F64.0

      За мою выходку меня наказали на весь оставшийся период учебы. Даже не столько за случившиеся с Юлией, сколько просто в целях профилактики. "Надоела ты мне, кто знает, что еще ты учудишь, - фыркнул отец после длительного разговора с матерью на кухне, - сидя дома хотя бы посторонним людям пакостить не будешь". Виолетта тоже огребла, за то, что удрала за мной из дома, не взирая на визги матери.       У меня забрали интернет, телефон, мне запретили гулять и даже играть в компьютерные игры, хотя раньше я этим не баловался. Взамен я игнорировал мать с Витьком, всех их друзей, многочисленных парней, которых они приводили домой. Я вообще молчу, даже если мне что-то надо спросить - такая я вот какаха.       К новогоднему столу я не вышел, слушал поздравления президента и бой курантов сидя на полу, прижавшись к двери. Мне было жалко себя любимого, я даже пустил одинокую скупую слезу, хотя плакать не любил.       Я выползал из комнаты три раза в день, в туалет и за едой. Иногда малодушно просил принести попить Виолетту. Все остальное время мы читали книги вслух, кидали дротики, рассказывали друг другу старые, бородатые анекдоты.       Перед сном я рефлексировал. Все же, меня фактически изнасиловали, обдолбали и трахнули. Это как взять гетеросексуального мужика в зад. Появилась легкая паника на тему "а вдруг кто узнает?", и ни одной годной идеи, как объяснить произошедшее. При мысли, что в меня можно что-то вставить, мутило. Эксперимента ради я попробовал мастурбировать так, как это делают женщины, и в итоге блеванул. Я по-прежнему отказывался рассказывать о случившемся Виолетте, хоть она обиженно дула губы.       На учебу меня отвозил и забирал Виктор, с которым я тоже не разговаривал. В школе я вел себя как обычно, на переменах я стоял рядом с учителями, которые следили, что бы я ни во что не ввязался - мать попросила приглядывать за мной, ведь, по ее мнению, я долбанулся окончательно. Мне не дали остричь волосы, теперь мать заплетает мне короткую косичку, постоянно читая нудную лекцию. И мне казалось, что она испытывает удовольствие от того, что я сейчас страдаю.       Юля пару раз звонила мне на домашний, и вроде даже простила меня за кидалово в ресторане. Хоть ей тогда и досталось по полной - была вызвана милиция, а в отделении Юлечка слезно умоляла дать позвонить папе, оказалось, ее телефон некстати сел. Ее отец пытался свесить сожранное на меня, но стол был забронирован на Юльку. Но она не злится; шепотом она сказала, что влюбилась еще тогда, на губернаторской елке. Что она дождется, когда с меня снимут наказание и мы будем вместе, будем жить в той самой комнате в квартире ее бабки, Юлька возьмет подработку, а если я захочу - вовсе бросит институт. Да и бабке на дом престарелых заработает, если я не полажу с ней. Ее родители приняли ее позицию, и все у нас с ней будет хорошо. Я слушал в присутствии матери, и, когда Юлия закончила свою тираду, молча отдал трубку. Мне не о чем с ней говорить. Я с десяти лет боялся, что кто-то решит открыть мое женское начало, и, когда расслабился, это случилось.       Катерина встречалась с Виктором и благодаря ей один раз я посетил кинотеатр в компании ее, Виолетты и моего урода-брата - мать доверила этой девушке меня. С Вадимом и Захаром я не контактировал, хотя успел сообщить им о предстоящем наказании. Но самый пик скандала был в тот момент, когда мать нашла мою заначку со ста тридцатью тысячами рублей ровно. Это то, что я отложил на первые этапы. Это ничтожно маленькая сумма, которую я заработал/наворовал\выиграл в пьяных соревнованиях\отжал с Вадимом у чмырей. Это та сумма, которую у меня отняли и та сумма, с которой отец оплатил кидок Юльки. В нашей комнате был проведен обыск, даже в вещах Виолетты, в результате которого вся моя мужская одежда была отобрана.       