Цирк

      Чуть поплутав, Аллен вернулась обратно на зрительские места, будто никуда и не уходила. На душе потеплело из-за осознания того, что еще один ребенок не перечеркнет свою жизнь в Эгао. Уолкер нерешительно улыбнулась.       Друзья смерили ее недоверчивым взглядом, но ни одного вопроса не задали, за что Аллен была благодарна. Меньше всего хотелось придумывать отмазки.       Уолкер смотрела на остаток представления с ледяным спокойствием, изредка, будто для приличия, посмеиваясь. Радоваться не хотелось совсем. Кроме того, она буквально кожей чувствовала взгляды Канды и Лави, то и дело направляющиеся к ее персоне. Линали была сейчас слишком увлечена разворачивающимся на арене, но даже она время от времени встревоженно поглядывала на друга.       Аллен хотелось побыть одной, или только в обществе Тимкампи. Впрочем, мало кого интересовали ее интересы, порой даже сама Уолкер напрочь о них забывала. Просто привыкла ставить других выше себя.       — Аллен, тебе совсем не интересно представление? — издалека начала Ли, стараясь не расстроить Уолкер.       — Я же говорил, что когда-то работал в цирке. Могу сказать, у них совершенно не меняется программа! — с улыбкой ответила девушка, почти не соврав.       На этом диалог был исчерпан. Все еще могло закончится хорошо, и Аллен всей душой в это верила. В конце концов, прошла большая половина времени, и через какие-то тридцать минут можно будет встать с зрительских мест.       Ее надежды рассыпались в пыль, когда ведущий с улыбкой оповестил о том, что для следующего номера нужен доброволец из зала. В этом не было бы ничего такого, не посмотри он на Уолкер с такой язвительной улыбкой.       У Аллен внутри все сжалось при мысли о том, что ей вновь придется выйти на сцену. Ей казалось, что она и без этого помнит каждый миллиметр арены, на которой когда-то выступала.       Меньше всего хотелось это повторить. Уолкер судорожно вздохнула, невольно сжав руки до побеления костяшек. Пересилив себя, она подняла взгляд на ведущего, который смотрел на нее пристально, но говорил лишь о том, кого бы ему выбрать. Стало действительно страшно.       — Молодой человек, сидящий с края на втором ряду, не хотели бы поучаствовать? — ведущий улыбался. Его улыбка казалась Аллен оскалом, злобными прищуром, сарказмом, — У вас такая необычная внешность, не стоит носить капюшон!       Уолкер вздрогнула. Вот же гад, знает, куда надо надавить. Необычная внешность, ага, как же… Она чётко услышала в голосе издёвку.       Аллен будто приросла. Выходить не хотелось, и, честно, было страшно. Глупо, да, ей бы после пережинного только Ноев бояться, но это липкий детский страх, перед которым Уолкер беспомощна. Девушка постоянно пытается быть смелой, сильной, но она так страшится вновь оказаться брошенной и ненужной, слабой девчонкой на побегушках у актеров и куклой для избиений, не имеющей права на эмоции.       Аллен встала, поняв, что ее ещё зовут. В душе набатом «Не хочу», а в голове слишком горькое «Надо». Уолкер слишком шумно сглатыват, стараясь привести мысли в порядок. Не получается, в голове все перемешалось, а в ушах вместо голосов слышен лишь противный звон, оглушающий своей громкостью.       Шаг. Второй. Третий. Ноги то и дело подкашиваются, отказываются проявлять работоспособность. Уолкер пытается вдохнуть, но не может. Старается сказать хоть слово, но вместо слов получается хрип. Ощущение, будто время замедлилось. Девушка невольно продолжает идти, машинально пряча подрагивающие ладони.       На сцене ее встречают лживой улыбкой, и Аллен пытается натянуто улыбнуться. Получается жалко. Уолкер противна своя слабость, которую она сейчас открыто демонстрирует.       Ей что-то говорят, но она с трудом может разобрать слова, и то по губам. Кажется, что это и не слова вовсе, а одни сплошные проклятия в ее адрес. Почему-то это стало привычным, хоть Алл и не помнит, когда.       Девушка чуть хмурится, не в силах найти в зале друзей, чтобы видеть перед глазами кого-то близкого. Находит и чуть успокаивается, но руки все ещё дрожат. Аллен ощутимо вздрагивает, когда ей буквально впихивают в руки маску клоуна.       