***
Коннор дрейфовал в вязкой темноте и никак не мог понять, где он. Очень болела спина. Голова раскалывалась как в тот раз в детстве, когда приливная волна впечатала его в скалу. Иногда к нему прикасались приставучие щупальца, тянули, щипали. Он молча пытался и не мог от них уплыть. Он помнил, как перед штормом пошел на глубину, как отвлекся на большой человеческий корабль и подошел к нему слишком близко, помнил как его закрутило водоворотом и затянуло под винт, а после этого – ничего. Ему было жарко и непонятно хотелось воды. Как будто узнав его желание вязкая темнота коснулась его очередным щупальцем, мокрым и горячим, и только тогда Коннор понял, что он на суше. Рванулся, застонал от отчаяния, потому что темнота не отпускала. Холодная вода полилась в горло, и он глотнул, раз, другой, с наслаждением, которого не испытывал раньше. Привыкнув, он понял, что щупальца облегчают боль и жар. Холодный скат устроил лежбище на ноющем боку и оттуда растеклось приятное онемение. Он задумался было, откуда на суше скат, но голова снова загудела болью, и он перестал думать. Боль отступила, спряталась, и Коннор уснул.***
Когда Коннор проснулся снова, темнота по-прежнему обступала со всех сторон, но уже не была ни жаркой, ни вязкой. Он попытался перевернуться на спину и с восторгом обнаружил, что может это сделать. Голова болела, от соприкосновения с мягкой поверхностью заныла спина, а на теле он обнаружил одежду, которой на нем быть не могло. Коннор очень аккуратно сел, стараясь не поддаваться панике. Он никогда еще не был в человеческом доме, но был уверен, что сейчас находится именно в нем. Единственные люди, с которыми он до сих пор общался – всего два раза – были с дальних южных островов и считались вэйлам*1 братьями по крови. Но те люди были совсем простые, жили в домиках из травы, не носили одежды и верили, что в океане живут те-кого-не-видно. Первый раз – когда мать привела их с братом и заставила учиться ходить ногами по суше. Тогда они провели на островах весь сезон штормов. Спотыкаясь на каждом шагу и по большей части ползком, сбегали от матери в океан, не желая ходить. Учились улыбаться широко и смеяться громко. Учились человеческой речи, бедной на звуки и потому простой. И второй – когда он поранился о ржавое железо и рана начала гнить. На хвосте у него так и остался глубокий неровный шрам. Травница, сморщенная, почти черная от дряхлости, сначала срезала гнилое мясо, а потом прижгла горящей палкой. Его держали сразу шестеро мужчин, а он кричал так, что слышали и на севере, наверное*2. А она только смеялась беззубым ртом и стребовала с него травы из моря-посреди-моря. "В качестве платы тем-кого-не-видно", так она сказала. Люди с большой земли были опасны. Это он знал от матери и верил ей беспрекословно. Но опасны они были только для водной формы. Он иногда ходил среди людей, быстро поняв, для чего нужна одежда и добыв ее с какого-то утопленника. С удивлением узнал, что люди не говорят на одном языке как вэйлы. Разные наречия все равно оставались простыми, и он быстро научился говорить на многих из них. Но он никогда не заходил в многочисленные дома, стараясь всегда быть недалеко от океана. Откуда-то донесся странный звук, похожий на рокот волны, прервав его размышления. Коннор вскинулся, но звук больше не повторился, и он решил, что надо выбираться. Он ощупал пространство вокруг и обнаружил с одной стороны пустоту, осторожно опустил ноги туда и наткнулся на твердую поверхность. Поднялся, ощущая тревожное кружение в голове и жалея, что на суше не работает эхолокация. Сделал шаг вперед и наступил во что-то живое. Оно оглушающе закричало и рвануло в сторону, Коннор бросился в сторону тоже, споткнулся, налетел на что-то тяжелое и твердое и уронил это с ужасным грохотом. Чудом не упав следом, зацепился за что-то рукой и тогда только упал, свалив это на себя. Забарахтался, путаясь во всем и захлебываясь паникой, запутывая себя еще больше. От головокружения перед глазами поплыли разноцветные пятна, к горлу подкатила тошнота. То самое заходилось воем и рычанием. Что-то грохнуло рядом. И тогда вдруг стало светло.***
