Последнее плавание капитана Моргана

Сид на мгновение забыл про боль. Впервые с того момента как его выпороли и лекарь разрешил ему вставать, он видел капитана при дневном свете. Тёмные волосы Лероя Моргана свалялись, на лице были ссадины с запёкшейся кровью и он… плакал. Это шокировало, забылась как-то и стёсанная его спина, и месяц лихорадки, и жгучие примочки лекаря. Это было так страшно. И потом, он ведь верил ему и вполне понимал и принимал все методы, которыми Морган пытался муштровать команду; его не терзало ни эго, ни враждебность. Он восхищался его образом — а теперь все эти мечты оказались разрушены, и идол пал, лежал теперь перед ним, сломанный и разбитый. Сзади слышались пьяные песни и недобрые крики, и Сид быстро, как мышонок, юркнул в свою каморку: пусть к нему и относились неплохо, матросам могло не понравиться, что он помогает бывшему капитану. Дверь захлопнулась, и он встал возле нее, наблюдая сквозь широкую щель меж досок за тем, как они подходят к Моргану, слышал их насмешки и громкий хохот. Его пнули, заставив ничком растянуться на палубе, но не более того: эти интересовались только выпивкой, не местью, — и мальчишка вернулся на лежанку, растянувшись во весть рост и размышляя, каково теперь Моргану на холодном ветру. Будь его воля, он бы отвязал его и спрятал где-нибудь, но даже ему, наивному, было больше чем очевидно, что никто не позволит ему так своевольничать. Дэвис, Трой и другие жаждали мести. Так что его короткий дневной сон к вечеру прервался из-за доносящейся до него многоголосой ругани. Шум на палубе стоял такой, словно там задумали публичную казнь (этого-то Сид и боялся сильней всего). Выглянув из своего укрытия, он смог убедиться, что вышвыривать Моргана за борт никто не собирался. На этом можно было успокоиться, но очень уж громкими были крики. Команда и младшие матросы к вечеру перепились и дремали кто где, но кучка наиболее сильно ненавидящих Моргана и помнивших, что они обещали ему, собралась здесь. Почти все офицеры, два штурмана, старшие матросы... Все они ждали расправы и сейчас предлагали одну казнь за другой. — Вышвырнуть его за борт, и всего делов, — предлагали те, что попроще. — Или вздернуть на рее: пущай висит в назидание остальным. — Просто так повесить, и все? Не слишком ли легка смерть? — громко начал Дэвис, выходя из толпы и с наслаждением ловя на себе мутный, полный ненависти взгляд врага. — Нет уж! Так легко ты от меня не отделаешься, слышишь!? — прокричал он Моргану. — Ты отчитывал меня перед другими, будто я сопляк, а не офицер, видевший поболе тебя! С капитана сдернули одежду и привязали стоя к мачте. — Стой, Дэвис, стой. Его и без того вчера отхлестали. Истечет кровью — да и всё. Этого ты хочешь? Он пустился в долгий спор с остальными офицерами; кажется, вспыльчивого, но отходчивого Дэвиса быстро удалось переубедить — но это вовсе не значило, что Морган остался в неприкосновенности. — Теперь ты в моей власти, и я волен распоряжаться тобой, как захочу, — бросил он ему. Морган вскинул голову из последних сил и хрипло ответил: — Ты можешь отнять мою жизнь, но не мою честь. Нелегко было оспорить достойный ответ, но Трой только нетрезво рассмеялся, окидывая взглядом казавшуюся совершенно жалкой без капитанских признаков отличия фигуру Моргана. — Да что ты говоришь? О какой чести ведешь речь? Позорная портовая девка — вот кто ты! И если бы я и стал тебя драть, то не хлыстом, а так, как надо драть таких девок, как ты, чтобы ты стонал и молил о прощении. Он толкнул его на колени перед собой, придавив носком сапога его достоинство, и с жестокой усмешкой наблюдал за слезами, выступившими на глазах у Лероя Моргана. Замысел показался забавен: в особенности то, что слух об унижении Моргана наверняка разошелся бы широко, и тот уже ввек не отмылся бы от позора. Дэвис хмыкнул, тоже подходя ближе. Капитан, догадываясь, чего