Найти себя: Сокровенное

      Выстрел.       Второй... Третий.       Палец уверенно и плавно давит на курок, рука немного дёргается отдачей оружия, что с равными интервалами выпускает пулю за пулей. Как же он устал! Выстрелы следуют непрерывно, скорее уже машинально, чем осознано. Инстинкт убийцы сейчас работает на руку, как никогда. Мыслей в голове категорически мало, а ноги держат только на чистом упрямстве. "Глок" кажется монолитным куском свинца в его руке, но продолжает превращать бледное, похожее на обтянутый кожей череп, лицо в кровавое месиво. Убийце плевать на шум выстрелов и падающих на бетонный пол гильз. У него скручивает кишки, ноет сердце, и титаническая усталость во всём теле       Холостые щелчки оповещают, что обойма уже опустела, но Накахара понимает это не сразу. Он скептически поднимает бровь, глядя на кровавую кашу изувеченного им лица, удивляясь тому, что враг всё ещё стоит на ногах. Убийца несколько раз глубоко вздыхает, понимая, что противник не двигается, лишь невероятно медленно прикрывает и открывает глаза, моргая.       Накахара опускает руку с пустым пистолетом и тяжело приближается к Дазаю, что стоит, привалившись спиной к стене.       — Чуя, — выдыхает демон и улыбается покрытыми кровью губами.       — Молчи!       Приказывает убийца и, подойдя вплотную, утыкается лбом ему в плечо. Он успел. Какое же это облегчение, что он успел.       — Я так хочу тебе врезать, — шепчет Чуя, успокаиваясь, — но вижу, что тебе и так уже досталось.       Осаму обнимает его одной рукой, нежно проводя ладонью по лохматым волосам. Его Чуя всё же пришёл. Пришёл для того, чтобы они умерли здесь вместе. Дазай не питал иллюзий, оставляя Накахару в номере отеля. Демон прекрасно понимал, что, как только Чуя узнает о его смерти, отправится следом. С одной лишь разницей: людям дано переродиться и, забыв всё, прожить новые жизни, а его ждёт пустота. Что же, судьба дала ему ещё один шанс увидеть своё рыжее чудо.       Как жаль, что нельзя вскрыть свою грудь и показать Фёдору, за заторможенными движениями которого Осаму продолжал зорко наблюдать, всё то, что он испытывает к этому человеку. Убедить нового владыку Преисподней, что Дазая не интересует ничего, кроме объятий Накахары. Разве можно объяснить глухому и слепому до его чувств демону, что Осаму хочет всего лишь защитить своё сокровище?

***

      Чуя проснулся от ужасной боли и невозможности вздохнуть. Грудь ныла, как стянутая тугим ремнём, а сердце колотило так, будто могло в любой миг разорваться.       Накахара честно пытался успокоиться и дышать ровнее, но абсолютная тишина комнаты, отсутствие Осаму рядом и полная темнота перед глазами плохо способствовали подобному. Он смутно помнил, что Дазай сказал о необходимости срочного отъезда. Но как давно это было? Где сейчас Чуя? И главное: где Осаму?!       Чутьё подсказывало, что внезапный приступ Накахары напрямую связан с отсутствием демона. Этот глупый Дазай опять что-то надумал. Опять решил, что его жизнь стоит меньше жизни человека. И сейчас его любимая нечисть бьётся за их жизни. Один.       Скрипнув зубами и кое-как сумев вздохнуть, Чуя скатился с кровати, больно ударившись коленями о пол. Как же бесит это беспомощное состояние! А эта тварь в углу смотрит на него немигающим взглядом. Накахара игнорирует, опираясь рукой о кровать и вставая на ноги.       Глаза потустороннего существа тёмным серебром сияют во мраке съёмного номера и следят за человеком. Как он, шатаясь и периодически касаясь ладонью стен, добрёл до ванной, опустошил мочевой пузырь и вернулся в комнату.       — Что ты делаешь? — раздался тихий сиплый шёпот демона теней.       — Не видно? — резко отрезал Чуя, пристёгивая на бедро поверх джинсов ножны. Из валяющейся у двери сумки он достал портупею и накинул на плечи, застегнул на груди. — Собираюсь надрать задницу кое-кому из твоей братии.       