опираясь лбом на ладонь и запустив пальцы в волосы, парень сидел в тёмном помещении в одиночестве. Когда Осаму попытался войти в кухню следом за ним, Накахара развернулся, уперев палец тому в грудь, и злобно зарычал, требуя оставить его в покое. Синее море глаз потемнело настолько, что демон замер на пороге, а в следующую секунду дверь с силой захлопнулась прямо перед его носом. Чуя сполз на пол, подпирая её спиной и закусив ребро ладони, чтобы не кричать. Ещё не скоро он смог ползком добраться до шкафчика, где по вернувшимся воспоминаниям хранил сигареты. Плевать, что им уже три года. Необходимо было срочно покурить.       С каждым выдохнутым никотиновым облачком в голове всё постепенно возвращалось на круги своя. Вот только от некоторых воспоминаний неплохо так потряхивало. Чуя с радостью бы забыл собственную смерть. Чёрт! Пальцы, сжимающие сигарету, сильно дрожат, пепел осыпается прямо на стол. Он ведь умер. Действительно был мёртв какое-то время! Но это было не самым страшным. Он не видел ни света, ни тьмы. После того, как взгляд больше не смог цепляться за Осаму, он не видел ничего. Только холод и пустота. Окончательное Ничто.       Накахара с шумом затянулся, цыкнул сквозь зубы и вновь прижал ладонь ко рту. Но не это так напугало парня, а то, что Осаму решил, что его — Чуи — жизнь важнее, чем самого Дазая. Тогда, за секунды до смерти, он слышал слова демона. Он знал, на что Осаму обрекает себя, пытаясь спасти его. Душа Чуи билась в когтях древней твари и отчаянно желала одного — умереть. Но тварь держала душу. Тварь закинула её обратно в мёртвое тело. Тварь вонзила чёрные когти ему в грудь и вновь запустила сердце. Исцелила раны и заставила забыть обо всём. Очнулся Накахара уже на улице, облачённый лишь в то, чтобы было на нём в момент смерти, и сжимая в побелевших руках длинный бежевый плащ. Он не знал, кто он, откуда, что с ним произошло, и куда ему идти.       Чуя ткнул в переполненную пепельницу очередной окурок, что с тихим шипением погас. Голова раскалывалась от тяжёлых мыслей, грудь сдавливало, а в горле было сухо, как в пустыне, хорошо хоть руки перестали так сильно трястись. Парень поднялся на ноги и, взяв стакан, налил себе воды из крана. Холодная, она прекрасно остудила его взвинченные до предела нервы и голову.       Парень знал, что Осаму ещё долго стоял по ту сторону двери. Пусть будет ему наказанием, думал Чуя. А ещё он думал, что если бы память вернулась, и он не обнаружил рядом Дазая... Чуя не хотел об этом думать. Ногти впились в ладони. Его демон здесь, рядом, живой и невредимый. Всё обошлось. Накахара зажмурился до радужных вспышек перед глазами, пытаясь отогнать дурные мысли. Больше всего он боялся, что это всё сон. Он проснётся и поймёт, что в лечебнице, а возвращение Осаму было лишь плодом его больного воображения.       Он берёт себя в руки и тихо открывает дверь в прихожую. Никого. Скользит мимо ванной в комнату, где и находит Дазая. Длинноногий демон свернулся в кресле, укрывшись тонким пледом. Чуя знает, что он не спит. Он чувствует это. Но Осаму не шевелится, не пытается вновь схватить Накахару. Молодец, хороший мальчик.       Чуя следует до кровати и неспешно залезает на неё, скидывая тёплую простынь с плеч и укрываясь ей. Он снова дома, в своей милой светлой квартирке. Рука приятно скользит по сатину подушки, на которую рыжий опускает уставшую голову. Кажется, за минувшие несколько часов он постарел на годы. Хотя, фактически так оно и есть, ведь за это время он заново пережил их все в своём мозгу.       В спальне темно, по потолку и стенам пробегают редкие лучи света от проезжающих машин. Чуе хочется спать, но он не может. Он ворочается с боку на бок, пока не садится, поняв причину своего беспокойства.       — Осаму.       Демон встрепенулся, слегка поворачивая голову в его сторону и высовывая лицо из пледа. Он смотрит на своё окружённое тьмой божество и ждёт. А Чуя нервно кусает губы, понимая, что виноват не меньше, чем Осаму.       — Мне холодно.       И ведь правда, его откровенно колотит, а кожа покрыта мурашками. За три года он замёрз внутри. В лёгких царит северный ветер, желудок заботливо приютил глыбу льда. Три года фантомных ощущений, что где-то есть его тепло, но не с ним и не сейчас. Ждать. Только ждать.       Дазай сбрасывает плед, расстёгивает рубашку, бросая взгляды на Чую. Тот молча наблюдает, не останавливая и не крича, а значит он, демон, правильно его понял. Он сбрасывает с себя одежду, подходит к кровати и скользит под тёплую простынь к Чуе, опасливо прикасаясь пальцами к холодной коже. Для Осаму замирают все звуки в миг, когда руки обвивают талию его возлюбленного. Настоящий, живой. Он жадно втягивает носом аромат волос, напитавшийся запахом табака. Тяжёлый, но такой родной. Проводит носом за ухом, мягко касаясь губами шеи. Одной ладонью скользит на грудь, второй — опускается ниже, чувствуя, как напряглось тело в его руках.       — Дазай, — беззлобно и устало шипит Накахара, не оборачиваясь, — если не прекратишь свои поползновения, пойдёшь спать обратно в кресло. Я тебя не простил.       Он перехватывает его руки и складывает у себя на животе, лишь плотнее прижимаясь спиной к груди, чтобы согреться. Эта боль, гнилым комом засевшая в груди, не пройдёт так быстро, но чувство близости смягчает её. Чуя слушает ровное биение сердца Осаму в своей груди, его тихое дыхание в шею и успокаивается от едва различимых невесомых поцелуев в неё. Таких, что не вызывают страсть, но говорят "я рядом". А в голову лезут странные мысли, одну из которых парень решается озвучить.       — Осаму, — шепчет он, чувствуя, как его демон вопросительно выдыхает у основания черепа. Чуя трёт подушечкой указательного пальца несуществующее пятно на сатине и немного грустно улыбается. — А мы ведь действительно умерли друг за друга. Ты и я. По-настоящему.       В глазах предательски щиплет. Чуя понимает, как сопливо и бредово-романтично это звучит, но ничего не может с собой поделать: чёртовы слёзы не слушают и стекают струйкой на подушку. Можно ли прижаться к Дазаю ещё ближе? Это то, что ему сейчас необходимо. Завернуться в его объятия, и чтобы Осаму его держал, как тогда, после убийства Мори, потому что сам он уже не может.       — Я ведь действительно тогда думал, что это всё. Я видел смерть. Она вырвала меня из твоих рук и уносила прочь... Там так холодно, Осаму. Там нечем дышать и... Мне было так страшно. А потом я услышал твои слова. И знаешь, я понял, что они ещё страшнее. Я так хотел остановить... Тебя... Я ведь ради тебя.. Сделал... А ты...       Чуя начал сбиваться, глотая слова и давясь ими вместе со слезами. Руки демона стиснули его до боли, прижимая к себе так, словно парень мог в любой момент исчезнуть.       — Я знаю, — выдохнул Осаму на ухо, оставив на нём лёгкий поцелуй. — Я всё знаю. Если хочешь, я могу забрать это воспоминание.       Убийца замотал головой.       — Нет. Я не хочу. Я так хочу злиться на тебя за твой поступок, но не могу. Почему?       — Я люблю тебя.       — Не говори этого. Прошу тебя.       — А ты меня. Разве не это причина того, что мы отдали свои жизни?       — Просто держи меня. Держи и не отпускай.       — Никогда не отпущу. И если будет надо, я снова за тебя умру.       — Нет! — хриплый придушенный крик прозвучал слишком резко в предрассветной тишине, когда на улице давно уже не было слышно даже машин. Чуя заворочался и повернулся в кольце рук, оказываясь лицом к лицу с Осаму. — Хватит. Пожалуйста, хватит. Я не вынесу этого во второй раз. Мы уже мертвы. Что ещё нужно этому миру от нас? Что ещё мы должны отдать? — он мягко коснулся мокрыми солёными губами тёплых губ рядом и прошептал: — Давай уже просто жить.       — Нет ничего, что я желал бы больше.       Демон покрывал поцелуями лицо Чуи, собирая губами горькие слёзы, поглаживая ладонью по спине. Касался трепещущих век, скользил по скулам, желая забрать его боль, но не мог. Чуя это Чуя, он сам вылепил себя. Из боли и лишений, из ненависти и равнодушия, заковав сердце в холод, что Осаму разбил на куски, и теперь должен защищать всеми силами ту нежность, что отыскал в нём. А ещё, Чуе нельзя лгать...       — Он придёт за мной.       — Зерван? — убийца откинул голову назад, позволяя скользить губами и языком по нежной шее.       — Фёдор, — Осаму мягко прихватил светлую кожицу.       — Почему? — рыжий оглаживает ладонью грудь демона и, нырнув ей под руку, обнимает за плечо.       — В тот момент, когда я сломал границы небытия, весь мир демонов узнал об этом, — лёгкий укус в плечо и извиняющийся поцелуй. С губ Чуи срывается всего один не удержанный рваный вздох, и Дазай понимает, насколько же идеальное тело его любовника истосковалось по ласкам.       Чуя это огонь. От ярких рыжих локонов до кончиков впивающихся в кожу демона ногтей. От бешено стучащего сердца до заброшенной на Осаму ножки, когда тот, не встречая сопротивления, вклинил колено меж поддавшихся бёдер. Даже в бездонном синем омуте глаз полыхало то же неистовое пламя, заставившее Дазая покорно следовать за убийцей в ночь их первой встречи. Бросившее некогда могущественного демона на колени к изящным ногам, требующее молить о внимании, наконец, спалившее его дотла и возродившее из пепла небытия.       Его Чуя это нежность и страсть, ночь и кровь на острие ножа. Вылепленное руками святого божество в смертном теле. Осаму из его рук готов принять и любовь и смерть, лишь бы быть рядом. Сейчас, вернувшись из-за грани, сжимая в руках Чую, он осознаёт это ещё острее и как никогда ясно.       Осаму наваливается сверху, откинув сбивчиво дышащего убийцу на спину, ведёт горячим языком по груди, прихватывает кожу зубами и, мягко оттянув, зализывает укус. Чуя не сопротивляется, только мелко дрожит, запустив пальцы в каштановые волосы и иногда всхлипывая. Ему больно от сдавившего грудь льда. Хуже всего понимать, что где-то внутри него что-то сломалось и лежит сейчас в руинах. Обломки этого чего-то острыми краями впиваются в сердце, лёгкие, горло. Их нужно извлечь, как пулю после ранения, иначе Чуя просто умрёт. Будет дышать, есть, говорить, но не жить.       — Холодно...       Дазай скользит ладонями по линии выступающих рёбер, горячими губами целует напряженный втянутый живот, а Накахара чувствует себя натянутой струной оголённых нервов. Каждое касание причиняет новую боль, но он терпит, лишь крупные слёзы скатываются на белый сатин.       — Почему он придёт за тобой?       Осаму отвлекается от ласки, подбираясь ближе к лицу возлюбленного. Обводит кончиком языка ушную раковину и шепчет:       — Фёдор будет судить по себе и ни за что не поверит, что я не стану возвращать себе сердце. Он не в состоянии понять, что есть что-то важнее силы.       Мягкий поцелуй в ушко, рыжие прядки щекочут нос. Губами сцеловывает слёзы, пока Чуя коленом оглаживает его бедро и горько улыбается.       — Хочешь меня? — повторяет он вопрос уже в здравой памяти.       — Безумно.       — Чего ты хочешь ещё? Бросить меня? Ради моей безопасности?       Демон удивлённо вскидывает голову и смотрит в синие глаза, в которых страдание вперемешку с гневом. Его Чуя. Только его. Да, именно так Осаму и хотел бы поступить, но знал, что не сможет. Без Чуи нет смысла сражаться. Нет! Не так. Он не хочет даже думать о том, чтобы отпустить его. Эгоистично, самовлюблённо, но только так.       — Хочу сжать тебя, — Осаму с силой сдавливает руками бока парня так, что тот зашипел от боли. — Вот так сжать. И держать, даже если ты будешь брыкаться и стремиться вырваться. Даже если ты захочешь сбежать от меня, не выпускать, а лишь сжимать ещё сильнее.       И в доказательство сдавливает ещё, зная, что на светлой нежной коже останутся синяки от его пальцев. Чуя от боли закусывает губу и выгибает спину. Синий шторм постепенно утихает, и в глубине зрачка разгорается пламя страсти. Осаму медленно склоняется и шепчет, задевая губами искусанные губы Чуи:       — Будь со мной, — слегка прихватывает верхнюю губу. — Сейчас, — оттягивает нижнюю. — Сегодня, — прикусывает. — Всегда.       — Согрей меня уже, чёрт тебя побери!       Ногти проходятся по сильной спине, царапая кожу, что тут же заживает. Ноги обхватывают поясницу, вжимая демона в тело человека. Осаму просовывает руки под спину Чуи, прижимаясь так сильно, что тому трудно дышать, и целует так неистово, словно хочет тем самым выпить из рыжего всю боль. Плавные движения бёдер, и Накахара уже не отвечает на поцелуй, но тихо стонет в чужой рот, подаваясь навстречу. Плоть подрагивает, касаясь плоти. Жар растекается под кожей, но не проникает в кости и лишь немного тает корку ледяного кома в груди. Но Чуе нужно гораздо больше — забыть смерть, забыть годы одиночества, забыть страх потери.       Дазай медленно высвобождает руку и тянется к лицу Накахары. Обводит пальцами ушко, чертит скулу, гладит щёку, приминает нижнюю губу. И парень покорно впускает их в рот, скользит языком, тщательно, с придыханием вылизывая. Вытягивает губы, обволакивая слюной, а после позволяя проникнуть глубже к глотке. Демон наслаждается его видом: светлым лицом с розовеющими щеками, дрожащими ресницами, из-под которых вытекают кристальные ручейки, невероятным изгибом шеи, к которой он приникает, покусывая и целуя.       Пальцы выскальзывают изо рта под едва различимый стон, и Осаму тянется рукой вниз, обнимает стройное бедро, приподнимая и заводя себе на плечо. Стоит лишь немного надавить, как Чуя вздрагивает всем телом.       — Аккуратнее, — предупреждает он, тяжело дыша. — У меня три года секса не было. По твоей вине.       — Если бы был, мне пришлось бы убить каждого, кто посмел притронуться к тебе, — безумная улыбка и звериный оскал.       — А разве не ты решил, что без тебя мне лучше?       Шипит Чуя, а в следующую секунду вскрикивает под зловещую улыбку Осаму, протолкнувшего в него палец. Он рефлекторно дёргается, но демон крепко держит.       Несмотря на хищный взгляд карих глаз, Дазай осторожен и старается быть нежным. Когда его рыжее божество привыкает, демон освобождает вторую руку из-под его спины и обхватывает твёрдый член, проводя ладонью по всей длине, вызывая полный блаженства стон. Он добавляет второй палец, отвлекая рукой Чую, надавливая на горячую головку и размазывая капли смазки. Накахара мечется, то поскуливая, то стоная. Ему и больно, и хорошо. Только лёд не желает таять. Он, бездна свидетель, прикуёт себя к этому демону, привяжет намертво, но Дазай, чёртово исчадие Ада, шагу без него не ступит!       — Что? — Осаму кажется, что Чуя что-то сбивчиво шепчет искусанными пересохшими губами.       Поймав ртом воздух, Накахара выгибается и, откинувшись обратно, приподнимает голову, глядя на Дазая. Демон замирает в восхищении, ведь в любимых глазах вновь горит ясный огонь, выжигающий в пустоте груди там, где должно быть сердце, лишь один образ.       — Ты мой.       Эти слова и тон, которым они сказаны, не терпят возражений, и Осаму безумно скалит зубы в улыбке.       — Будет больно.       — Плевать.       — Назад пути не будет.       — Я надеюсь на это.       — И мне тебя не отговорить?       Чуя хватает рукой за каштановые волосы и больно тянет голову демона к своему лицу.       — Заткнись. Я с тобой до самого конца.       Карие глаза загораются янтарём.       — Да, мой господин.       Боль пронзает, заставляя кричать и вырываться, но Дазай снова держит. Чуя встречает эту боль с благодарностью. Теперь, когда Осаму снова в нём, парень надеется, что холод уйдёт, что любовник выбьет его из лёгких вместе с криками и стонами.       Чуе больно впервые за три года принимать его в себя, но Дазай знает, что будет ещё хуже, а потому он обязан сейчас доставить возлюбленному удовольствие. Он подхватывает рыжего под бёдра, сильнее сгибая и толкаясь до предела. Дазаю плевать, если все соседи сейчас проснулись от громкого стона Чуи. Демон яростно вбивается в столь желанное тело, ладони скользят по влажной горячей коже. Стоны, тяжёлое дыхание, всхлипы, крики и шлепки сливаются в неповторимую мелодию. Они справятся, должны справиться. Вместе.       Осаму чувствует, как напряжённо дёргается готовый в любую секунду излиться член Чуи. Ещё пара сильных движений бёдрами. Убийца бьётся под ним, словно в агонии, Дазай склоняется над ним.       — Сейчас! — приказывает он, разрывая зубами запястье. Подносит к губам любовника, и глаза пылают алым. — Бери столько, сколько сможешь!       Чуя не понимает, что делает, пока его накрывает оргазм, но, повинуясь голосу демона, впивается зубами в рваную рану. Расплавленный металл заполняет рот, убийца хочет отпрянуть от источника, но рука давит, не позволяя. Чуя начинает задыхаться; приходится напрячь горло, чтобы проглотить. И снова горячая кровь льётся в него. Так повторяется до тех пор, пока рыжий не начинает отчаянно бить руками и ногами, стараясь вырваться. У него лёгкие горят огнём, все внутренности скрутило, а желудок полон крови, которой его вот-вот вырвет. Накахару колотит, ему и холодно и жарко одновременно. Он физически ощущает, насколько липкой стала кожа, под которой растекается огонь.       Издав вопль раненого зверя, Чуя изворачивается и ногой отпихивает от себя Дазая, хватая ртом воздух. Спазм выгибает тело до хруста в позвонках, а парень кричит от боли. Теперь она везде: от головы, где плавится мозг, до каждой кости, которую хочется сломать в собственном теле. В животе снова крутит узел, но отнюдь не приятный, как минутами ранее. Кровь давит обратно, вынуждая свернуться в клубок и зажать ладонями рот. Глотка и внутренности горят, словно его опять отравили, и руки машинально тянутся освободиться от этой боли. Осаму запрыгивает на кровать, обхватывая возлюбленного рукой и ногами, чтобы не навредил сам себе. Прижав его к груди, он перебирает пальцами прядки рыжих волос, шепча в ухо:       — Держись, Чуя. Ради нас, держись.       Прошло два часа, в течение которых Накахару периодически рвало кровью, а Дазай придерживал его и вытирал губы простынёй, прежде чем парень провалился в спасительное беспамятство. Больше он не кричал и не корчился, лишь судороги временами пробегали по телу. Осаму лежал рядом, вслушиваясь в хриплое дыхание и убирая с мокрого лба налипшие пряди. Лицо Чуи было таким бледным и измученным, как у умирающего от долгой, страшной болезни человека. Под глазами залегли тёмные круги, губы растрескались и покрылись сухой коркой. И всё же, даже таким, Чуя был самым прекрасным для Дазая. Демон переплёл свои тонкие пальцы с его и уткнулся носом в острое плечо. Больше ничем он не мог помочь.       