от него хотят, дёрнулся из пут. — Ты не посмеешь, Трой! Прекрати! — Да кто ты такой, чтобы приказывать мне, а, девочка? — он взял его лицо в ладони, рассматривая брезгливо: все в грязных кровавых потеках, со ссадинами и синяками, оно было лишено прежнего грозного вида, и возмущенно сверкавшие глаза не добавляли ему ничего такого, что могло бы отрезвить тех, кто ждал расправы. — Если я сказал, что сделаю это, так и сделаю. Крики Моргана потонули в общем смехе. Утомленная драконовскими порядками команда давно ждала зрелищ, пусть низменных и жестоких. Капитан рвался от них, как лев, но его укротили живо, стоило Дэвису отойти ненадолго и вернуться с камбуза с небольшим топориком для разделки свиных туш. — Видишь эту штуку, нет? Знаешь, что я сейчас сделаю им? Отрежу тебе руки и ноги по локоть и прикую тут — станешь нашей ручной скотиной, будешь до конца дней отираться у наших ног, выпрашивая объедки нам на потеху. Но капитан к его угрозам оставался индифферентен (возможно, он не мог вымолвить слова от боли — Дэвис отходил его вчера достаточно жестоко, и Трой заставлял сейчас стоять достаточно грубо и не без пары упреждающих пинков в живот), и ему это не понравилось. — Думаешь, я шучу? Он отшвырнул его от себя, и Морган растянулся. Он не собирался сдаваться и из последних сил нашаривал свой кинжал, но Трой перехватил его руку и приставил топор к горлу; кто знает, может, он и прирезал бы его прямо здесь, но его оттащили. — Брось его! Прирежешь и лишишь нас забавы. Связать его покрепче на первый раз — а там он и сам не встанет! Так и решили. Сид следил, вздрагивая от страха. Зрелище было омерзительное и затягивающее в том плане, что он никак не мог оторвать глаз. Его выворачивало от отвращения. "Как могли они так опуститься?" — стучало у него в голове, но мальчик великолепно понимал, что выходить к ним и проповедовать снисхождение к падшему более чем смешно. Он видел, как Дэвис встал на колени позади него, как Морган рвался из его рук, трепыхаясь и крича проклятия. Губы у него были разбиты в кровь, бедра исцарапаны, и он вырвался бы непременно, не будь так слаб. Капитана трясло от отвращения перед грубыми удерживавшими его руками, от хохота собравшихся. — Смажь, а то разворотишь ему всё, и он подохнет раньше времени. Дэвис плеснул себе на руки угодливо притащенного кем-то масла, и потянуло прогорклым запахом, а потом капитан ощутил, как между его ягодиц положили ладонь. Грубо протолкнулись внутрь чужие пальцы. Морган замер, вздрагивая. — Ох, не изображай трепетную барышню. Мне и самому не больно-то охота об тебя мараться. Его грубо растянули несколькими пальцами сразу; Дэвис не преследовал иных целей, кроме собственного удобства, и готов был разодрать сопротивляющуюся и сжимающуюся узкую дырку, но ладони скользили, позволяя пальцам протолкнуться поглубже внутрь. А потом Морган закричал. Крик вышел жалобный, срывающийся и негромкий. Шлепок по ягодицам его не утихомирил и не охладил, зато вызвал дружный смех. Почувствовалась режущая боль в заднем проходе, настолько сильная, что не знай он, что происходит, решил бы, что Дэвис просунул туда клинок и проворачивает его. Медленно проталкивающийся и будто разрывающий его член с каждым движением вызывал вскрик, как бы ни хотел Морган спрятать это. Он тяжело дышал и вздрагивал, даже не отстраняясь, поскольку каждое движение внутри ощущалось ему новым насилием. У него быстро потекла кровь, несмотря на масло, и Дэвис мог наблюдать сукровицы на ссадинах и тянущуюся за своим членом кровавую слизь, образовавшуюся из его смазки и крови. Несколько темных капель стекли по внутренней стороне бедер, и он похлопал Моргана по спине, сообщив, что он больше не девственник, а их собственность, их девка. Изнасилование казалось не просто мучительным, но мучительно долго растянутым во времени. Стоять на четвереньках не оставалось сил, колени