Хэнк пинком открыл дверь в спальню и включил свет, готовый сражаться и спасать Сумо. И замер, разглядывая картину явившуюся его глазам. Сумо, вздыбивший шерсть и ставший в полтора раза больше, стоял рядом с дверью, широко расставив лапы и наклонив голову к полу, – только чудом Хэнк не задел его – и захлебывался не то воем, не то лаем на то, что было перед ним. Их пациент лежал на полу, взъерошенный, со сбившейся одеждой, застывший как олень на ночной дороге под светом фар. Сверху на нем оказался торшер, провод обвился вокруг рук парня на манер наручников, и Хэнк подивился как ему удалось так запутаться. Сразу за спиной у парня валялась прикроватная тумбочка, которая и породила весь тот грохот. Мальчишка дышал как загнанная лошадь и выглядел в целом весьма хреново. Бледный и мокрый, немигающий, напуганный и почему-то невероятно смешной. Игнорируя любой гуманизм и сострадание, Хэнк привалился спиной к косяку и заржал в голос. Ничего не мог с собой поделать. Адреналин медленно отступал, а врага так и не обнаружилось. Как ни странно, его смех помог и пострадавшим. Сумо заткнулся, сдулся до нормальных размеров и замотал хвостом, ткнулся лбом в колени. Парнишка вздрогнул, расслабился и обмяк и, хотя выглядеть лучше не стал, но страх ушел из взгляда, а дыхание стало замедляться. – Ну и натворил ты делов тут, парень, – Хэнка, наконец, попустило, – Сумо вот мне напугал, меня переполошил. Хэнк оттолкнулся от косяка и осторожно направился к пленнику торшера. Определенные признаки заставляли его медлить. Парень мог вновь ударится в панику и навредить себе. Хэнк присел рядом с ним и аккуратно распутал провод, постоянно отслеживая положение тела парня и его взгляд. Но тот вроде не дергался, лежал спокойно. Хэнк поставил торшер и помог парню подняться и сесть на кровать. – Извини, я случайно, – Хэнк удивленно вскинул взгляд, когда парнишка подал голос, хриплый и совсем тихий, с каким-то странным акцентом. – Кто бы не испугался, проснувшись в кромешной темноте. Сними-ка футболку, я посмотрю твою спину. Как бы порезы не открылись. Парень как-то скособочился, поднимая футболку вверх, стянул с себя и снова замер. Как будто пережидая головокружение. Хэнк прищурился и, прихватив парня за подбородок, повернул его голову к свету. – Звать-то тебя как? – спросил он, внимательно рассматривая зрачки. – Коннор. – Коннор и все? – так и есть, зрачки реагировали медленно, неохотно сужаясь, но хотя бы реагировали и на том спасибо. – Вэйл? – в голосе парня – Коннора – явно слышался вопрос. Хэнк решил это проигнорировать. – Хорошо, Коннор Вэйл, сдается мне, у тебя сотрясение. Тошнота есть? Голова болит? Коннор осторожно кивнул. – Ложись-ка давай, сейчас что-нибудь придумаем, – пока Коннор медленно укладывался на живот – надо же сообразительный какой – Хэнк поднял тумбочку, радуясь, что не оставил медикаменты на ней, и дошел до комода. На голову компресс, конечно, не приклеишь, но в морозилке лед должен быть. Хэнк вернулся к кровати и осмотрел раны на спине Коннора. Сам Коннор косил на него глазом, но молчал. – Не хочешь рассказать, как тебя угораздило оказаться на пляже ночью и в ураган? – спросил Хэнк, пока заново наносил мазь на порезы. Шорты он просто закатал вверх, открыв порез на ноге. – Нет? – этот засранец определенно нарывается. – А тебя как зовут? – Хэнк Андерсон. Думал уж, не спросишь, – Коннор только стрельнул взглядом из-под ресниц. Хэнк налепил свежий компресс на синяк на боку и поднялся с кровати. – Сейчас принесу лед, твоей голове тоже нужен холод. Постарайся больше ни в чем не запутаться, пока меня нет. – Хорошо, Хэнк. Можно мне воды? – Не желательно, конечно. Но, думаю, немного не повредит. Ты несколько часов пролежал без сознания, – Коннор вздохнул и ткнулся лицом в подушку, и Хэнк, почесав в затылке, отправился на кухню за льдом и пузырем для него.***