Одним словом, моя жизнь превращалась в тихий кошмар. И самое обидное, что избежать этого кошмара никак не удалось бы. ***       Дурацкое четырнадцатое февраля. На улице самая мерзопакостная погода из всех, что на свете бывает. Обычно в этот день мы сидим на гаражах и горланим матерные песни, кого-нибудь бьем, плюем на макушки всем, кто проходит мимо, и снова бьем.       В субботу мне отдали пару валентинок: одна из них была от Юли и я смыл ее в унитаз. Вторую нарисовал Вадим и я решил носить ее в рюкзаке - он изобразил Тома и Джерри, которых я обожал в детстве, и написал одну фразу: "будь счастливым".       Сегодня все будет так, как того захочет моя мать - она пригласит кучу своих подружек с их отпрысками, ведь именно так правильно праздновать. А я последние три дня рождения сбегал из дома и отмечал на гаражах.       На материнские настойчивые уговоры/угрозы/проклятия (подчеркнуть нужное) встать с кровати я не реагировал - лежал селедкой и смотрел в потолок. Я не пойду на этот праздник, ибо он их, а не мой.       Тем не менее, встать пришлось уже через час, мне захотелось нестерпимо в туалет и пить. - Голову помой хотя бы, - пробурчала родительница.       А вот и не буду. Но ей я этого не скажу - сама догадается. Словно мне назло, в холодильнике была только газированная вода. Громко хлопнул дверкой - я зол; придется пить из под крана. - Володя, иди сюда! - Истошно заорала мать, пока я набирал водичку в стакан. - Что еще? - Пропыхтел отец. - Заставь ее помыться! - Верещала мать. - И пусть воду не пьет из под крана, нельзя! Холодильником хлопает, а потом лампочка перегорает в нем! Да сколько можно мне нервы мотать, как я устала от нее!       Мда, надо было за водой отправить Вилку. Я гордо удалился с кухни, миновав ванну - в туалет хотелось до жути, но предки могут подумать, что я пошел наводить марафет.       Но через три часа мне пришлось подчиниться их воле - мать объявила, что придет санитарный врач и Юлия. Тогда я написал на листке свое предложение - я моюсь, одеваюсь в то, что они дадут, и сижу тихо, взамен Юльки не должно быть в этой квартире. В случае обмана сами догадаются, какое шоу я устрою. Я не простил ее, и даже не отомстил толком - так, слегка напакостил, и видеть ее не хочу. Уж что мой отец почти двадцать минут блеял в телефон санитару с дипломом, я не в курсе, но требования соблюдены. А значит, надо стоять смирно, пока мать мотает мои волосы на бигуди. - Ага, та самая Юлия, которую мы видели на ёлке, так? - Рассуждала Виолетта, застегивая платье на моей спине. - Ага, - крякнул я. - И с ней ты ходил на свидание, правда? Правда, можешь не говорить. Ее ты кинул на деньги, а теперь готов терпеть эту клоунаду, лишь бы не видеть ее. И что же такое между вами произошло?       Я пожал плечами. Сказал же, что не скажу, значит, не скажу.       Стали собираться гости - все такие важные, интеллигентные люди. Вот маму Вади мои родители даже на порог не пустили бы, им не пристало вести диалог с доцентом филологических наук, которая работает продавцом в местной сети супермаркетов. Мне пришлось выслушивать кучу пожеланий, все как один "счастья, здоровья", "здоровья, счастья", изредка проскакивала любовь. Я улыбался и кивал - с ними я тоже не хочу общения. Единственная, с кем я поговорил, была бабуля. - С совершеннолетием! Терпения в учебе и успехов в сдаче экзаменов! - Спасибо. Я скучаю. - Улыбка на лице была искренней. - В марте, мое золотце, в марте.       Мы говорили мало, но настроение улучшилось. Ба всегда была весьма холодна к визгам матери, и относилась ко мне спокойно. Отец, в общем-то, тоже, но на него оказывала влияние мать, а вот бабуле никто не был указом. И я вернулся в комнатный филиал ада, развалившись на диване, и подчеркнуто игнорируя собравшихся, наблюдая, как толпа пожирает огромный торт.       