дрожали от боли и напряжения, с которым он пытался сильнее сжаться. Хотелось упасть и из последних сил отползти, но крепкие руки удерживали его, подтаскивая, как большую тряпичную куклу, подтягивая к себе, толкаясь в разорванное нутро. Дэвис трахал его, выговаривая довольным голосом всяческие непристойности, обещал отрезать ему хер и продать как евнуха африканским царькам, у которых англичане и французы покупали рабов, мечтательно сообщил, что Морган так узок и горяч, как ни одна из портовых девок, которых он трахал. Капитан вспыхивал, пробовал окрикивать его, но Трой, стоящий рядом, разбил ему губы в кровь, и оставшееся время он молчал, рискуя лишиться не только чести, но и передних зубов. — Может, пока отсосешь мне? — предложил он, двумя пальцами проникая меж губ ему в рот. Морган стиснул зубы и замотал головой, но тот намотал его волосы на кулак, не давая отвертеться, приспустил штаны и носом уткнул в собственное достоинство. — Давай, вылижи его. — Ммм... — Нет? Я выбью тебе все зубы, чтоб ты не спорил. Одно касание разбитых мягких губ к своему члену показалось уставшему от местной монастырской жизни Трою самым возбуждающим, что он мог себе представить. Его так и тянуло прикрыть глаза, вообразив на месте заносчивого капитана какую-нибудь девку. Упавший капитан ощутил, как выплеснулось внутрь ему чужое семя. Брызгами спермы было покрыто его лицо: Трой велел вылизать свою промежность перед тем, как отпустил его, и теперь он лежал, уткнувшись в замаранные в его собственной крови доски, не решаясь поднять глаза. Анус пульсировал от боли, и капли тонкой струйкой стекали вниз, медленно утихая и впитываясь в дерево. Его оставили так ненадолго, и он лежал еще несколько минут под полным сожаления взглядом Сида. Даже тогда, когда все ушли, юнга вздрагивал, наблюдая за скорчившейся бледной фигурой и боялся даже подойти, чтобы не дать ему понять, в каком униженном состоянии видит его. Он разбитыми пальцами попытался натянуть на себя штаны — они испачкались бы в крови, но Моргану, как видно, было уже все равно. Он тяжело дышал, пытаясь прийти в себя. Глаза не открывались из-за слез и распухших век, и даже подобравшегося к нему Сида он распознал не сразу. Несколько глотков обожгли горло, он надолго закашлялся и хрипло выдавил: — Зачем? — Зачем помогаю вам, сэр? Ох, вы же не думаете, что я с ними... Что я участвовал в заговоре? Я лежал без памяти, клянусь, сэр, я болел... Сид замолчал, ощущая, как глупо выглядят его оправдания, но тут же тихо продолжил: — Я забрал бы вас, сэр, но у меня нет ключа от цепи, которой вас приковали. — И не надо. Еще не хватало, чтобы и с тобой расправились, — коротко заключил Морган и снова отрешенно закрыл глаза. Он наконец вспомнил этого мальчишку и не ощущал сейчас ничего, кроме самого обжигающего стыда перед тем, что тот не только не обозлился на него за наказания, но и пытался помочь, хотя самому ему и дотрагиваться-то до себя было мерзко. Сид притащил смоченную в воде тряпку, обтер ему лицо и счел за лучшее пока что не трогать Моргана вовсе. Он исчез вовремя, учитывая, что матросы вовсе не собирались отступаться от желания дальше поиздеваться над Морганом. Брошенный им на расправу, он переносил и удары плети, и плевки в лицо, и пощечины, и разодранную в лохмотья одежду. — Тебе больно, Морган? Вопрос был скорее риторический: страдальчески сжатые зубы, сдерживающие стон, не оставляли сомнений. — Девочка ты наша. Эти слова заставили капитана сжаться похлеще любых ругательств, и его страх только вызывал новый смех. Его снова заставили подняться на четвереньки; очередной матрос начал глумливо поглаживать его бока и спину, охаживать шлепками по ягодицам. — Ох и мерзко же об тебя мараться, — заметил он, — развратная девка. Из заднего прохода, который Морган не сумел сжать, выплеснулись сгустки крови, а за ней — чужой белесой спермы. Но