Маска клоуна. Черт, она ведь так старалась забыть, спрятать, замуровать… Ладони, как бы Уолкер не старалась, все равно подрагивали, когда к ним перемещалась маска. А стоило надеть ее на лицо, и она, казалось, зарыдает.       Сдержалась. Начала исполнять что-то привычное, но машинально, бездумно, стараясь не видеть происходящее. Так проще.       Легкие мячики аккуратно перемещались из одной руки в другую, а Аллен была далеко. В мыслях она не в цирке, она… Хотелось бы сказать, что дома. Но что есть дом? Место, куда хочется вернуться. Куда хочется вернуться Аллен? В прошлое, к Мане.       Умерших не вернуть, это неписанное правило. Она однажды попыталась, теперь проклята и седа. Так куда она может вернуться? Где уют, тепло и семья?       Семьи — нет. Уют, тепло? Можно сказать, что домом является Черный Орден, но… Это не то, о чем мечтает Уолкер. Комнаты ЧО может и уютны, но в них ты вновь один. Аллен привыкла к одиночеству, могла быть искренна, наверное, лишь с тишиной и своим големом, за парочкой исключений. Но слишком больно порой резала отсутствующая, давящая тишина, на, в самом деле, такую жалкую Аллен, вновь запутавшуюся в собственных кошмарах.       Есть друзья. Но они хоть и очень хорошие, но у них и своя жизнь, они не могут быть рядом вечно. Как и знать о ней все. И так или иначе, Уолкер все равно останется давиться невыплаканными слезами за закрытой дверью.       Ей, наверное, больно. Просто Аллен уже не помнит, как это, жить без боли. Не умеет. В глазах других — необычайно сильная, в своих глазах — такая жалкая. Вот, как сейчас.       Быть может, ей не стоит об этом думать, стоя на арене треклятого цирка. Звучит как какой-нибудь чертов каламбур. Но Аллен уже все равно, главное, не видеть сцену, людей на трибунах, себя в маске клоуна…       Ее глаз загорается красным, и впервые в жизни девушка радуется нападению акума. Никогда не замечала за собой жестокости, но сейчас даже эти люди не кажутся заслуживающими спасения. Уолкер запрещает себе так думать, активируя Чистую Силу. В бою нельзя отвлекаться, тоже проверено горьким опытом.       Сражения это кровь, это раны, это боль. Сплошная боль-боль-боль.       Глаза Лави и Линали поддерживающие, глаза Канды извечно холодные, но даже суровый мечник несколько раз одарил ее не менее суровым взглядом. Кажется, ее идеальная маска стремится разойтись по швам.       У Аллен есть поддержка, и глупо жаловаться именно сейчас. Вот только она и не жалуется никому, разве что судьбе, которая, совершенно нечаянно, рассыпает преграды на ее пути. Алл не обижается, по правде, она просто забыла, как это.       Души акума ей улыбаются, благодарят. Уолкер воспринимает помощь другим, как свою обязанность, а потому тоже улыбается. Может быть, искренне.       Зрители сразу выбежали из шатра, понимая, что происходит нечто опасное. Актеры последовали их примеру, напоследок пару секунд посмотрев на сражение. Аллен злилась, не понимая, как спасение чужих жизней можно считать представлением. Защищать актеров Эгао не хотелось. Ничего не хотелось. Нет, чего-то, конечно, хотелось, но хотелось нереального. Не в этой жизни.       Уолкер возвращается в реальность, когда до ее плеча осторожно дотрагивается Ли, спрашивая, все ли в порядке. Оказывается, сражение уже закончилось. Оказывается, Уолкер стоит, бездумно глядя на чудом уцелевшие сиденья.       — Я задумался. — ее голос звучит хрипло и совершенно не мягко, как это бывает обычно. Просто Аллен устала.       — Аллен, тебе не обязательно держать все в себе, — Лави говорит успокаивающе, но почему-то Уолкер не успокаивается. Это незаметно, но в душе ее буря негатива, — Ты можешь рассказать нам.       Экзорцистка смотрит неожиданно мягко, даже без истерики. Смотрит и по буквам, как для детей, говорит:       — Я ненавижу этот цирк.       Говорить это, возможно, не стоило. Стоило, как обычно, соврать, сказать, что все прекрасно. Только Аллен устала и, наверное, сорвалась.       