Испытание нестоянием

      Над Заманом занимался рассвет, мрачный, как сама крепость. Небо застили тучи, столь густые, что и ветер не мог разогнать их. А ветер был силён — рвал белое одеяние Крисании, шумел в широких рукавах, норовил столкнуть вниз, в пропасть, заполненную бледно-зелёным туманом. Одной рукой придерживая подол платья, другой — опираясь о каменную стену, жрица осторожно всходила по ступеням, что огибали скалу спиралью.       Наконец, Крисания поднялась на вершину. Рейстлин стоял там, ссутулившись, вцепившись обеими руками в посох, словно чтобы ветер не подхватил его и не унёс прочь. Чёрная мантия трепетала, седые волосы рассыпались по узким плечам.       Такой слабый — такой могущественный, такой уязвимый — такой решительный… Такой одинокий.       Даже брат покинул его. Подумать только — могучий воин Карамон, годами опекавший Рейстлина, внезапно оскорбился резкими словами о том, что он не нужен. Как будто он прежде этого не слышал! Губы Крисании презрительно скривились. Ни она сама, ни стоящий к ней спиной Рейстлин не заметили, что на миг жрица в точности повторила обычное выражение лица чёрного мага. «Лицемерный Карамон! Твердил, что заботится о брате, но на деле его держала при Рейстлине лишь неуверенность в себе. А стоило ему взять Заман без помощи чародея и понять, что он и сам чего-то стоит, как он тут же припомнил брату все обиды и бросил его! Рейстлин знал, что так будет: он нарочно не помогал Карамону в битве, чтобы тот обрёл уверенность и освободился. Вот, кто настоящий заботливый брат! Вот, кто из них двоих сильнее! У Карамона была могучая стать, любовь жены, уважение соратников — а он только и делал, что ныл и мямлил! Рейстлина никто по-настоящему не любил, над ним издевались, презирали, боялись — и вот он здесь, бесстрашно прошедший все испытания. Осталось лишь последнее… и только я осталась у него. Я одна достойна быть с ним».       Порыв ветра высек из глаз Крисании слёзы — непостижимый сплав восхищения и жалости, нежности и гордыни, зовущийся любовью.       — Рейстлин! — позвала она.       Маг не обернулся, не шелохнулся даже. Лишь ветер донёс сиплый шёпот:       — Ты всё-таки пришла. Каков же твой ответ? Ты обещала дать мне на рассвете… его.       — Сам рассуди: уж коль я здесь, то значит я с тобою, — откликнулась Крисания, пытаясь вернуть голосу обычную холодность. Всё-таки накануне маг и ей велел убираться, и гордая жрица не могла позволить себе так просто забыть об этом.       Но захлёстывающие её чувства были сильнее. Она подбежала к Рейстлину, протянула руку, чтобы коснуться его спины — хрупкой, но несгибаемой. И замерла. Вдруг он снова оттолкнёт её?       Рейстлин повернулся. Золотистая кожа, словно пергамент, туго обтягивала череп. Выпирали острые скулы. Губы такие тонкие, будто их и нет вовсе. Запавшие глаза с удивительными и жуткими зрачками казались нечеловеческими. И всё же маг был близнецом Карамона, и сквозь золочёную маску уродства проглядывали родовые черты статного красавца.       — Ну, так… — Крисания замялась. — Как видишь, я пришла. Я сделаю для тебя всё, что в моих силах. Каков ритуал открытия Врат?       — Ритуал… — скрипучим эхом отозвался Рейстлин, и в голосе его послышалась горькая усмешка.       Жрица приготовилась внимать очередной лекции о сущности и приёмах колдовства, но чёрный маг вдруг обнял её, прижал к себе и поцеловал — по-детски несмело, не открывая рта, прильнул к губам губами.       Крисания так опешила, что на несколько мгновений разучилась думать и не чувствовала ничего, кроме его шершавой кожи, сухой, твёрдой и тёплой. Не об этом ли она мечтала в ночи, принося магу клятвы верности, которых он не слышал?       Жрица разомкнула собственные уста, Рейстлин последовал её примеру, и сухость и твёрдость сменились влажностью и мягкостью. Крисания положила руки на плечи Рейстлина, обвила его шею и встала на цыпочки. Пальцы мага скользнули по её щеке, подбородку. Ветер взметнул и спёл волосы обоих — чёрные и белые пряди.       