простые матросы не были так брезгливы, как господа, что трахали Лероя Моргана до них, и, окатив Моргана ведром холодной воды, сочли его вполне пригодным для своих утех. Он кричал — уже совершенно негромко, сорванным голосом, скорее, сипел, забыв всякий стыд, умолял отпустить, всё напрасно, само собой. Очень скоро каждый новый подходивший к нему мужчина, обычно или поднимавший его за шиворот к своему хозяйству, или отпинывавший прочь с дороги, вызывал у него желание сжаться и отползти. Его использовали для своих утех все, кому не лень, и он мечтал лишиться жизни как можно скорее; даже Сид, притаскивавший ему тайком ломоть хлеба и ковшик разбавленной спиртным воды, с его уговорами подержаться еще хоть немного, вызывал у него усмешку сквозь боль. Ему казалось, что поругание длится месяцы, если не годы, и не поверил бы, что прошло немногим более недели. Меж тем обосновавшиеся в бывшей капитанской каюте старшие офицеры больше его не трогали, хотя в глазах их, когда они проходили мимо, написано было самое глубокое удовлетворение. Но Дэвису хотелось довести унижение до последнего предела; сделать Моргана одной игрушкой ему казалось мало. Он хотел, чтобы Морган сам осознавал своё падение, чтобы он рыдал перед ним, упрашивал лишить его жизни — а тот, как нарочно, норовил потерять сознание, а в последние пару дней и вовсе пребывал словно не в себе, лежал, свернувшись в углу на груде тряпок, осаждаемый мухами, и бредил сквозь сон; очередные желавшие воспользоваться им матросы окатывали его водой, он вскакивал, хрипло ругался, получая тут же тычок сапогом в живот или удар по зубам, потом просто просил не бить его слишком сильно, над ним смеялись, — и слишком мало оставалось в нем человеческого. Но Дэвис планировал достучаться до него — а затем уж пристрелить, как хотел, или вышвырнуть за борт. Беспорядок в его замыслы внёс юнга, несмело прошедший к его столу. — Господин капитан... Дэвис кивнул: обращение льстило — да он и не держал никогда зла на мальчишку, и потому милостиво согласился выслушать. — Что такое? — Я насчет господина Моргана. — А, эта тварь, что велела высечь тебя ни за что? И чего ты хочешь? Сид внимательно посмотрел в глаза капитана Дэвиса, отыскивая там хотя бы немного снисхождения или хотя бы здравого смысла — и, увы, ничего не видел. — Хочу попросить вас о снисхождении. — Да что ты? Может, нам еще и покаяться перед ним всей командой? Такого не будет, слышишь! — О, нет-нет, — примирительно поднял руки Сид. — Я лишь хотел просить, чтобы вы отпустили меня в ближайшем порту. Вместе с ним. И он быстро и горячо принялся убеждать офицера, пока тот не сказал веского и неотвратимого "Нет": — Посудите сами, пираты не обрадуются вам, если вы заявитесь к ним вместе с ним. За ним могут выслать другой корабль, если прознают, что тут поднялся бунт — хоть и я буду молчать, клянусь. — Ну, это, положим, вряд ли. Не так он знатен и дорог короне, чтоб снаряжать за ним одним на Тортугу целую экспедицию... — Вы всегда сможете сказать, что он бежал сам, и тогда он будет презренным дезертиром, а вы — тем, кто принял командование кораблем в сложные времена... Пусть вы и хотите распорядиться кораблем и имуществом не совсем... — Честно? Ты так хотел сказать, щенок? — А главное, сэр, на ваших руках не будет его крови, и никто не сможет обвинить вас в убийстве! Дэвис подавил приступ гнева и задумался. Как-никак, за эту неделю вся команда позабавилась над Лероем Морганом вволю, он и сам унизил его всячески, как только смог: хлестал его кнутом, отдал матросам на растерзание, как шлюху, заставил его выть от боли, заливаясь слезами, заставил целовать свои сапоги разбитыми губами... И потом, пленник и без того угрожал вскоре отдать Богу душу. Так что офицер Дэвис кивнул Сиду, бросил: — Идём со мной, — и задумчиво вышел из капитанской каюты и всмотрелся в потемневшее от грязи и пота лицо