Осаму словно надеялся, что он очнётся и отправится следом, а потому принёс в номер всё необходимое. Так Чуя щёлкнул замком кейса, извлекая пистолет. Проверил обойму. Полная.       — Ему твои игрушки не причинят вреда, — заверил Акутагава, поднимаясь со стула и делая шаг в сторону человека.       Накахара резко вскинул руку, наведя пистолет точно в лоб демону и зло прищурив глаза.       — Не смей приближаться!       — Эй! — в голосе Рюноске послышалась обида. — Я, вообще-то, на вашей с Дазаем стороне.       Он поднял перед собой руки ладонями к Чуе. Убийца смотрел на него, слегка склонив голову к плечу. Накахара не боялся бывшего протеже Дазая, но его раздражало, что из-за этой твари он теряет драгоценное время. Ещё так некстати снова заныло в груди, и сердце зашлось приступом быстрых болезненных ударов. Нужно торопиться.       — У меня нет никаких сторон, — отрезал Чуя, убирая пистолет в кобуру под рукой и теряя крохи интереса к Акутагаве. — Во всей этой дерьмовой ситуации мне нужно лишь одно — чтобы этот Фёдор отъебался от Осаму и меня раз и навсегда. Так что буду весьма признателен, если скажешь, где мне его искать.       — Сказал бы, да сам не знаю, — развёл руками бледный демон. — И не надо на меня так презрительно смотреть, я говорю правду. Дазай попросил присмотреть за тобой, прикрыть тенями, чтобы Достоевский не мог тебя обнаружить.       — Так это из-за тебя так темно?       — Вообще-то на улице глубокая ночь.       — Хорошо. Так даже лучше.       Чуя открыл ещё один кейс, где лежали любимые ножи. Ещё до того, как он взял их в руки, парень понял, что они изменились. Форма, острота оставались прежними, но вес и материал...       — Что это?       Достав один кинжал, Накахара принялся его изучать в тусклом лунном свете, льющимся из окна. Это однозначно была не закалённая сталь. Рукоять привычно ложилась в ладонь, но увеличившийся вес немного смущал.       — Кремний. Дазай попросил сделать их для тебя, — Акутагава всё же приблизился к человеку, но с явной опаской поглядывал на сжатый в его руке нож.       — И зачем мне камень? — уточнил Накахара, хотя про себя отметил, что демон старается держаться от него на безопасном расстоянии. Он боится?       — Камень, — фыркнул на его невежество Рюноске. — Тебе Дазай не удосужился объяснить, что это?       Чуя покачал головой. Даже если Осаму и пытался ему что-либо рассказать, в последние дни Накахара находился в таком состоянии, что плохо воспринимал и переваривал информацию.       — Этот камень не так просто достать. Кремний, оставшийся нам ещё от самих Древних. В руках жреца этот камень становится самым грозным оружием.       Чуя услышал что-то настолько странное, что требовало объяснений, но времени на них не было совершено. Очередной приступ боли сжал сердце и заставил согнуться, прижимая ладонь к груди. Убийца моментально выкинул из головы всё лишнее, оставляя две мысли: "найти Дазая" и "каменные кинжалы будут полезны". Об остальном он спросит потом, если они выживут. А если нет, то и спрашивать не придётся.       — Как ты собираешься его искать? — Рюноске протянул парню оставшиеся в кейсе кинжалы, которые тот распихал по ножнам. — Он подавляет всё вокруг своей аурой, чтобы отвести от тебя глаза Достоевского. Я не смогу найти Дазая. Разве что проверять каждый дом в округе.       — Я найду его, — уверенно прохрипел Чуя, набрасывая поверх свитера плащ, чтобы не слишком светить своей амуницией.       Он откуда-то был уверен, что сможет это сделать. Так же, как пару дней назад Осаму сам нашёл его в лечебнице на краю города. Найдёт, потому что они — единое целое. Потому что сердце Дазая бьётся в его груди. Сердце, которое могло вернуть демону все его силы, но он предпочёл слушать его биение в груди человека.       