Не стало Замана, и Врата Бездны исчезли навеки, забыты были Карамон и могилы воинов, павших в битве за крепость, прóклятый Истар и жестокий Король-Жрец. Даже Светлый Паладайн и Тёмная Такхизис растворились в небытии. В мире остались только Рейстлин и Крисания. Остановилось само время, и краткое единение влюблённых казалось вечным.       — Ай!       Укол боли рассеял наваждение. Крисания машинально отпрянула и потянула палец в рот. Вынула: подушечка окрасилась кровью. Похоже, Рейстлин в неумелой страсти поцарапал ей десну зубом.       — Прости, — чёрный маг смущёно потупился и попятился, держа посох перед собой, словно хотел спрятаться за ним, как за стволом дерева. — У меня немного опыта.       — Нестрашно, — столь же смущённо ответила Крисания, проведя языком по раненой верхней десне. — Я тоже не искушена в этом, да и царапина пустяковая. Но почему ты снизошёл до?.. То есть, я рада, что тебя влечёт ко мне так же, как меня к тебе… — тут жрица вспомнила о смирении и уточнила: — или что ты просто решил так наградить меня за верность.       — Дурная вышла награда, — хмыкнул Рейстлин. — И не награда это. Это и есть ритуал: любовь несовместное соединяет, любовь открывает любые врата. Ей мы и должны заняться.       Крисания ощутила, как нагреваются, краснея, её щёки и уши. Руки сами скрестились на груди в защитном жесте. Конечно, жрица надеялась, что Рейстлин избавится от чёрных одежд и откроется ей полностью, и желала сделать то же для него. Но маг, казалось, отринул грубую плотскую любовь и стремился к высшей цели — Крисании оставалось лишь робко мечтать, что когда-нибудь они сольются. А теперь он предлагал ей соитие не из любви, не из похоти даже, а лишь как средство открыть Врата. О, лучше бы он овладел ею в порыве звериной страсти! Только не так бесчувственно.       — А поцелуя, чтобы отпереть Врата, не хватит? — спросила Крисания.       Маг покачал головой и опустил взгляд. Стиснул посох так, что длинные костлявые пальцы побледнели. Внезапно он снова вскинул на жрицу глаза: лицо его, и без того отталкивающее, исказила уязвлённая гримаса:       — Я вижу, что противен тебе, как и прочим, — прошипел Рейстлин. — И где теперь все твои слова любви и верности?       — Я от них не отрекаюсь! — поспешно заверила Крисания; сомнение мага задело её, но она почла за лучшее проглотить обиду. — Я просто не думала… я не готова.       — Или ты считаешь, что я затеял всё это лишь ради доступа к твоим телесам? — вопросил Рейстлин. — Не льсти себе: ни одно живое существо не достойно, чтобы ради него проливали кровь и страдали. Лишь сила и власть вправе требовать такой цены. Любой цены. Оглянись вокруг: мир полон зла, корысти и мерзости, несчастных, жестоких и обездоленных. Даже боги им замараны… или, быть может, мир таков, потому что таковы боги? Твой Паладайн покарал Истар, не пощадив не только Короля-Жреца, но и сотни одурманенных им верующих. Когда я стану богом, я изменю это: никто больше не будет страдать так, как страдал я, как страдали тысячи со мной и миллионы до меня. Но только ты можешь помочь мне в моей миссии, и для этого тебе надо лишь раз… раздви…       Маг охрип и осёкся. Зашёлся кашлем, навалившись всем весом на посох, на камни под его ногами упали тёмно-алые капли. Крисания поняла, что он пытался сказать, и покраснела ещё гуще: теперь вдобавок к щекам и ушам у неё пылала шея.       — Мне это тоже не по нраву, — признался Рейстлин, утерев окровавленные губы рукавом. — Всю жизнь женщины смотрели на меня либо с отвращением, либо с насмешкой. Я знаю, что уродлив и тщедушен, и стыжусь своего тела. Я боюсь, что, увидев меня целиком, ты отвернёшься. Но это — единственный путь, и без тебя мне его не пройти.       В который раз за время знакомства с Рейстлином сердце Крисании сжалось от жалости! Теперь к ней примешалось возмущение: «Да как они все смели? Как можно его не любить? Презренные слепцы внушили ему, что он дурен, а он ведь — лучший человек на свете! Самоотверженнее любого жреца, сильнее духом любого воина, умнее любого книжника! Честнее бога!»       Крисания вновь приблизилась к Рейстлину. Левой рукой обняла его согбенную спину, правую положила на впалую щёку и развернула лицо мага к себе.       — Ты прекрасен, — прошептала она, обдавая Рейстлина жаром волнения и смущения, и поцеловала его.

