Катя, Катерина и Андрей

— Ну и зачем я вам так срочно понадобилась? — в голосе Кати не было ледяной издевки, к которой Жданов только– только стал привыкать. Она говорила безразлично и устало. Они снова были в каком– то кабаке. Как Жданова достали этот вечный стол, разделяющий их, окружающие люди, официанты, музыка. Сколько на их с Катей счету самых разнообразных кафе, клубов и ресторанов? Когда– то Жданов так радовался тому, что они встречаются на людях. Когда– то он так боялся остаться с Катей наедине, жаловался Малиновскому, страдал от её пылких чувств. Иногда Жданову казалось, что позади длинная– длинная, пыльная дорога, которую он прошел под палящим солнцем. «Эта даль и глушь, не для слабых душ, далека дорога твоя». — Зачем? Я еще не придумал, Кать. Официант принес две чашки кофе. Посмотрел неодобрительно. Наверное, кабак был дорогим, и сидеть здесь с просто кофе было не принято. — Так думайте быстрее, Андрей Павлович… поздно уже. — Я думаю, Кать. Все время думаю. Пытаюсь понять, что ты чувствуешь. Что любишь. Прочитал все стихи Лохвицкой, теперь буду читать Гумилева. Что ты предпочитаешь на обед? Какие фильмы тебе нравятся? Какие книги читаешь… — Картофельное пюре и котлеты, Андрей Павлович. А смотреть кино мне некогда. Еще вопросы? Вы не стесняйтесь, спрашивайте. Вот теперь в её голосе появилась еще тонкая, еще едва слышная нотка злости, но Жданов и ей был рад. Уж очень его пугала «зависшая» Катя. Он даже был согласен вернуться во времена «Лиссабона», когда она яростно кричала на него в подворотне. Живая, страдающая, страстная Катя. Катя, в которую — как недавно выяснилось — Жданов влюблен. Влюблен какой– то странной, неведомой ему раньше любовью. Ему не хотелось осыпать Катю комплиментами и цветами, ужинать её и танцевать, не было ни намека на жажду флирта. Это была какая– то другая, новая любовь, с которой Жданов еще никогда не встречался. Эта любовь не порхала, как бабочка, она проросла как– то совершенно незаметно, слилась со Ждановым, стала его вторым «я», стала чем– то похожим на воздух. Неудивительно, что Жданов не сразу понял, что к чему. И он понятия не имел, что со всем этим делать сейчас. Наверное, все врачи мира ему бы сказали, что надо оставить Катю в покое. Что её усталое равнодушие — самая лучшая защита от нервных потрясений. Но Жданов не поверил бы всем врачам мира, потому что он точно знал, был уверен на пятьсот процентов, что Кате в таком состоянии не лучше. Никогда прежде он не видел так ясно другого человека. Возможно, потому что прежде у него не возникало желания пристально разглядывать кого– то, кроме себя. «А ты сегодня самокритичен, Жданов», — мысленно похвалил он сам себя, и наклонившись вперед, взял в свои руки холодные ладони Кати. Она вздрогнула от такой наглости, но вырываться не стала. Смотрела ему прямо в глаза, ожидая, что он скажет дальше. — Кать, выходи за меня замуж. Керамика её равнодушия дала слабую трещину. — Если мне не изменяет память, на приглашениях на свадьбу было ясно написано «Кира Воропаева», — сказала Катя очень четко, — вы опять перепутали, Андрей Павлович. Она уже говорила эти слова раньше, и воспоминания слабо кольнули Жданова в висок. — Хочешь, я уйду с поста президента, Кать? Расскажу про «Никамоду». Что ты хочешь, чтобы я сделал? — Ничего, — Катя вырвала руки, взялась за кофе. Кружка не дрожала. — Мне ничего не надо от вас, и вы мне тоже такой не нужны… Я влюбилась…я влюбилась в другого Жданова. Этот мне не нравится. И перестаньте, пожалуйста, блефовать, это выглядит нелепо. Несмотря на боль, которую причиняли её слова, Жданов рассмеялся. — Ты права, Катюш. Конечно, я не подам в