Профессионализм преступника — в его умении лгать

Итак. Впереди было несколько недель выздоровления, медикаментов и прочих сюсюканий, от этой мысли Уиллу захотелось ещё разок врезать по рёбрам самому себе. Кто бы знал, что когда о тебе заботятся, это может быть чертовски утомительным. Сначала пришлось побороть стеснение, чтобы позволить Ганнибалу проводить себя в уборную, но на третий день Уилл резко отказался от предложенной помощи. И пусть Ганнибал не прекращал твердить, что это определённо плохая идея, но Уилл и так был экспертом высшей лиги плохих идей, чего уж терять. Детским движением он оттолкнул от себя Ганнибала, упёрся на прикроватную тумбочку и приложил максимум усилий, чтобы пережить разгорающуюся в груди острую белую боль. Возможно, работать Уиллу предстояло не над своей силой воли, а над своей чрезмерной гордостью, но прямо на коврике он поскользнулся и утратил равновесие. Ганнибал тут же подхватил его — к пущей ярости самого Уилла — и позволил опереться на себя как на человеческий костыль. На удивление, он не стал бросаться фразами вроде «Я ж говорил», и Уилл больше не отказывался от помощи. Уже через неделю он был способен передвигаться на короткие дистанции и самостоятельно принимать пищу, но ничего более. У него имелись книги и письменные принадлежности, но внимание постоянно рассеивалось, не способное длительное время удерживать одну и ту же форму. К концу второй недели стало по-настоящему скучно. К концу третьей хотелось лезть на стенку и выть на луну. Отсутствие любой компании, человеческой или собачьей, тоже настроению не способствовало. Смешно, но Ганнибал доверял ему настолько, чтобы оставлять Уилла одного в своём доме и благополучно отправляться на работу. («Полагаю, тебе тоже нужно немного полечиться, от шеи и выше. Раз уж ты додумался поселить воришку в своём доме. Так сильно доверяешь мне, а?») Но вполне очевидно, что Уилл находится не в том состоянии, чтобы убегать куда-либо с награбленным добром, особенно учитывая ту грёбаную ситуацию, что Ганнибалу был известен его домашний адрес. Сомнения закрались в душу, когда Уилл заметил, что начинает пахнуть как Ганнибал (не то, чтобы он его нюхал раньше или нечто подобное). Это было слишком личным, слишком дискомфортным и слишком приятным в одно и то же время. Со стороны Уилл самому себе напоминал принятую под кров бродягу, которая всё больше и больше отрекалась от дворовых привычек. По собакам он скучал просто ужасно. Ещё по рыбалке, курению и даже копанию в лодочных моторах. Скучал по ночным прогулкам вокруг дома, когда тот выглядел как маяк в тёмном море. Стоило во время прогулки погрузиться в эту фантазию достаточно глубоко — и почва под ногами раскачивалась, огни мигали, а здание само будто бы отшвартовывалось и перемещалось по волнам. Когда все эти привычные вещи начали ощущаться как чужеродные? Держись — неужели единственной причиной твоего беспокойства является разлука с собаками на фоне других произошедших с тобой перемен? Как всё чертовски грустно. В хороших снах Уилл видел Ганнибала чаще, чем своё собственное лицо, и то проблесками — его отражение появлялось на дрожащей поверхности воды или же во вспышках света посреди полной тьмы. Зато в кошмарах Ганнибал был самым настоящим и живее всех живых. Физического контакта оказывалось непреодолимо много. Подсознание намекало кое на что слишком ясно. В связи с этим Уилла охватило лёгкое беспокойство относительно издаваемых им звуков, ведь Ганнибал, вполне вероятно, их слышал. Поскольку он всё-таки доктор, то должен понимать и принимать естественность время от времени всплывающих эротических снов, но всё равно было неправильно вести себя так в чужом доме да ещё и видеть в этих снах самого хозяина. Уилл не знал, ожидал он такой поворот событий в конечном итоге или нет. Чего он точно не ожидал — так это того, что в его эротические