Убийца привычно надел на руки чёрные перчатки и бросил в карман пачку сигарет. Вроде бы, всё.       — Ты со мной? — обернулся у дверей номера Накахара.       — Ну уж нет, — Акутагава сложил руки на груди. — Я обещал немного помочь Дазаю, но сталкиваться лоб в лоб с одним из сильнейших демонов Преисподней — чистое самоубийство. Я и так уже по уши в дерьме. Хотите мило умереть вместе — ваша воля. Я лишь выполняю свою часть сделки.       — Думаешь, после нашей смерти Фёдор пощадит тебя? — усмехнулся Чуя.       — Нет. Но я попробую спрятаться.       — Да уж, — Накахара открыл дверь и уже вышел, но обернулся. — Спасибо за всё. И удачи тебе.       Оставив этой фразой теневого демона в полном смятении, Чуя спустился вниз, кивнул милой девушке на ресепшене и вышел на улицу. Ночь встретила его ноябрьской прохладой, грозящей скорыми первыми морозами.       Прикрыв глаза, парень сосредоточился на болезненных ударах своего сердца. Его ритм то стихал до нормального, то ускорялся сбивчивой аритмией. Прочь из головы все мысли. Прочь этот мир и ночь. Прочь всё, что было и есть.       — Осаму, — беззвучно шевелятся бледные губы.       Чуя уверен, что найдёт его. Осаму бы не велел Акутагаве принести ему какие-то необычные кинжалы из кремния, если бы не рассчитывал, что убийца присоединится к нему в бою. А значит, он был уверен, что Накахара найдёт его. Нужно только сосредоточиться.       Глубокий вдох. Перед мысленным взором только улыбающееся лицо его возлюбленного демона. Того, к кому неистово тянутся сердце и душа, все мысли и все чувства. Ради которого он хочет отдать всего себя. Которого он хочет ещё раз увидеть.       Ноги сами ведут его, словно направляемые неведомой силой. Влитая ли это в человека кровь демона или иная причина, но Чуя идёт, доверяя незнакомому доселе чутью. Главное — ни на миг не сомневаться, верить и идти. Пока Осаму жив, в чем тоже Накахара не сомневался, он не отступит.       Заброшенный склад в паре кварталов от отеля. Чуя уже видит его, когда сильный приступ боли заставляет остановиться и отдышаться, скрипя зубами. Но долгую передышку позволить себе он не мог. Каждый подобный приступ парень связывал с сильным ранением Дазая, ведь ничем иным объяснить их он не мог.       Собрав в кулак всю волю и достав один пистолет, Накахара тихо вошёл на склад, несколько раз моргнув от яркого после улицы света, заливающего помещение. Его любовник стоял, привалившись спиной к стене, обхватив рукой себя поперёк груди, его одежда была разодрана в нескольких местах и покрыта кровью. Не теряя ни секунды, Чуя вскинул руку с зажатым пистолетом и спустил всю обойму прямо в бледное лицо того существа, что отвлеклось от Осаму и обернулось к нему по первому выстрелу.       — Чуя, — Дазай обнял его, уткнувшегося лбом в плечо демона, одной рукой, — ты пришёл.       — Мне показалось, что ты на это и рассчитывал.       Руки безвольными плетьми повисли вдоль тела. Убийца нарушал одно из главных правил, повернувшись к жертве спиной, пока она жива, но плевать. Ему нужно три секунды покоя. Ровно три, и он сможет продолжить бой.       Одна.       — Я смел надеяться, — шепнул Осаму.       Две.       Демон резко дёргает на себя Чую, меняясь с ним местами, и теперь оказывается между рыжим убийцей и тем, кто, как понял Накахара, является тем самым Фёдором. Вот только хозяин Преисподней уже не в десяти шагах, а прямо за спиной Дазая. Каштановая голова дёргается, и Осаму выгибается в спине назад. Ещё мгновение, и его отбрасывает в сторону, оставляя дорожку алых брызг на светло-сером бетоне. Тело демона тяжело падает на пол лицом вниз, а Чуя каким-то невероятным образом ныряет головой вниз, уходя от удара длинных белых пальцев, похожих на паучьи лапы, и откатывается следом в сторону к Осаму.       — Дазай?       