отставку и не обнародую настоящие дела конторы… И, конечно же, я женюсь на Кире Юрьевне, и конечно же, я здесь только потому, что в твоих руках моя фирма… Жданова понесло. Он ощутил, как горячая волна поднимается от пяток к макушке, стало весело и азартно. А пошла вся эта осторожность пропадом! Он пытался играть в психолога, не помогло. Впереди еще полпути. Вскочил, забрал кружку из Катиных рук, поставил её на стол. Кофе выплеснулся на белоснежную скатерть. Потянул Катю к себе, не обращая внимания на еще слабое сопротивление. — Давай потанцуем, Катюш. — Здесь не танцуют, — она еще помнила о правилах приличия. Ну ничего, скоро забудет. — Не танцуют? А плевать! Жданов прижал её к себе, прошелся широким вальсовым шагом, вспугнув официанта с подносом. Катя помогать ему не собиралась, и показательно повисла, не желая подстраиваться. Тогда Жданов, не мудрствуя лукаво, просто приподнял её, и теперь её ноги болтались в нескольких сантиметрах от пола. — Раз– два– три… Я же великий и ужасный Андрей Жданов, — приговаривал он. Адреналин добавил сил, теперь казалось, что все по плечу. — Станиславский рыдает от счастья, глядя на мой актерский талант… МХАТ и Большой театр спорят между собой, приглашая меня сыграть Дядю Ваню… — В Большом театре не играют, — не удержалась пунцовая, как помидор, Катя, — там поют. — А я и спеть могу! Раасцветааали яблони и грууушии… Жданов, не глядя, швырнул в подошедшего к ним швейцара какой– то купюрой. Должно быть, достаточно крупной, потому что никто ему бесчинствовать пока не мешал. — Прекрати немедленно! — Вот щас допою и прекращу… За кого ты меня принимаешь, Катя? Разве можно спать с женщиной, испытывая к ней отвращение? Я не настолько хорошо владею собой! — Совсем не владеешь… отпусти… — Не вырывайся так сильно, а то нас не так поймут. — А как, по– твоему, это можно понять??! Жданов снова засмеялся, крутанув Катерину особенно лихо. — Раз, два, три… Ты изменила мою жизнь, Катенька! Как партизан, пускающий поезда под откос! Тихая, незаметная, смертельно опасная партизан Катя. Выходииииилаааа на берееег Катюшааааа… — Ты совсем сошел с ума! — Сошел, Катя, — радостно закричал Жданов, — совсем спятил. Ты только сейчас это поняла?! Кать, — он отпустил её, заговорил тише и серьезнее: — Пожалуйста, давай попробуем хотя бы раз поговорить. Бац! Жданов почти не ощутил боли от пощечины, только обожгло на мгновение щеку. Катя метнулась к столу, схватила свою сумку и помчалась к выходу. — Юпитер! Ты сбегаешь, значит, ты не прав! — крикнул ей вслед Жданов. Катерина развернулась так стремительно, что он не сразу понял, почему она снова стоит перед ним. — Я не права? — теперь, к радости гламурных девиц, которые глазели на них, кричала и Катя. — Я не права??! — Ты боишься слушать меня, потому что боишься мне поверить, потому что боишься сама себя. Любовь не может кончиться так внезапно. — Может, если её растоптать сапогом. У тебя получилось, Жданов. — Давай проверим! Катю — рывком — к себе. Рука на шею, очки прочь. Поцелуй. Сомкнутые Катины губы, стиснутые зубы, руки, которые отталкивают его. А гори оно все синим пламенем! Жданов целовал Катерину, вкладывая в этот поцелуй все, что накипело и наболело. Свое бескрайнее отчаяние и неутомимую энергию, отдавая все, что у него было, ничего не оставляя за душой. Помолись богам, сколько есть их там, и иди еще полпути. И Катя дрогнула. Катя уже не отталкивала его, а прижимала к себе изо всех сил, поддавшись безумию ждановского отчаяния. Она целовала его так, словно собиралась умереть в следующую секунду. Таяли вековые льды Антарктики, сходились и расходились континенты, меняли свое расположение