Лучи полуденного солнца подсвечивали светлые пряди пушистой макушки парня, который таял сейчас в старых, слабых руках, пахнущих как его детство. В глазах Юнги предательски блестели слезы, а к горлу подкатил ком, который никак не хотел сглатываться.
Джин в полном изумлении наблюдал за трогательной картиной, хотя не понимал сейчас ничего от слова совсем. С какой стати его любимая бабуля — аджумма, а хмельной опухший друг — молодой господин?
Но об этом не сейчас. Сейчас он смотрел на дрожащие губы бабушки Хонг и на обмякшего, содрогающегося в безмолвной истерике, почти висящего на старой женщине Юнги.
— Юнги-я, золотой мой мальчик, что же ты плачешь?
Бархатный голос обволакивал с ног до головы, от чего Мин совсем расслабился и уже ни капли не сдерживал себя. Кухню наполнили громкие всхлипы, Юнги начал рыдать.
По морщинистым щекам потекли горячие слезы, оставляя после себя блестящие дорожки. Бабуля запустила руку в спутавшиеся, обесцвеченные волосы парня и прижала к себе еще сильнее.
Когда президент Мин привел в дом молодую женщину, Юнги психовал и истерил, но истерики эти были не от избалованности мальца, а лишь во благо отца, глаза которого были застелены какой-то странной пеленой, за которой он не видел корыстных замыслов своей «возлюбленной». Единственной отдушиной для Юнги была бабуля Хонг, которая заменила ему и отца и мать, все время была рядом и понимала с полуслова.
Однажды Юнги полночи проплакал на коленях у Хва Хонг, а на утро бабуля обнаружила лишь пустую комнату парня да записку на осиротевшей, вмиг ставшей ненужной кровати, в которой говорилось о том, что Юнги терпеть глупость отца не собирается, а эту молодую шлюху видеть не может и съезжает на отдельную квартиру.
На следующий день Хва Хонг уволили за ненадобностью. Да и сама бабушка приходить в этот особняк, приютивший змею и буквально разрушивший привычную жизнь молодого парня, более не желала.
Только весь год сердце за молодого господина болело. Хонг пыталась как-то выйти на него, но тот сменил номера телефонов, а адреса не сообщил. А потом приехал Джин, судьба которого была немного схожа с судьбою Юнги. И бабуля всю любовь, что когда-то предназначалась лишь для Юнги, направила на внука, обделенного той самой любовью с детства.
Сокджин стал спасательным кругом для нее, а она в свою очередь стала тем же для него. Как говорят: " Два одиночества нашли друг друга».
Но недавно бабуля вспомнила своего маленького Юнги, найдя под подушкой кровавые розовые лепестки, что испачкали простыни и наволочку. И вся та боль, что испытывал парень отразилась на старой женщине. Юнги страдал. Ох, как же он страдал. А бабушке сделалось еще больнее, потому что позабыла она обещание, что дала матери мальчишки на смертном одре. А розовые лепестки, марающие почти еженедельно кровать, становились крупнее, количество их увеличивалось.
Бабуля судорожно пыталась разыскать своего молодого господина, постоянно пыталась дозвониться до президента Мина, дабы разузнать хоть какую-то информацию о его местонахождении или контактах. Плакала по ночам в подушку, утопая в своей беспомощности и умоляя Бога поставить Юнги на путь истинный, иначе пострадает не только он сам. Юнги ведь не обычный ребенок. От него зависит еще одна человеческая душа.
А тепеть Хонг обнимает своего молодого господина, стоя на родной маленькой кухоньке и глотая слезы облегчения.
Бабушка подняла на ошарашенного внука глаза и улыбнулась.
— Ох, Джин-и, как же хорошо, что ты есть у меня! — она зажмурила глаза, сдерживая новый поток слез, — Ох, Джин-и, как же хорошо что сейчас мы вместе… Ох, Джин-и, как же я благодарна тебе, мой маленький мальчик!
***
Юнги сидел на разложенном диване, с которого он встал буквально полчаса назад. Рядом, взяв парня за руку, сидела бабушка. И Джин устроился прямо на полу, подбадривающе вцепившись рукой в худое колено друга.
— Аджумма, я всё сломал…
Юнги не плакал больше. Но он откровенно не понимал сейчас, почему за столько времени ему так хорошо, так спокойно и не хочется притворяться. Почему он выпустил наружу все чувства, почему он всеми фимбриями своей души осознает всю теплоту, которая исходит от бабули Хонг и Джина, человека, которого он считал обыкновенным поставщиком информации по учебе.
Он сидел и буквально вываливал свои мысли, свои переживания огромными кучами грязного дерьма из своей головы. Иногда чувствовал, как дрожат бабушкины руки и как сжимается огромная ладонь Джина на его колене.
Голова пустела, освежалась и начинала светить дырами, которые были заполнены черной, липкой грязью. На сердце разливалось тепло.
— Ох, мой маленький господин, как же аджумма виновата перед тобой! — Вздохнула бабушка, как только Юнги немного успокоился.
Тот непонимающе уставился на нее. Хонг, зная причину такого взгляда, мягко улыбнулась, выпустила ладонь парня из своих рук и потрепала лохматые макушки парней.
— Теперь всё будет хорошо. Нам с вами, ребята, нужно очень серьёзно поговорить, поэтому мы должны выпить чаю. Пойдёмте за стол. — Она тяжело поднялась с дивана, — Джин-и, золотой мой, давай покажем нашему Юнги, как нужно заваривать мелиссу?
***
Чимин сидел за барной стойкой и следил за каждым движением рук начальника. Глаза опухли, щеки все еще были красными, как два переспелых яблочка. Ресницы слиплись от слёз.
В заведении не было никого, как обычно в будний день в такое время. Был только заплаканный Чимин и обеспокоенный этим Намджун. Чимин не знал, почему плакал. Просто стало невыносимо больно на душе. Вмиг вспомнилось все плохое, что происходило в его жизни. Все школьные издевки, все недопонимания, все самые печальные дорамы и фильмы в один момент всплыли в воспаленном после пьянки мозгу Пака и он не нашел ничего лучше, кроме как прибежать в Намджуново кафе, к единственному родному человеку поблизости.
На душе было такое странное ощущение, что к его собственной боли добавилась другая, чужая боль, которая разъедала еще сильнее, растворяла Чимина изнутри, словно ядовито-зеленая кислота. Будто бы где-то в Мире был человек, который сейчас так же, как и Чимин, захлебывался слезами, утопая в своей боли, словно в болоте, а Чимин, стараясь помочь ему, тонул с ним.
Тонул вместе с ним.