У Чуи на удивление спокойный голос и чёткие движения. Перекатившись, он припал на одно колено, выхватил второй пистолет и, прикрыв собой Осаму, навёл его на Фёдора. Словно всю жизнь не из засады стрелял, а работал оперативником.       — Терпимо, — опираясь на ладони, приподнимается Дазай и вскидывает голову.       На его окровавленных губах играет дикая улыбка. Отчасти она — результат действий Чуи. Осаму даже не начинал объяснять доверившемуся ему человеку, что он с ним делает, но тот на каком-то инстинктивном уровне улавливает это. В том, как Накахара нашёл Дазая, как стремится защитить.       Второй причиной этой ухмылки стало лицо Достоевского, так же наблюдающего за действиями Чуи. Непонимание быстро сменилось в нём яростью и чистой злостью. Обидой на то, что сей шедевр принадлежит кому-то другому.       — Два в голову. Два в сердце, — прошептал Осаму за спиной убийцы так, чтобы противник не мог его услышать. Чуя едва заметно кивнул.       Демон собрался с силами, перенося вес своего тела на левую ногу, согнутую в колене, и стараясь как можно меньше травмировать сломанные до появления Накахары рёбра. Урон от другого демона не шёл ни в какое сравнение с травмами, нанесёнными человеком. Переломы и раны, оставленные Достоевским, регенерировали чертовски медленно.       Почувствовав, что наконец может вздохнуть и двинуться, Дазай скомандовал:       — Сейчас!       Две пули с разницей в пару секунд вошли в восстановившееся лицо Достоевского, вновь заливая его кровью. Две другие промазали мимо сердца, Фёдор завалился на бок, поняв, куда метит человек, но Осаму уже сорвался с места, налетев на противника подобно вихрю. Его пальцы безжалостно рвали ткань мантии, царапали ногтями кожу.       Достоевский в долгу не остался. Его парализованное пулями тело в самом начале схватки двигалось чуть медленнее Осаму, но с каждой секундой боя скорость возвращалась к повелителю Тёмного Трона. Вот он сумел вывернуться из хватки Дазая и вонзил свои длинные пальцы с острыми когтями в живот изгнанному демону. Осаму зарычал, перехватывая его запястье и выдёргивая из своего тела инородный предмет.       В своём смертельном танце демоны сместились так, что Достоевский оказался спиной к Накахаре. Всего на пару секунд, но этого хватило, чтобы парень сорвался с места, выхватил один из кинжалов на бедре и в прыжке сверху вогнал его под лопатку противнику. Сжав рукоять обеими руками, убийца всем телом навалился на свою жертву. Фёдор вскинулся, отшвырнул от себя Осаму и сделал то, что Чуя меньше всего ожидал.       Демон резко взмыл в воздух вместе со своей ношей, да так, что Накахара не успел опомниться и разжать руки, как его тело прошило болью, а перед глазами замелькали разноцветные пятна. Фёдор на полной скорости врезался спиной, на которой болтался Чуя, в бетонный потолок, и тот почувствовал себя так, словно оказался между молотом и наковальней. Плотное тело бессмертного едва ли уступало в твёрдости бетону. Воздух вышибло из лёгких, ладони отпустили единственную опору, и Чуя, лишившись её, полетел вниз.       Но упасть ему не дали. Белые паучьи пальцы железной хваткой вцепились в горло.       Когда за пятнами света Накахара смог снова различать реальность, увидел прямо напротив себя бледное худое лицо со впалыми щеками, до отвращения яркими губами и бездушные фиолетовые глаза, пылающие потусторонним светом. До зуда в дёснах захотелось плюнуть в это отвратительное лицо, но пережатое горло не позволяло.       Фёдор склонил голову к плечу и немного повёл рукой, рассматривая лицо человека.       — Прекрасно, — наконец выдал он свой вердикт, расплываясь в змеиной улыбке. — Почти идеально. Превращение ещё не закончено, но ты уже прекрасен. Признаться, я даже немного разочарован, что мне самому не пришла в голову эта идея.       — Пошёл нахер! — прохрипел Чуя, болтая ногами в воздухе. Выронив пистолет, он пытался руками разжать пальцы Достоевского, чтобы снова иметь возможность дышать. Но с равным успехом он мог попробовать остановить собой океанский лайнер.       Фёдор завёл за спину свободную руку и вытащил из спины нож.       — Забавная вещица, — он повертел его перед глазами в опасном расстоянии от лица Чуи. Каменное лезвие в крови расплывалось перед взором парня, воздуха категорически не хватало. — Поделишься, где взял? Нет? Тогда, может, я вырежу им твои прекрасные глазки?       — Только попробуй!       Безумный рык снизу и рывок сдёрнули оба болтающихся в воздухе тела вниз. Это Осаму, придя в себя, вцепился в ноги Фёдора, рванув его к земле. Растерявшись, демон выпустил свою жертву, которую тут же, не сильно церемонясь и беспокоясь о приложенной силе, поймал Дазай. Чуя болезненно зашипел, кажется, Достоевский сломал ему пару рёбер, приложив о потолок.       — Как трогательно! — рассмеялся повелитель Преисподней, поднимаясь с колен. — Изгнанный ущербный демон и недообращённый жрец!       Осаму мягко поставил возлюбленного на ноги, придерживая за талию, пока тот пытался отдышаться и справиться с болью. Его глаза полыхали кроваво-красным огнём.       — Всё ещё уверен, что не хочешь забрать своё сердце? — усмехнулся Чуя, сжимая запястье демона.       — Уже надоело его хранить? — так же насмешливо ответил Осаму.       Накахара фыркнул и подул на мокрую прядь волос, что прилипла к его лицу, пытаясь отбросить её, освободив обзор.       — Не дождёшься, глупый демон.       Достоевский вытянул руку, указывая чёрными когтями на своих противников.       — Великие Первые, Осаму, ты был одним из сильнейших демонов! До чего ты докатился?! А ты, мальчишка, — его мёртвые глаза теперь смотрели прямо на Чую. — С твоей новой силой зачем тебе это жалкое подобие настоящего демона? Преклони передо мной колени. Зачем тебе умирать, когда ты можешь служить самому воплощению смерти?       — Преклонить колени, говоришь?       Он помнит, как Осаму опускается перед ним на пол. Как смотрит любящими и преданными глазами. Как целует горячими губами его стопы, нежно и бережно держа их в своих ладонях. Помнит его счастливый смех и шёпот слов любви.       — Служить воплощению смерти?       — Чуя!       Но рыжеволосый убийца отбрасывает руку Дазая со своего плеча.       — Ты нихрена не знаешь о смерти! — парень гордо выпрямился во весь свой небольшой рост и расправил плечи. — Я не боюсь смерти.       Фиолетовые глаза на бледном лице, искажённым злобой, полыхнули ярким пурпуром.       — Я даю тебе шанс править этим миром под моей рукой! Как правили, подобные тебе во времена Древних! Зачем тебе это жалкое ничтожество?       — Замолчи!       Чуя не может видеть то, что наблюдает Фёдор, и от чего у Осаму перехватывает дыхание. Вокруг прекрасных синих глаз начинает клубиться мерцающая голубая дымка.       — Почему ты, человек, его так защищаешь?! Он же демон, у которого даже сердца нет!       — Нам и одного на двоих хватит!       С гортанным рыком Накахара рванул вперёд с такой скоростью, на какую человек не может быть способен. Он не чувствовал боли в сломанных рёбрах или усталости в мышцах. Разум застилала ярость, направленная на его врага. Да, в этот момент Чуя понял, что Достоевский не был врагом Дазая. Сейчас это был лично его — Чуи — враг, желающий отнять у него самое дорогое в жизни.       Выхватив из ножен на поясе каменные кинжалы, Накахара в два прыжка преодолел разделяющее их расстояние. Клинки обрушились на повелителя Тёмного Трона, рассекая грудь. Ударом ноги он отбросил демона, и, потеряв равновесие, Фёдор впечатался в стену склада. Бетон вокруг него покрылся трещинами. Голова поникла.       