Все такие воспитанные, красивые и благородные. Куда мне, быдлу комнатному, до них. - Мы тут с Антошкой хотим поиграть с тобой немножко, - промурлыкала Виолетта, плюхнувшись рядом. - В дартс? - Зачарованно спросил Антон. - Ага, в дартс, дартс, - кивала Вилка.       Я фыркнул и поманил их пальцем. На его лице растянулась улыбка, и он с видом восторженного идиота поплелся за Вилкой. Неужели он не видит, что красавица откровенно смеётся над ним? Как только дверь закрылась, я хорошенько двинул ему в брюхо своим угловатым коленом. - Рыжий-рыжий, конопатый, - обезьяничала Вилка, - телефон сюда давай. Я надеюсь, интернет у тебя оплачен? - Эээ... Да, но мама сказала не давать его Вике... - Блеял он, доставая свой навороченный смартфон. - Так ты не ей даёшь, а мне. - Хихикала Виолетта. - Рот закрой и веди себя тихо. - Рявкнул я.       Кажется, он понял. Скромно сел на край тахты и сложил руки на коленки, как примерный школьник. Вилка мне не давала свой аппарат, так как был риск, что предки прознают и отберут у нее мобильник тоже. Я зашел на свою страницу "Вконтакте" - Вадим был в сети, и это случайное совпадение заставило меня улыбнуться.       На мое скромное "привет" Вадя написал целое письмо. Он писал о том, что скучает по мне, о том, что ребята спрашивают, где я. О том, что они все же выпили за мое здоровье, сидя на тех самых гаражах. О том, что с наших последних дел у него лежит моя доля – около пяти тысяч рублей. Рассказал, как закончился тот взлом хаты – хозяин и вправду обвинил во всем племянника и ментов вызывать не стал. Рассказывал о своих проблемах. Спрашивал, все ли со мной в порядке и когда меня отпустят. Украдкой поглядывая на рыжего чмошника, я отвечал Вадьке - мою долю он может оставить себе, один хрен, хранить мне негде, из под домашнего ареста меня не выпустят до сдачи экзаменов, а мой день рождения проходит в кругу маминых и папиных друзей. Скоро из Москвы прилетит моя бабушка, единственная надежда хоть ненадолго сбежать из дома.       Я вычистил кэш телефона и вернул его Антошке, предварительно грохнув папку с музыкой, и велел убираться из моей комнаты подобру-поздорову, и на Вилку не смотреть. Сам же содрал очередное мерзкое платье, и улегся, мечтательно глядя в потолок. ***       У нас был совместный урок с одиннадцатым "Б". Моя первая парта пустовала потому, что Алик заболел, и я смело положил рюкзак на соседний стул, точно зная, что желающих сидеть рядом со мной нет. Класс был полностью заполнен, ибо народу было на десять человек больше положенного. - Здесь свободно? - Надо мной раздался голос. - Здесь свободно, - огрызнулся я. - Хорошо.       Голос сел рядом и превратился в пухлую брюнетку с зелеными глазами. - У тебя плохое настроение? – Участливо спросила брюнетка. - Не трудно догадаться, верно? – Я вальяжно разлегся на парте, подперев голову рукой. - Мне про тебя много рассказывали. Столько сплетен и легенд я ни о ком не слышала! – Она улыбнулась. – И, если верить им, этим сплетням, то ты тот еще засранец. - «Тот еще засранец», - процитировал я. - Я тебе что, детсадовец, чтоб так меня называть? - Меня зовут Наташа. - Андрей. - Вау. Обычно люди стараются спрятать такие наклонности. - Протянула Наталья. - Это вы здесь больные, - отчеканил я. - Я здоровее всех здоровых. - Как скажешь, - она подняла руки вверх. - Просто действительно сесть негде, так бы ни за что не подошла к тебе.       Я глубоко вздохнул и уложил голову на парту. Я бы сам не подошел к ней, надо оно мне. На моей холостяцкой парте появился пенал, пара тетрадей, учебник, задачник, еще какая-то херня... - А я читала о таких людях, как ты. Транссексуалы, кажется. Или трансгендеры? - И ты решила обсудить это со мной? - Лениво протянул я. - А с кем еще? - С кем угодно, кроме меня. - Мм... - Наташа стала грызть колпачок ручки. Видимо, моя просьба ею не была услышана. - Ты ведь симпатичная, знаешь? И родители у тебя богатые. Зачем ты страдаешь этой херней? Все равно потом замуж выйдешь, детей родишь. К чему этот фарс? Или ты так внимание к себе привлекаешь?       