Лероя Моргана, кривя губы от шедшего от него запаха мочи и крови. Капитан плакал. Один из офицеров держал зеркало перед капитаном, другое зеркало, поменьше держали за капитаном. — Посмотри на себя, Лерой Морган, — смеялся мичман, — может, покомандуешь ещё? У тебя дырка как у портовой шлюхи. А Морган от ужаса не мог произнести ни слова. Между ягодиц у него был кратер, из которого лилось. — Видишь, что ты натворил?! Запачкал палубу! Думаю, будет справедливо, если ты её и отдраишь. Чем бы тебя заткнуть, чтобы не текло? — Простите... Простите меня, господин капитан! — жалобно стонал Морган. В нем не осталось ничего из того, о чем помнил Сид; он говорил теми фразами, которые выбивали из него ударами и долгим насилием; он стал их девкой и говорил теперь тоже как девка. И его покаяние никого не тронуло. В него запихнули обрывок тряпки побольше и заставили снова упасть на колени перед Дэвисом. Чем всё дело кончилось Сид не видел. Он потерял сознание, а очнулся снова в каюте лекаря. Отвратительная картина еще долго стояла у него перед глазами. Что до Дэвиса, то тот хоть и обещал юнге отпустить его на берег вдвоем с капитаном, но оставшиеся три дня вовсе не собирался выхаживать его. Тело капитана было зажато в колодках, в которых он когда-то оставлял матросов под палящим средиземноморским солнцем. Рубашка была грязная, прилипшая к телу, штаны отсутствовали. Вновь вышедший напоить его едва сам поднявшийся на ноги юнга никак не мог отвести взгляд от молочно-белой кожи на которой отчётливо выделялись синяки, но ужаснуло его не это. Анус капитана был невероятно большим, рыхлым и припухлым. Посередине чернел провал, из которого капала чужая сперма, кожа вокруг была стёрта в кровь. Под ногами были пятна чёрной крови и капли чужого семени, и никак нельзя было понять, отчего те люди, что гневались на жестокость Лероя Моргана, так безудержно жестоки к нему сами. Парень медленно вернулся к своему рундуку. В следующий раз он пришёл ночью, подошёл к бывшему своему командиру и прикоснулся к его плечу. Из-за темноты или помрачения рассудка бывший капитан уже не узнавал его. — Смилуйтесь, господин матрос, — отчаянно зашептал Морган. — Моя несчастная дырочка ещё болит, она не сможет вас удовлетворить. Пощадите. Сид вскочил, убегая как можно быстрее. Это было, само собой, не оттого, чтобы он слишком испугался: шел последний день перед тем, как их должны были высадить в небольшом приграничном городишке, и юнга попросту боялся, что Морган не доживет. Темная вязкая лужа крови, горячка и бред, который слетал с его уст — все это были дурные знаки, и он намеревался любой ценой упросить лекаря помочь Моргану, посулив те жалкие гроши, что у него были. Впрочем, сам бывший капитан вряд ли бы обрадовался, узнав, что юнга хочет помочь ему прожить еще день. Он вздрогнул, когда его похлопали по крестцу, будто бы успокаивая, и заплакал отчасти от ужаса, отчасти от облегчения. Грубоватая рука, смазанная чем-то жирным, и как позже выяснится смешанным с ладаниумом, прошлась между половинок. Пальцы проникли внутрь, старательно всё смазывая, а затем пошли наружу. Лекарь, которого притащил сюда юнга, охнул, увидев в блеклом свете фонаря черную рану, и не решился даже промыть ее, пообещав только смазать обезболивающим. Морган под сильной его рукой попытался сжаться, но не смог. Валик сфинктера расширился и немного кишки вылезло вслед за рукой; лекарь ахнул и стал аккуратно заправлять всё обратно. — Боль скоро станет немного меньше. Что ж, до берега он, может быть, дотянет, а там... Решай сам, Сид. Но я бы на твоем месте не стал брать на себя такую обузу, — рассудительно заметил лекарь, удаляясь. Мальчик не слишком вслушивался в его предостережения и, сидя подле Моргана, пытался уловить проблески сознания на его лице, но тот быстро и скоро уснул. Хоть эту ночь он рассчитывал провести в относительном покое.