Едва Хэнк вышел из комнаты, Коннор поднял голову. Бежать он не собирался. К тому же то самое, оказавшееся всего лишь собакой, осталось в комнате. Собака сидела возле двери и шумно дышала, вывалив розовый язык. Сумо, так ее зовут, припомнил Коннор. Собак он не боялся, хотя они часто засекали его в волнах и лаяли. Но одно дело в океане и совсем другое тут, на суше, в чужом доме. Коннор решил, что лучше оставаться на месте. Он с трудом извернулся и посмотрел на тот бок, который Хэнк мазал чем-то приятно прохладным. Глубокая рана его огорчила своим видом. На бедре была еще одна такая же. И на спине, там, где он не мог увидеть, тоже ощущалась стянутость. Глубокие порезы плохо заживали в соленой воде. Коннор подумал, что щупальцы, мучившие его в темноте, были руками Хэнка, который помог ему и полечил его раны. Намного менее болезненно, чем травница с островов. Коннор дернул плечами от неприятных воспоминаний. На другой бок Хэнк приклеил что-то плоское и холодное, а под ним угадывался синяк и было больно, если подвигать рукой. Других повреждений не было. Закончив с осмотром своего тела, Коннор с любопытством огляделся по сторонам. Раз предоставилась возможность, надо осмотреться. Будет, что брату рассказать при случае. То, на чем он лежал, было очевидно подобием лежанок из веток и травы, которые он знал. Лампы он уже видел на улице и в пляжных домах. То, что упало на него, было уменьшенной копией уличных фонарей. Шкаф, который он уронил, и другой, больше размером, стоящий у двери, тоже были похожи на то, что он уже видел. Так что больше ничего интересного в комнате не было. Только те штуки, которыми Хэнк его лечил, но они лежали на дальнем шкафу и были слишком мелкими, чтобы разглядеть как следует. Хэнк сказал, что его голове нужен холод, но как это поможет? Хэнк хороший. Может он тоже травник? Коннор зевнул и опустился обратно на мягкую лежанку. Ужасно хотелось спать. В океане он привык спать редко и не ощущал сонливости*3. Только на берегу спать хотелось каждый день и это ужасно мучило. Спать значило подвергнуть себя опасности. Правда, если бы Хэнк хотел, он мог сделать что угодно, пока Коннор валялся тут беспомощным. Коннор зевнул еще. "Хэнк разбудит меня, когда вернется, – подумал он, – он такой громкий, я его услышу".***
Когда Хэнк вернулся с пузырем льда, водой и анальгином для Коннора, тот уже спал. Сумо счел свой долг исполненным и ушел на свою лежанку в гостиной. Хэнк осторожно поставил стакан с водой на тумбочку, погасил верхний свет и включил торшер. Коннор спал, трогательно поджав руки под грудь, и в общем не воспринимался как злонамеренный субъект с неустановленной личностью. Хэнк присел на край кровати и ощупал голову Коннора. С той же стороны, где на боку был синяк, на голове налилась шишка. Он не заметил ее, потому что не искал, а густые кудряшки скрывали шишку от случайного взгляда. Хэнк раздвинул волосы и аккуратно приложил к припухлости пузырь со льдом. Спать не хотелось, слишком уж Коннор выбил его из колеи своими ночными приключениями. Да и выспался накануне. Ожидая пока истекут первые двадцать минут компресса, Хэнк рассматривал лицо Коннора. Скуластое, с ровным носом и упрямым подбородком, совсем не изящное, как он сначала подумал. Возможно, дело в ресницах, длинных и густых, придающих Коннору какой-то кукольный вид. На губах Хэнк залип и чуть не пропустил время. Такие губы можно целовать вечно. Он виновато покосился на дверь, как будто Сумо мог вернуться и уличить его в непотребных мыслях. Снова приложив пузырь к шишке через пять минут, Хэнк стоически отказался от разглядывания лица Коннора и вместо этого стал рассматривать затылок. Кудряшки наверняка приводили девчонок в восторг и на ощупь были просто замечательные. Хэнк вздохнул. У него тоже волосы вились, если отказаться от привычной короткой стрижки, но были жесткие и приводили в восторг разве что своим золотистым оттенком. Медитативное накладывание-убирание компресса через равные промежутки времени внезапно способствовало улучшению памяти. Хэнк вспомнил вдруг, что при сотрясении нельзя давать лекарства, и порадовался, что Коннор уснул раньше. В больницу так или иначе придется ехать. Вот только с документами вопрос. Ясно как день, у мальчишки нет ничего, а почему – это уже другой вопрос. Хэнк посидел, ожидая окончания борьбы законопослушности с интуицией*4. Интуиция победила, и Хэнк решил предъявить свои документы – у него действовала полицейская страховка – и выдать Коннора за себя. С учетом ЧС и всеобщей запарки – могло и прокатить, почему бы и не попробовать. Осталось дождаться утра и пробуждения Коннора.