Профессионализм преступника — в его умении лгать

Во вздохе Уилла чувствовалась жаждущая тоска, он рассматривал лицо Ганнибала, встречаясь с настолько же нечитаемым взглядом, как было в первую их встречу. — Помоги мне кое-что понять. — Ганнибал поднял взгляд, беспокойный, тревожный. — Зачем пытаться убить того, кого однажды спас от смерти? Ганнибал отвлёкся от разговора, раздумывая над тем, как легко было бы одолеть сейчас Уилла и увидеть, как свет угаснет в этих прекрасных глазах, затем его тело можно растянуть на рыболовной леске. Точно так же Ганнибал поступил бы и с другими жертвами, сложив их в единую композицию. Возможно, это будет сцена кукольного театра. Собак он оставит в живых, только запертыми в доме вместе с телами, чтобы от голода они начали питаться человеческой плотью. Или же поступит более милосердно и совершит телефонный звонок с неотслеживаемого номера, в котором сообщит о доносящемся из дома собачьем вое. Ганнибал не двигался, прекрасно понимая, что ничего из вышеперечисленного он всё равно не сделает. — Это эмоции, которые мы обычно испытываем, когда нам кто-то наносит урон, — передразнил ответ Уилла и ощутил, как лезвие плотнее вжимается в шею. — Особенно кто-то, о ком мы заботились. Сталь ласкала тонкую кожу, и к Ганнибалу в какой-то момент пришло понимание, что все его изощрённые мысли о расправе были не более чем попыткой уйти от тех чувств, которые он испытывал на самом деле. Испытывал с самой первой их встречи. Что бы он ни любил, это всегда закончится насилием. Уилл перефразировал свой вопрос: — Почему бы не сделать то же самое собственноручно? — Во-первых, я не жадный, а во-вторых достаточно трезво рассудил, что можно просто дать след кому-то, кому ты должен. Прищурившись, Уилл начал вглядываться в его лицо, он никак не верил в подобную версию. Правдой она была где-то наполовину. Ганнибал совершенно точно не был трусом, который прятался за чужими спинами — это слово подходило ему в последнюю очередь. Возможно, это было желание подарить Уиллу шанс вырвать свою жизнь в борьбе. Такая версия гораздо больше смахивала на правду. И была чертовски пугающей. — Почему ты посещал чужие дома? Всё это время? Даже когда кончик ножа вдавился в кожу так, что еще чуть-чуть — и появились бы первые капельки крови, Ганнибал продолжал оставаться полностью расслабленным. Его интонации были лишены страха, голос звучал ровно и обдуманно. Опасность таилась исключительно на дне его глаз. — Полагаю, ты не хочешь знать ответ. Наглый, самодовольный взгляд. Повторять вопрос Уилл не хотел. Если учесть, что сотворил Ганнибал, когда Уилл просто не пришёл на грёбаное свидание, даже не хотелось думать, что тот планировал, пробираясь в чужие жилища. — Почему ты не оставил меня умирать в переулке? Это был опасный вопрос. Не то, чтобы Уилл хотел умереть в переулке от потери крови, просто он боялся разочароваться, услышав настоящий ответ. В кои-то веки он испытывал к кому-либо незамутнённую благодарность просто от одной мысли о том, что для него сделали. Абсолютно не хотелось рушить магию, обнаружив какую-то потайную, мерзкую причину для такого поступка. Но ответ Ганнибала удивил и обескуражил, игравшая на его лице надменность уступила место внезапной искренности. — Ты попросил меня о помощи. И я помог. — Эта фраза могла одновременно иметь несколько значений, и Уиллу так не хотелось думать об этом. — Дело было ведь не только в том, что я тебе симпатичен? — Ганнибал не ответил. Не сделал ни жеста. Просто продолжал смотреть с полным безразличием. Уилл подался ближе, выискивая ответ в изгибах черт лица, чувствуя, как пульс бьётся под остриём скальпеля. Казалось, что отдача идёт в его собственную ладонь, задаёт темп движения крови по его собственным венам. Уилл понизил голос, вырезая в плотном воздухе каждый слог. — Почему? Ганнибал колебался. — Что именно почему? — Почему я? Было слышно, как Ганнибал глубоко втянул воздух, гораздо глубже, чем привык дышать в стрессовых ситуациях. Их взгляды зациклились друг на друге, переполненные неясными чувствами, дикими и опасными, похожими на снятый предохранитель. Прижатая к горлу ладонь не дрогнула ни на миллиметр. Уилл был в полной боевой готовности, и Ганнибалу следовало знать, что сопротивление бессмысленно. Его глаза смягчились. — Должно быть, я и сам не знаю. Дело было не в том, что он сказал, а в том, как именно произнёс. Эти слова не были продуманными, они