сны будет вовлечена жестокость. Что уж говорить, его подсознание изо всех сил хотело познать Ганнибала в самом библейском значении этого слова — какие бы картины не рисовались к этому желанию в довесок. В сознательном состоянии Уилл не был настолько уверен в своём желании (по крайней мере, половину сознательного времени), но при этом скрытно — и почти саркастично — был благодарен Ганнибалу за всё, что он для него сделал. В свою очередь Уилл пытался не испытывать его терпение и следить за собственными манерами. Ключевое слово «пытался». Однажды поздно вечером Ганнибал зашёл проведать Уилла прямо посреди приготовления ужина, но того не было на месте. Чувствовался запах дыма, но явно не из кухни. — Уилл? Он проверил уборную, даже встроенный гардероб, но никаких новых данных не обнаружилось. Окно было широко открыто, занавески развевались от лёгкого ветерка. Ганнибал выглянул наружу и уловил носом источник дыма. Уилл сидел с сигаретой в зубах, виден был только пылающий красный огонёк, его челюсть двинулась, и он затянулся. Более того — сидел Уилл прямо на выступе над входной дверью, и из одежды на нём была одна пижама с распахнутой рубашкой и широкими штанами. — Привет. — На этих словах Уилл выпустил дым, который взмылся ввысь, загрязняя вечерний воздух. — Видишь, я не выпрыгнул из окна, как ты опасался. — Ну да, в обратном случае пришлось бы делать генеральную уборку, чтобы отмыть прилипшее месиво. — На следующей затяжке Уилл улыбнулся, рассматривая кожу Ганнибала, сияющую в бледном уличном освещении. — Что побудило тебя выполнять акробатические трюки в такой поздний час? В ответ Уилл забавно и слегка надменно приподнял брови. — Ну… Сегодня я решил побыть немного не в своём уме. — «Решил»? — Ну да. — И как же пришло это гениальное решение? — В твоих болеутоляющих явно есть неведомые бонусы. К примеру, мне приснилось, что я болтал с пернатым оленем в тёмном лесу, сидя при этом на ветке дерева. — Уилл подождал, пока стих шум проезжающей машины, прежде чем заговорить снова. — А проснулся я и вовсе плохо соображая, какой сегодня год. Кстати, меня тошнит от постоянного пребывания в четырёх стенах, и именно поэтому я здесь. — Восстанавливаешь сон? Улыбка поделила лицо Уилла пополам. — Кто знает. Звучит так, словно этот олень ты. — Он отвёл сигарету в сторону и выдохнул — А может, это… был другой сон. — Могу я поинтересоваться, где ты это достал? Уилл извлёк пачку и покрутил её в руках. — Ты проверил не все мои карманы, когда вернул мне одежду. — Он спрятал сигареты назад. — Любитель. — Если бы ты слушал советы врача с тем же рвением, с которым подчищаешь карманы, Уилл… — Теперь я приму это за комплимент. А ещё тебе нравится произносить моё имя, не так ли? Ганнибал проигнорировал замечание. — Особенно если этот врач я. Уилл только плечами пожал. — Ну полагаю, ты в силах вынюхать, если я вдруг болен раком лёгких или чем-то подобным? — Прежде Ганнибал уже пояснял, что его острый нюх нечто вроде дара свыше, сначала Уилл счёл это глупой шуткой, затем — отвратительным, после — признаком аккуратности, а в конечном итоге всё же жутким. — Так что я в надёжных руках. — Полагаю. — Ганнибал задумался, облокотившись на оконную раму. — Но вряд ли эти надёжные руки тебя будут обслуживать, если ты вздумаешь вскарабкиваться в окно. Уилл взглянул вниз. — Кхм. Если отсюда спрыгнуть, мне светит перелом голеней? — Как знать. — А ты занесёшь меня внутрь, если я всё же спрыгну? Уилл стряхнул пепел и повернулся к Ганнибалу, тот был в достаточно позабавленном настроении. А ещё… в чересчур собранном. Эта собранность была абсолютно другого рода, чем собранность, присущая ему каждый день — возможно, ночной воздух выветрил её беспощадно. В ночи его глаза горели тёмно-красным. И это выглядело пугающим. — Если ты хорошо попросишь меня. — А если я старательно попрошу поцеловать меня?