Не дав врагу опомниться, Чуя вновь оказался рядом, удар за ударом погружая ножи в его грудь и плечи. Подобную слепую ярость он в последний раз испытывал, убивая отчима. Тогда Накахара остановился только благодаря вмешательству Дазая. Сейчас демон не спешил его останавливать, и Чуя колол и колол, забыв себя. Достоевский не сопротивлялся.       — Чуя, беги!       Почему в голосе Осаму столько ужаса, ведь всё хорошо? Он убьёт эту тварь, и они будут жить спокойно. Он может сокрушить Достоевского. Он уже это сделал.       Боль ворвалась в тело так же внезапно, как отступила ярость. Чуя удивлённо моргнул, чувствуя, как тепло разлилось внизу живота. Не то приятное тепло, что дарила любовь Осаму, но горячее и липкое. Руки мгновенно ослабели, и непослушные пальцы разжались, выронив кинжалы. Странно, Чуя не слышал, как они упали на пол. Разве камень при ударе о бетон не должен издавать звуки?       Накахара медленно опустил взгляд ниже, скользнув по ухмылке на белом лице Достоевского, по его руке, и не нашёл кисти демона. Та была спрятана в чём-то нежно-белом, что поразительно быстро меняло свой цвет до алого.       — Ты же не боишься смерти?       Почти с любовью прошептал Фёдор, и Чуя почувствовал, как внутри живота что-то шевельнулось. Руки и ноги стали неметь.       — Так отправляйся в её объятия!       — Чуя!       Убийца не помнил своего полёта, почти не ощущал удара о пол. Он видел только, как Осаму набросился на Достоевского. В ушах гул, и звуков схватки тоже не слышно. Он понимал, что силы демонов не равны. Он нужен Осаму.       Собрав последние силы, Чуя попытался подняться, но одна рука не слушалась его, а вторая соскользнула по какой-то луже. Он снова упал плашмя.       Он не слышит криков, но видит, как Фёдор поднял Осаму, а потом тело его возлюбленного выгнулось под неестественным углом. Повелитель Преисподней рвал и ломал тело своего врага, кромсая его в клочья. Накахара взвыл, но не слышал себя. Он смотрел, как Осаму безвольно обмяк, а потом Достоевский отшвырнул его в сторону, как тряпичную куклу. Его залитое кровью лицо осветилось триумфом.       Пожалуйста, Осаму, вставай.       Поверженный демон оставался неподвижен.       Не смей умирать!       Но Чуя не видит, чтобы грудь Дазая вздымалась. Его карие глаза смотрят, не моргая, вверх.       Нет! Это неправда!       Чуя пытается подняться, но не может. Чёртово человеческое тело отказывается двигаться. Рука вновь проскальзывает по собственной крови, что разлилась под Чуей, но он раз за разом пытается встать и падает. Зрение туманят слёзы, что потоком стекают из глаз по щекам. В горле сухо, но он всё равно не слышит свои вой и хрип. Он должен добраться до Дазая! Он должен помочь ему!       Чуя ломает ногти о бетон, но цепляется за него пальцами одной руки и немного подтягивает своё сломанное тело. Ещё чуть-чуть!       На подошедшего Достоевского ему плевать. Единственной слушающейся его рукой парень с трудом вынимает кинжал и, протащив его по своей крови, вонзает тому в ногу. Накахара даже не обращает внимания на то, что демон не трогает его, почему не преследует и не добивает. Он просто ползёт дальше. Он должен доползти, должен успеть коснуться Осаму прежде, чем умрёт. В последний раз. Вместе до самого конца.       — Та, что он звал Великой Матерью, — Чуя никогда не молился и не был религиозен, но сейчас он не знал, что ещё можно сделать. Слёзы и рыдания душат, его голос похож на хруст сухих ветвей, а где-то позади воет от боли Достоевский. — Ты, что ему Мать, помоги мне. Дай мне лишь добраться до него. Дай умереть с ним. Дай любить его до последнего дыхания.       Он почти смог. Ещё немного. Чуя из последних сил тянет руку, пытаясь дотянуться до пальцев Осаму.       Злобно шипя от боли, Фёдор рывком переворачивает его на спину, нависая сверху. Его глаза пылают ненавистью и тем, чем он является — обещанием смерти.