_____

      Маг наколдовал приземистый полупрозрачный купол, защищающий от ветра и сберегающий тепло. На каменный пол легли чёрный и белый плащи, за ними последовали другие предметы одежды.       Крисания глядела сквозь мутную стену купола, не в силах обернуться к Рейстлину. «Смотрит ли он на меня сейчас, или тоже сидит, отвернувшись?» Она опустила глаза: на самом краю ложбины между упругих белых грудей висел медальон Паладайна на короткой цепочке. Крисания сжала чудотворное украшение — символ своей былой веры — и подумала: «Должна ли я снять и его? Вправе ли я вообще его носить, если теперь я верю в Рейстлина больше, чем в бога?»       Сзади раздалось неуверенное покашливание, и, хотя под куполом было тепло, по спине Крисании побежали морозные мурашки. Нет, не только они! Рейстлин, едва касаясь, водил пальцем вдоль её позвоночника: туда-сюда, — и с каждым разом амплитуда вождения ширилась. В верхней точке его ладонь залезала всё дальше под волосы, в нижней — всё ближе подбиралась к ягодицам. Наконец, одной рукой он нежно обхватил шею Крисании, другой обнял её поперёк живота.       Жрица, неловко перебирая поджатыми ногами, повернулась в объятиях мага, чтобы быть к нему лицом. Её ладони легли на безволосую грудь Рейстлина, впалую, но отнюдь не дряблую. Губы вновь встретились с его губами.       — Д… — Рейстлин попытался что-то сказать прямо во время поцелуя, вдыхая свой жар в рот Крисании.       — Да? — она неохотно оторвалась от чародея и потёрлась носом о его нос.       На золотистых щеках Рейстлина проступил болезненный румянец. Маг поджал губы, отвернулся и смущённо прошептал:       — Д-дай взглянуть на тебя.       Крисания поняла. Бедный, он прозревал тьму и магические мóроки, но не зрел женского тела во всей полноте. Впрочем, жрице, посвятившей жизнь служению Господу, и самой было интересно посмотреть на мужчину.       Они встали на колени друг напротив друга. Крисании нравилось думать, что это — символ их взаимной присяги, однако подняться во весь рост им всё равно не позволял низкий свод купола.       Глаза Рейстлина утратили жуткость. Зрачки его то бегали вверх-вниз, изучая тело Крисании, то стыдливо метались в стороны. Сейчас, как никогда, он походил на неуверенного в себе забитого мальчишку. Однако жрица знала, что неуверенность эта обманчива.       Крисания тоже смотрела на мага. Он был тощ, но жилист, золотистая кожа стягивала его тело так туго, что под ней виднелись вздувшиеся вены, а кое-где — волокна мышц. «Осталось ли в нём хоть немного жира?» — подумалось жрице. Словно иссохший труп — немногих прельстит такая внешность. Но есть ведь поговорка, что шрамы украшают мужчину… а Рейстлин был одним сплошным шрамом! На ресницах Крисании блеснули слёзы жалости к своему истерзанному возлюбленному. Жрица смахнула их и скользнула взглядом по животу мага, настолько запавшему, будто внутри него не было органов, и — ниже. Да, никакие истощающие испытания не отменят кровного родства: могучая стать близнеца Карамона проявлялась не только в лице Рейстлина.       Сердце Крисании заколотилось от волнения, к щекам опять прилила кровь. Конечно, чистой душой и телом жрице было особо не с чем сравнивать, а всё же чутьё подсказывало ей, что член чародея довольно велик. Увенчанный серебряной короной кудрей на лобке, он слегка покачивался в такт дыханию Рейстлина, гипнотизировал, словно маятник, покрытый сетью синевато-зелёных вен. Из-под чуть приподнятой крайней плоти выглядывала гладкая розовая головка. Вид обычной человеческой кожи на теле Рейстлина возбудил Крисанию: ей захотелось прикоснуться к члену, ощутить его тяжесть и мясистую мягкость — и почувствовать, как он каменеет в её руках.       «И это будет во мне? А ведь он должен стать ещё больше!» — у жрицы заныл живот; кончики пальцев на руках и ногах похолодели, по всему остальному телу разлился жар.       Заметив, что Крисания неотрывно смотрит на его член, Рейстлин прикрыл пах ладонью.       — Зачем? — вырвалось у жрицы. — Не… не стыдись… он… красивый. Похож на драгоценный скипетр: золотой, увитый изумрудными и сапфировыми нитями, и с навершием из…       — Какая банальность, — прошептал Рейстлин и согнул колени до конца, сев на собственные пятки и запрятав член между ляжками.       — Почему? — удивилась жрица. Ей-то казалось, что сравнение очень остроумное, а главное — лестное. Но магу, похоже, не понравилось.       — Так часто пишут… — забормотал было Рейстлин, но резко смолк.       — Где пишут? — заинтересовавшись, Крисания подползла к нему.       — Ну, там… в трактатах разных…       Маг снова принялся отворачиваться, а жрица снова поняла, в чём дело. Конечно, он ведь ещё далеко не стар и, лишённый женской ласки, наверняка, перечёл не одну срамную книжку с картинками. Но откровение о том, как Рейстлин проводил досуг, не разочаровало Крисанию, а совсем наоборот: «Он тоже человек! Пусть это и нужно для ритуала, но он хочет меня по-настоящему!»       Без лишних слов она повалила чародея на смятые чёрно-белые одеяния и взгромоздилась сверху.