планеты. Поцелуй длился и длился, и от него темнело в глазах и шатался под ногами пол. Потом Катины руки безжизненно повисли, и она сама обмякла, без сил прижавшись к Жданову. — Это ничего не значит, — прошептала она. Слезы текли по её бледному лицу. — Это значит все на свете, Кать. Теперь мы можем поговорить?.. *** В единственной комнате новой ждановской квартиры горел напольный торшер, роняя вокруг неясные розоватые отблески. Они почему– то сидели на полу, прислонившись каждый к своей стенке. Прям в пальто сидели. — Я буду пытаться снова и снова, пока ты не поверишь мне, Кать. Я не прошу у тебя прощения. Я просто хочу… хочу, чтобы тебе не было так больно. Ты должна понять, что мне было хорошо с тобой. Каждую минуту — хорошо. Наши с тобой две ночи поглотили всю мою прежнюю жизнь. — Никто никому в этом мире ничего не должен, Андрей. — Неправда! Откуда взялась это бессмысленная фраза, которую так модно нынче повторять? Миллионы людей на этой планете должны другим миллионам. Родители должны своим детям, мужья — женам, солдаты — родине. Отказ от обязательств — это не признак какой– то мифической свободы, а тупая инфантильность. Катя повернула голову, разглядывая его. Её лицо было задумчивым. — Ты… ты взрослеешь? — спросила она. — А я должен, Кать, своим родителям и Воропаевым… Нельзя утопить «Зималетто». Я должен Кире, на которой обещал жениться и которой так трудно будет объяснить, почему я не смогу сдержать это обещание. Я должен тебе. — Я избавляю тебя от долга. — Каким это образом? Тут дело такое, добровольное… Кать. Я тебя не прошу о любви. Но давай попробуем заключить перемирие. Временное, если хочешь. — Мирятся с врагами, Жданов… А ты… я не знаю, как это объяснить… Ты ведь этой инструкцией не меня оскорбил, Андрей. Себя. Ты себя опустил так низко, что мне было страшно больно от этой низости. Ну как будто гордый орел вдруг оказался падальщиком. Противно. Жданов закрыл глаза. Несмотря на то, что Катя говорила сейчас очень неприятные вещи, она не сказала ничего такого, чего Жданов не признал еще раньше. И вопреки всякому здравому смыслу, от Катиных слов становилось легче. Как будто вскрывался один гнойник за другим. — Я люблю тебя, Кать. Это не для того, чтобы… а просто я хочу, чтобы ты на всю свою жизнь запомнила, что достойна любви, как никто другой. Я, конечно, не принц на белом коне, и моя любовь дешево стоит, и будут еще мужчины, — Жданов сжал зубы и договорил: — лучше, чем я, которые будут тебя любить, так ты хочешь… Но я хочу, чтобы ты гордилась собой и любила себя, так же как я тобой горжусь и люблю. Ну вот. Теперь можно поставить себя на пьедестал и любоваться собственным благородством. Отдал Катю без боя каким– то неведомым мужикам из будущего. Красавец. В последнее время Жданову было некогда думать о том, как сложатся у них с Катей отношения после того, как она выздоровеет. В своих мечтах Жданов никогда не заходил дальше слов доктора «Пушкареву можно выписывать, она здорова». Но сейчас от собственных слов о Катином будущем без него, в голове вспыхнул яростный протест. Куда без него? Зачем без него? С ним же лучше! — Я опять ошиблась, — насмешливо проговорила Катя, — ты нисколько не повзрослел. Сейчас твоя речь больше всего напоминает мысли ребенка, «вот умру вам же хуже будет!» Жалеешь себя? Жданов открыл глаза и улыбнулся. Неужели поверила? — Самую малость. Но я это переживу. Утром в кабинет вспорхнула Катя, Катя с сияющими глазами. Увидела Малиновского, сиять стала меньше. — Жданов, ты все-таки принц, — прошептал Малиновский, когда она скрылась в своей каморке. — Принц-мазохист. Разбудил свою лягушку… спящую красавицу, то есть!