Я опешил. Серьезно? Внимание? Даром не сдалось внимание идиотов из моего класса - наоборот стараюсь слиться с мебелью. Да и предки мои обычный средний класс - сто тысяч отечественных золотых в месяц не так много на семью из шестерых человек, где один урод учится платно. - А ты не охренела ли часом? - Процедил я. - Нет, моя дорогая, не охренела. - Неожиданно Наташка перешла в наступление. - Ты знаешь, что мою лучшую подругу парень бросил потому, что влюбился в тебя? Хотелось внимания? Что же, это у тебя получилось! - Это ваши проблемы. Ты русский понимаешь? Я сказал, отцепись. - Конечно, хорошо, я-то отцеплюсь! Ну, а Леся пусть дальше страдает, пока этот придурок таскается за тобой! Ты должна с ним поговорить. Антон должен понять, что с тобой ему ничего не светит. - Вот еще. Я даже не в курсе, о ком ты говоришь. - Среди моих друзей нет Антонов, абсолютно точно. - Ну конечно, ты не в курсе. На Валентинов День ты со своей сестрой потащили его в свою комнату и закрыли дверь. И ты не в курсе! - Так может, он в мою сестру влюбился. Я-то тут причем? - Удивился я. - Алло, он с тобой танцевал! Он шел к тебе, точно! А может ты эта, как их, яойщица? Хочешь быть парнем-геем?       Я заржал. Ну да, мало мне проблем по поводу половой принадлежности, так надо еще пидором стать. А Антошка хорош; видно, изначально пришел на мой день рождения, как взрослый парень, с парой, а потом деликатно слинял под юбку именинницы. И, на сколько я помню, в танце я ему отказал... - Слушай, от греха подальше, заткнись. Рыжий мне не усрался, но и вести воспитательные беседы я с ним не буду. А ты либо закроешь свой рот, либо свалишь отсюда. - Ну пожалуйста! - Еще одно слово, и я тебя ударю. - Мальчики девочек не бьют, - с видом знатока высказалась Наташка. - Я бью всех, и женщин, и детей, и стариков, и собак.       Она посмотрела на меня взглядом голодного ребенка из Камбоджи и отодвинулась на край парты, и с ее комплекцией результата это действие не принесло. А я сидел и закипал. Фарс? Внимание? Так вот что обо мне думают эти уроды. Я, оказывается, местное шоу, и все наблюдают, когда же я перестану корчить из себя черте-что.        ***       - Вот так, - приговаривала она. - И чего ты выкабенивалась? Вон, Виолетта спокойно себя ведет, а ты... Не получишь с собой конфеты, Виктория. - Сама их ешь, - прошипел я. - Убери этот дурацкий бант, меня обсмеют! - Кто тебя обсмеет? Все девочки носят банты. - Я не девочка, сколько можно тебе повторять? - Нет, ты девочка!       Я смотрел на мать с раздражением. Вообще меня не слышит, что ли? Она накинула пальто, и повела нас по заведениям, меня в школу, Вилку в садик. По пути я попытался содрать бант, но оказалось, он был вплетен в косу.       Вадим и Захар встретили меня после школы, как мы и договаривались с ними накануне. Перелезая через забор, я видел, как мать идет к крыльцу, и шикнул на друзей, чтобы они шевелились быстрее. - У тебя есть с собой ножницы? - Спросил я Вадьку, когда мы уселись на нашем месте, на пологом камне между дорогой и домом, в палисаднике. - Ага, труды сегодня были. Мы аквариум делали, я рыбок вырезал. - Дай сюда.       Я с нетерпением смотрел, как он роется в портфеле. Косички, говоришь? Бантики? Ну, я покажу тебе косички и бантики! Вилку мучай косичками, ей нравится, а меня не трогай! - Ты мне их только верни, а то мама ругаться будет, если я их потеряю.       Я приставил маленькие ножницы к основанию косы. Она длинная, похожа на лошадиный хвост, почти до жопы. И... У меня ничего не получилось! От злости я завыл и затопал ногами. - Эй, не реви, иначе я тебя побью! - Грозно шикнул Захар. - Не получилось! - Я с психом швырнул инструмент на землю. - Тупые у тебя ножницы!       