Катя, Катерина и Андрей

— Андрюха, ты сегодня где вахту несешь? — в телефонной трубке, откуда доносился голос Малиновского, что-то плюхнуло, пискнуло, охнуло и грохнуло. Впрочем, на безмятежных интонациях Романа все эти невидимые Жданову процессы не отразились. — Катя? Кира? Кира? Катя? Главное, Палыч, в порыве страсти имена не перепутать! — Какая еще страсть, господи… — А! Значит, сегодня у Киры, — заключил Малиновский мирно. — Будете списки гостей на свадьбу согласовывать? Тыща человек от Ждановых, тыща от Воропаевых. Гуляет весь бомонд! — Заткнулся бы ты, Малиновский. — Жданов, я-то, может быть и заткнулся бы, — хмыкнул Роман. — Только это же ты мне позвонил. — Да? — удивился Жданов, перехватывая плечом мобильник, чтобы освободить обе руки для парковки. В окнах Киры горел свет. — Если ты у Киры, значит Кати нет дома… Спокойно! Я не сказал «у Кати не все дома»! Слушай, какой у нас великий русский язык… — Ромка, — Жданов вышел из машины и проглотил открытым ртом большую дозу мороза. — Как ты можешь быть таким… Ты разве не понимаешь, что когда я устаю ненавидеть себя, то начинаю ненавидеть тебя? — Только не бросай меня в терновый куст, — захихикал Ромка. — Но, Жданов, тебе нужен план Б. Жданов попрыгал на месте. На улице было холодно, и тонкие ботинки явно не были предназначены для прогулок. — У вас есть план, мистер Фикс? — продолжал Малиновский. — Есть ли у меня план?! Да у меня целых три плана. Внимание, внимание, говорит Германия. Шифровка в центр. «Ларина в Москве». Повторяю: «Ларина в Москве». — Малиновский, — умилился Жданов, катая в руках снежный ком, — ты решил меня окончательно добить? Раненных лошадей пристреливают? — Раненых лошадей, Жданчик, спасают от женитьбы. Ну не можешь ты сейчас идти к алтарю… в смысле — в отдел записи актов гражданского состояния. — Не могу, — согласился Жданов, прицеливаясь снежком в круглый светильник на заборе. — И бросить Киру без причины ты не можешь, а то она разорвет Катюшку нашу на части… Тебе нужна причина, Жданов. Причину, которую не жалко отдать Кире на растерзание. И продолжай себе любить Пушкареву сколько влезет, пока Кира Лариной бои без правил организовывает. Как тебе план, Жданов? — Сомнительно, — снежок долетел до светильника и вспыхнул переливающимися на свету брызгами. — Но ты подумай, подумай, — ехидно предложил Ромка. — Все равно тебе этой ночью заняться будет нечем. — Рома! — Жданов, я не говорю о произвольной программе, но обязательную тебе придется рано или поздно откатать! — Ну ты прям Эзоп какой-то. *** Кира уже спала, и даже её рука, лежавшая на груди Жданова, мешала ему. Словно она даже во сне пыталась кому-то доказать «мое». Хотелось стряхнуть с себя эту монолитно– тяжелую руку и уйти из этой квартиры, где на столике валялись проспекты с отелями, висело на манекене свадебное платье, где пахло духами и неволей. Часы показывали половину второго ночи. Катины переходы всегда происходили во сне. А может, и не происходили вовсе. Какой невероятно далекой она была сегодня целый день. Жданов не беспокоил её, не заходил в каморку, не звал, не улыбался ей. Был так же подчеркнуто официален, как и она. Очень старался не напоминать о себе, чтобы не тревожить открытую рану. Но и Катина спина — невероятно прямая, и губы — очень сжатые, и глаза — потемневшие, все они кричали и молили о помощи. Жданов отводил взгляд. Он думал о том, как мог быть таким слепым столько недель, и не видеть этой отчаянной Катиной мольбы. Может, стоило сознаться перед этой Катей об инструкции? В своем дневнике она писала, что ждет от него именно этого… А если Катя забудет… забудет его признание? Значит ли это, что Жданову придется рассказывать об этом из раза в раз на протяжении нескольких месяцев? И станет ли Катина спина от этого хоть чуточку круглее? Половина третьего. Откуда-то издалека доносились тревожные звуки спецсигналок — «скорая» или «милиция». У Жданова привычно остановилось сердце. В последнее время он очень боялся, когда мимо него проносилась «скорая». Ему нужно было в ту же секунду убедиться в том, что с Катей все в порядке. Половина третьего ночи. Не самое лучшее время для звонка Пушкаревым. Но если что– то случится, когда ему сообщат? И вспомнят ли вообще про него? — Иди к черту, Жданов, — вдруг сказала Кира совершенно несонным голосом. — Иди к черту. Встала и ушла из спальни. Жданов оделся и поехал домой. *** — Катерина! Катя! Она подпрыгнула от неожиданности, спрятала за спиной очередную шоколадку или открытку, Жданов с разбега не разглядел. Катины глаза сияли, как звезды. — Катенька, — он остановился совсем рядом, и ему показалось, что послышался надсадный скрежет, как бывает при резком торможении автомобиля. — Катюша… Какая вы сегодня красивая. Она недовольно мотнула головой, как делала всегда, когда он говорил о её внешности. Из– под опущенных ресниц бросала на Жданова быстрые взгляды. — Вы сегодня рано, Катя, — перешел Жданов на рабочий лад. Теперь уже можно было. Теперь уже было очевидно, что ничего страшного с Катериной за эту ночь не случилось. Вот хорошо бы было, если бы он мог её забрать с собой, к себе! «И через раз просыпался бы от апперкота в челюсть», — голосом Малиновского шепнул здравый смысл. — Мне надо платежки в банк проверить, Андрей Палыч… — она поколебалась и протянула ему то, что прятала за спиной. — А это вам. «Этим» был большой леденец в форме сердца. Жданов вздохнул. Открытки, игрушки, шоколадки и сердечки — все это ему сейчас казалось совершенной дикостью и гнусностью. Ну будто выменивать у наивных аборигенов золото за стекляшки. Но Кате, кажется, нравилось. — Кать, — Жданов взял её руку, прижал к своей груди. Погладил. — Кааать. Она смотрела серьезно и чуточку испуганно, как будто ожидала, что он её бросит сию секунду. Детсад. В такие моменты эта Катя была так же невыносима, как и другая, с прямой спиной. Они обе делали очень больно. В такие моменты Жданову очень хотелось сдаться. Снять с себя всякую ответственность за то, что произойдет с Катей дальше. Он не супергерой, и у него нет крепких, как стальные канаты, нервов. *** — Упиваться жалостью к себе, — Жданов помахал пустым стаканом бармену. Была уже поздняя ночь, и Катя, наверное, спала в своей постели, и неизвестно помнила ли она еще о том, что ходила сегодня в кино, но так его и не досмотрела. Потому что Жданов вдруг испугался, что громкие звуки вредны Катерине и утащил её из зала прямо с половины сеанса. — Упиваться жалостью к себе, — повторил Жданов громче. — Аневризма у неё, а жалко мне — себя. Что же я за человек-то такой. Бармен молча налил ему еще виски. Жданов крутанулся на барном табурете и уткнулся носом в пышную женскую грудь. Левую и правую. — О, Ларина, — не удивился он, — надо же… на ловца и зверь бежит. — Андрюша, — весело воскликнула она.