просто соскользнули с языка сами, Ганнибал выронил их вес, не подозревая, какое именно действие произведёт сказанное. А вот прекратил говорить он вполне обдуманно. Чтобы не наговорить лишнего. В опустошённом взгляде чувствовалась неясная уязвимость, она плавала в глубине зрачков, словно редкий вид рыб в затемнённом аквариуме. Уилл ощутил нарастающую в груди тяжесть, он понизил голос, но в образовавшейся тишине его шёпот продолжал звучать оглушительно громко. — Скажи мне. Ганнибал потеряно приоткрыл губы. Затем сжал их. И одновременно с этим будто бы закрылся сам, изгоняя из себя любые эмоции и заточая их в коридорах собственного дворца разума. Проблески нежности и восхищения, присутствовавшие в нём ранее, полностью исчезли, и скальпель дрогнул от неожиданности происходящего — или же от мастерства, с которым закрылась внешняя дверь. — Нам нужно разобраться с телами. — Как романтично. — Беседа может подождать. Уилл сам не мог точно сказать, как именно подействовал на него этот тон, но, вместо того чтобы вспороть мягкую плоть шеи, лезвие он всё же убрал. Разум словно замкнулся в краткой временной петле. Он смотрел, как Ганнибал будто бы с неохотой двинулся с места. Холод металла забрали с его ладони, холодный ночной воздух чувствовался дискомфортным поверх обнажённой груди. Уилл обернулся, чтобы взглянуть на лежащее на полу обезображенное тело. Учитывая состояние Уилла, Ганнибал, должно быть, уже предоставил ему ответ. Сказал это тишиной. Или этим холодным взглядом. Казалось, не было больше смысла оставаться в реальности. Уилл будто бы утратил находящуюся под ногами почву, и одновременно с этим чувствовал себя существующим только здесь и сейчас, признание Ганнибала — точнее, его отсутствие — оказало на него больший эффект, чем убийство. Он был шокирован. Пытаясь разумом погрузиться в только что произошедший разговор, Уилл безропотно помогал завернуть тело Карло в ковёр, и затем наблюдал за работой Ганнибала через окно, налив себе ещё выпить. Уилл… был удивлён, когда тот без малейших усилий забросил тело в багажник. Некоторые псы вернулись внутрь, мелкий мопс изо всех сил мчался к Уиллу, путаясь у него под ногами и обнюхивая лодыжки. Уилл присел, и собаки облепили его, тыкаясь носами в открытые ладони и возвращая к реальности. Несмотря на полученный шок, Уилл осознал, что ответ он знал уже давно, ещё до того, как Ганнибал обработал его раны, ещё до того, как эти раны появились. Как бы ни хотелось это признавать, но Уилл совершенно точно знал, чем именно он интересен, потому что этот интерес был взаимен. Он перерос в странную эмоцию, которой сложно было дать чёткое название, но с силой этого влечения спорить было нельзя. От ненависти до любви один шаг. Уилл всегда боролся с желанием поверить в тот факт, что кто-либо способен его полюбить, не думал, что какое-либо его чувство может встретиться с чувством взаимным. Он просто всегда чувствовал чересчур глубоко. Чаще всего, когда Уилл имел какие-либо отношения, он не мог отделить свои собственные чувства от чувств другого человека, спроектированных на него и отражённых в нём как в зеркале. Врождённая склонность к эмпатии — дар, который не выбирают. Когда же Уилл бывал влюблён сам, то вторая сторона просто не чувствовала этого, потому что транслировать свои собственные переживания ему было тяжело, не говоря уже о том, чтобы открыто флиртовать. Временами он всё же получал отдачу, но не ту, которую считал бы удовлетворительной — ответные чувства редко были достаточными. Возможно, в этом и скрывалась истинная причина, по которой Уилл не любил компанию других людей. Он не был сверхчувствительным, скорее сверхвосприимчивым, особенно легко подхватывал чужие перепады настроения. Плохое настроение у собак было легко поправить тёплым словом или лакомством. По его собственному опыту общения, с людьми всё было гораздо сложнее. Когда люди обращаются с тобой как с посторонним или чужаком, ты начинаешь действовать согласно их ожиданиям. Таким образом Уилл отстранился ото всех, кого мог полюбить или кто мог бы ответить на его любовь. Он мог бы полюбить Ганнибала. Подобные размышления — не без помощи алкоголя — придали Уиллу смелости и привели в состояние боевой готовности. Когда Ганнибал вернулся в дом, на нём была кровь Мейсона после того, как он заносил его тело в сарай. Не раздумывая, Уилл просто схватил его в объятия и целовал, пока любые сомнения не выветрились.