Девушка резко разворачивается и уходит. Вдогонку ней доносится звонкий голос Ли, но Уолкер не реагирует.       Аллен понимает, что слишком груба с друзьями, но, честно, ей надоело быть до свода скул вежливой. Однако отказаться от маски она не могла, привыкла за долгие годы.       Друзьями она, конечно, дорожила. Потому что близких ей людей можно пересчитать по пальцам. Только сейчас Уолкер слишком запуталась в прошлом, чтобы переживать из-за конфликта, которого, как такового, и нет. Чуть позже, она обязательно будет корить себя за бестактность, но сейчас нужно было отдохнуть.       Действительно успокоиться в этом цирке Аллен не могла, будучи на стороже ежесекундно. Она решила на время уйти.       Со стороны это, наверное, выглядит как ребячество, детская попытка уйти от проблем. Но ей как-то все равно.       Воздух на улице холодный, отрезвляющий. Порывы ветра били в лицо, заставляя редких похожих сильнее кутаться в теплую одежду. Чувство ледяного воздуха в легких обжигало и успокаивало девушку. Она старалась не думать о произошедшем, но навязчивые мысли то и дело подбирались в сознание.       Аллен было холодно, но почему-то мороз лишь умиротворял, приводил в норму. Она закусила губу и бесшумно опустилась на одинокую лавочку, обнимая себя руками. Тим, который, как оказалось, всю дорогу летел за ней, аккуратно приземлился на седую макушку.       — Кто бы мог подумать…       Ред ощутимо вздрогнула, не поворачиваясь. Все и так было понятно. Ее застукали, пока она переодевалась, меняя одни, мокрые на сквозь штаны, на другие, хоть и рваные в нескольких местах. А за отсутствием нормального белья, о ней было понятно.       — Наш Ред, оказывается, девчонка…       Над ней откровенно насмехались. Глаза застелили слезы. Ред, хоть и была ребенком, наивной никогда не являлась, а потому четко понимала, чем может обернуться раскрытие ее пола. Потому что с девчонки наибольшую выгоду можно получить понятным способом. Но она не хотела попасть в бордель, опуститься на самую низшую ступень, торгуя собственным телом. И ее возраст не помешает скупому хозяину цирка без угрызений совести отдать ее в руки богатого извращенца.       — Не надо… — жалобно выдавила она, напрасно пытаясь сделать голос твердым и уверенным.       — Я не скажу… — мужчина коварно улыбнулся, проводя пальцем по оголенной шее девочки, — Но в обмен за молчание придется поработать, Ред…       Она вся сжалась, боясь пошевелиться. Девчонка толком не знала, как это, но не раз видела примеры тех, кто попал в такие заведения, и примерно слышала о том, что с ними делают. Ей было страшно.       А человек, стоящий за спиной, положил свои руки ей на талию. Ред попыталась вырваться, но мужчина явно был сильнее.       — Мана… — Уолкер говорила тихо, внутренне содрогаясь, — Ты же говорил, что мне больше не придется сюда вернуться…       Девичьи плечи содрогались от бесшумных рыданий. Аллен было откровенно плохо, настолько, что хотелось кричать. И она сделала бы это, если бы не привлекало столько внимания.       Уолкер чувствовала себя пустой и жалкой. Страх был слишком силен, она дрожала и рыдала. Хотелось послушать от кого-нибудь слова поддержки, опереться о чье-нибудь плечо. Только вот… Она должна быть той, кто вселяет надежду в чужие сердца, а не жаловаться о своей судьбе.       Мороз, казавшийся успокаивающим в начале, за час перестал таковым быть. Конечности озябли, и нужно было бы идти обратно, в, пусть и ненавистный, но относительно теплый шатер, в котором осталась верхняя одежда. Вот только не хотелось.       Она тихонько встала, начиная тереть ладони друг о друга. Рукавом вытерла мокрые глаза, и, шмыгнув носом, пошла прочь. Голем полетел за ней.       Уолкер не позволительна слабость, ведь ее цели высоко-высоко. И хочется когда-нибудь, хоть раз, но увидеть прекрасный мир без боли и потерь. Только эти цели слишком высокие и недосягаемые, а сама она на деле проблемный ребенок.       Размазанные по щекам слезы это доказывают.