Его причуда

— Если не против, то мы сразу перейдем к делу, — Губернев, уже в привычной ему форме, в этот раз начинал без лишних слов. — Ты возвращаешься? — и студия замерла, Дмитрий замолк в ожидание ответа, хоть и знал его. — Да, — после некоторой паузы, произносит Антон. — Анатолий Николаевич уговорил. Я и полгода дома не посидел, а он позвонил и сказал, хватит мне дурачиться, гонять, мол, надо, пока можешь. А здоровье позволяет, — Антон и сам посмеялся над словами тренера. — А уже через неделю я на базе был, с остальными тренировался. — Ну, это же просто замечательно! — Губернев искренне обрадовался известию. — И все же, Антон, ты так неожиданно ушел. Почему? — Я уже говорил, очень выматывают проверки, разбирательства. Все твои усилия могут пойти коту под хвост из-за допинга, который ты не принимал. — Намекаешь на Логинова? — Намекать уже поздно, наказание было и закончилось. Да только я в его чистоте уверен так же, как в своей. Я вижу, сколько усилий он вкладывает, все наши похают, а в итоге одна головная боль, — Антон положил одну руку на стол, то и дело, сжимая или разжимая ее. — Ты рад, что вернулся? — Мой отказ был преждевременный, я это понял потом. Тогда неудачи были, и у меня, и у ребят. За них ведь тоже переживаешь. Да еще здоровье подкосилось и как-то все друг на друга, — он затих, уставившись на замершую руку. — Я не выдержал. Наверное, так. Благо тренер это понял, — Шипулин немножко покивал головой, не скрывая своей добродушной улыбки. — Я счастлив, что могу продолжить кататься. — Какие планы? Что собираешься сейчас делать? — Возвращаться в строй, что же еще? — он слегка засмеялся. — Сперва в форму вернусь, а потом уже буду пытаться улучшить результаты. Да следующего сезона, а там уж, надеюсь, буду побеждать. — Сказывается твой временный уход? А вы как думаете? — и Антон залился в смехе, до того, что лицо его стало принимать красноватый цвет.       Новость о возвращении звезды российского биатлона не могла не распространиться со стремительной скоростью. Уже на следующий день все знали об этом, с самого утра об этом говорили, да и только. Не о чем было еще, о результатах боялись. Норвежцы как заперлись в комнатах, отмечая, так и выходили на тренировки. Это же надо было, оба брата обставили француза, а в спину уже дышал Логинов, наступал на пятки, прося дать пройти.       Этот сезон с самого начала показывал себя как время перемен, ушло много звезд, хороших биатлонистов, а из российской сборной ушли «молодые» и перспективные, да чего стоил один Шипулин! 2018/19 год грозился стать заведомо годом бесконечных побед Фуркада*. Никто в этом не сомневался, и поначалу так и было! На первом этапе Мартен не выделялся, а на втором задал жару! И сгорел. Йоханс не просто пытался что-то доказать, он побеждал с таким преимуществом, которое еще не было у Фуркада за всю его карьеру. Дьявол. А потом русские проснулись, встрепенулись, и стали в лидеры выходить. И тут все со скуки померли, с интересом ожидая непредсказуемые результаты, приводя аналитиков в недоумение.        С самого утра Мартен беседовал с тренером, гонки отменили из-за снегопада, а потом еще и тренировки. Делать спортсменам было нечего, все занимались, чем только могли. Беседу француз проживал, молча выслушивая наставления и упреки, похвалу и сомнения. Мартену это не нужно, ему ничего не нужно, но в этом нуждался его тренер — Венсан Виттоз. Он не понимал причину поражений своей главной звезды, ведь все как прежде! «Анализировать, — говорил тот, — нужно все хорошенько анализировать!». Будь другие обстоятельства, он бы сошел за сумасшедшего, твердя одно и тоже.       Спустившись вниз, в столовую, Мартен тут же уловил совсем непонятную ему речь, его родную. В холле отеля, на диванчиках практически в самом углу, сидели русские. Не сразу он разобрал в них Гараничева и Малышко, из женщин узнал только Юрлову, и то, «кружочек в уголке» может быть и не ей. Но он все смотрел, высматривал. Кого? Точно не его. Закрыв глаза, собираешься с мыслями. «Не дури, — говоришь себе, чуть ли не молишь». Сжав руку в кулак, оборачиваешься и уже делаешь шаг, как видишь этого, открыв глаза. Всего в двух шагах. Смотрящего на тебя, наблюдающего за каждым действием. И будь это кто другой ты бы смог промолчать, настроя того нет, но не с ним. — Что уставился? — прищурившись, произносишь с вялым наездом. А этот молчит. Лишь в глазах усмешка, осуждение, они так и говорят: «А сам?». И, кажется, это слышали все присутствующие — неслышный вызов Логинова. Нужно было, молча уходить, но уже слишком поздно, и ты понимаешь, отступать некуда. — Не тебе меня судить, — сквозь зубы процеживаешь ты, и уже поворачиваешься, что бы уйти, как слышишь его неожиданный, тихий, басистый ответ. — Почему же? — он стоит все в той же позе, месте, с тем же лицом. Словно не человек, а статуя. — Чем я хуже? И кровь внутри начинает закипать. Раздражение подкрадывается все ближе, уже проявляя на лице гримасу отвращения. И он еще спрашивает, почему и чем. И пока отвращение не сменилось смехом, проговариваешь: — Шутишь? — и ты даже не оборачиваешься к нему всем лицом, пытаясь сдержать смех. — Похоже? — провоцирует, гад. И терпение на исходе, совсем немного. В голове уж несутся слова, и только собираешься сказать, как вспоминаешь, чем закончилось это в последний раз.       Его взгляд еще никогда не был так холоден. И примирительное рукопожатие, столь сурово, что в других обстоятельствах подлежало бы твоим насмешкам. После него еще два дня рука побаливала, и целый этап он не приближался к тебе на фото, не разговаривал слишком много, при встрече в коридоре мимолетно кивал, без теплой улыбки, присущей ему обычно. И столько мыслей прошлось, что хочется смеяться и плакать. Так много о нем. Почему? Чем особенен? Ведь никто, пустое место. Лишь соперник, и то, жалкий. И не осталось следов раздражения и подходящего смеха, вместо них пришло бешенство. От мыслей о нем, о мыслей о том, что ты так много думаешь о нем. Да он сам уже вызывал бешенство. Предал, ушел, бросил. — Не смеши, — только и выговариваешь ты. — Да разве можно? — на лице Логинова чуть проявляется улыбка. — Таблица вызывает лишь недоумение. И он уходит, оставляя последнее слово за собой. Сначала гонки, теперь и здесь. Саша уходит, оставляя Фуркада сзади. А француз смотрит в след, не в состоянии пошевелится. Он даже не моргал. Внутри него все натянулось, малейшее движение могло оборвать ниточки раз и навсегда.