Чуя не очнулся ни днём, ни вечером, ни ночью, ни следующим утром. Осаму ничего не оставалось, кроме как ждать и надеяться, что организм парня справится сам с принятой дозой демонической крови. Он лежал рядом, держа тело, которое бросало то в жар, то в холод, в своих объятиях, или сидел на краю постели, стискивая ладонь Накахары и вглядываясь в его лицо. Дазай не представлял, чего ожидать. Задуманное им не претворяли в жизнь многие сотни лет, а те, кто делал в давние времена, точно не пытались провести ритуал без львиной доли собственных сил. С другой стороны, ткань небытия никто не рвал гораздо дольше.       Это был отчаянный ход, но Осаму понимал, что не сможет противостоять Фёдору без своего сердца. Без Чуи он тоже жить не хотел, как и Чуя без него. Оставалось одно — попробовать дать сил и укрепить тело человека. Только если это тело сможет принять и использовать его силы.       — Объятья без конца, и аромат, и стон       К нам из запретных бездн вернутся ль с новой силой,       Как, вновь помолодев, взойдёт на небосклон,       Умывшись в глубине морских пучин, светило?*       Дазай держал в ладонях пальцы Чуи, время от времени касаясь губами костяшек. Если бы не слабые подъёмы груди и едва слышные хриплые вдохи, Накахару можно было бы легко принять за покойника.       — Объятья без конца, и аромат, и стон...       Ледяные пальцы дрогнули. Осаму тут же вынырнул из меланхоличного забытья, взбираясь на кровать с ногами и низко склоняясь к бледному лицу. Чуя не открывал глаз, но с губ его сорвалось:       — Дух зла мой кров уединённый**       Парень судорожно втянул воздух и слегка сжал пальцами руку демона.       — Сегодня утром посетил...**       Вдох.       — Чтобы смутить мой ум влюблённый...**       — Чуя!       Осаму попытался сгрести его в объятия, но стоило лишь обхватить, как убийца зашипел от боли. Испугавшись, Дазай отшатнулся от него. Пришлось рыжему открывать мутные глаза. Он протянул руку в сторону притихшего на полу, словно испуганный пёс, демона.       — Иди сюда, Исчадие Ада, — парень с трудом, но смог улыбнуться. Боль прошла, остались лишь чудовищная слабость и уже знакомые по прошлому испитию крови Осаму обострившиеся чувства. Но главное, Чуя больше не чувствовал этой глыбы льда в груди. От неё не осталось ни следа.       Дазай на коленях подполз к кровати и ткнулся каштановой макушкой в свисающую руку. Накахара усмехнулся и потрепал его по волосам, вызывая у демона широкую улыбку.       — Я так рад, что ты пришёл в себя, — подобравшись вплотную, он уложил голову на матрац так, чтобы Чуя мог гладить его голову, а он сам видеть лицо парня.       — Да уж. Чувствую себя так, словно я принцесса на горошине. Каждую неровность этой чёртовой кровати ощущаю.       — Извини. Если бы у меня было больше сил, тебе не пришлось бы так мучиться.       — Забей. Я смог.       — Чуя, — Дазай приподнял голову. — Это только начало. Одного раза будет недостаточно.       Убийца молчал так долго, что Осаму решил, будто тот уснул, и хотел уже встать, но ладонь надавила на голову, запрещая.       — Хреново.       — Мы можем перестать...       — Дазай, — голову сильнее прижали к матрацу, — как бы мне херово не было, выкинуть тебя в окно я найду силы.       Осаму усмехнулся, радуясь, что Чуя приходит в себя.       — Как скажете, мой господин.       — Готов мне прислуживать? — Накахара приоткрыл один глаз и чуть повернул голову, чтобы увидеть сияющее лицо Дазая. — Тогда сделай мне горячую ванну. Возможно, так мне станет лучше.       Осаму рванул в сторону двери.       — И на руках меня в неё понесёшь! И сам помоешь!

***

      Цепной пёс всегда найдёт своего хозяина, даже если он бывший. Особенно пёс, что служил этому хозяину не одну сотню лет.       Холодный ветер взметнул чёрный подол плаща, бросил в воздух пожелтевшие опавшие листья. Бесстрастный взгляд серых глаз смотрел точно на тёмные окна на четвёртом этаже здания. Цель обнаружена, приказ ясен - "Уничтожить".