Захарчик поднял их и отдал Вадьке. Сам же стал трогать мою косу. - Балда ты, - хихикнул он. - У тебя тут резинка, а ее не перережишь.       Я сверкнул глазами. - Ты точно хочешь ее отрезать? - Спросил Вадим. - Тебя ведь мама будет ругать.       Я шмыгнул носом и кивнул. Вадька аккуратно просунул одну сторону ножниц между резинкой и затылком, и стал по-тихоньку срезать. Было больно, он больше выдернул и порвал, нежели отрезал, но я героически терпел. Не будет больше бантиков! В конце концов, он отдал мне косу, срезанную над резинкой, с дурацким белым бантом. Волосы тут же растрепались, все было криво и косо, но я был счастлив, как никогда!       Я носился по двору, и хлестал этой косой Гришу, с которым сегодня же и познакомился.       А потом меня нашла мать. Она потрясённо смотрела на меня, не в силах что-либо сказать. - Вот тебе твои бантики! - Я швырнул в нее косой. - Я не девочка! ***       Когда наказывать нечем - это заметно распускает. За то время, пока я тихо и мирно отсиживался за своей партой, мой класс совсем распоясался. Кто-то из моих одноклассников, увидев, что Наташка села со мной, сделал вывод, что мы встречаемся, и теперь они активно обсуждали все подробности, обмусоливали каждую сплетню. И никого не смущало, что я сижу тут, и слышу все, что они говорят. Совсем страх потеряли. - А я слышала, Вику наказали надолго, до самых экзаменов. Мне мама сказала, что ее мама ей сказала, что Вика спуталась с какой-то лесбиянкой из богатой семьи и подставила ту на деньги.       По контексту я догадался, что говорила одна из близняшек. - Да он ахтунговая ваще, - кто-то из парней. – Сейчас хоть волосы стала отращивать. На бабу стала похожа. - А я вчера в магазине видела ее с мамой и папой, и она была в юбке!        Все дружно замычали. А я сидел и медленно заводился. Особой причины не было - находясь на наказании, и постоянно вступая в конфликты (которых стало больше, ибо я всегда был в доступности) мне некуда было выплескивать свою энергию. Дерьмо внутри меня копилось и кипело, и я был как коктейль Молотова - только подожги и швырни в нужном направлении. - Привет. Как дела? - Акцент, удушающий запах дешёвого мужского парфюма и волосатые руки на моей парте. Да вы вообще охренели! - Что надо? - Спросил я. - Что с тобой не так, ебанутая? - Чурка уселся на стул рядом со мной. - Я, может, нормально хочу с тобой поговорить! - Я не хочу с тобой говорить, поэтому проваливай. - Какого черта ты из себя пацана строишь? - Твое какое дело, пес? - Я растянул губы в кривой улыбке. - Да так, просто интересно. Вика, тебе не хватает толстого члена и хорошего траха. Сразу вся лесбийская дурь из тебя бы вышла. Есть знакомые, могу посоветовать хорошего ебаря. Могу сам отодрать.       Кажется, я говорил, что не хочу конфликтов? Но есть вещи, которые просто нельзя оставлять без внимания. И сейчас происходила одна из таких вещей.       Тогда наша компания только начинала формироваться, и, на радость окружающим, мы все слыли убогими, униженными и обиженными. Вадька нагулянный бастард, которого регулярно избивал родной дядя. Валерка воровал еду в столовке, ведь его родители отмечали вечный праздник беленькой и вкусной, и жрать ему дома было попросту нечего. Захара позорила бабка, которая лазила по помойкам, а у Гришки ввиду детской травмы был изуродован глаз. В очередной раз до нас докопались пацаны, только объектом насмешек стал именно я, и моя загадочная половая принадлежность. В тот момент, когда с меня уже почти сдернули штаны, Вадим неожиданно ударил одного из приставших к нам камнем по хребту. Те сразу в стойку, а мы испугались. - Вадим, они же побьют нас, - жалобно заскулил Валерка. - Нет. - Покачал головой Вадька, словно в ту секунду ставший старше на много лет, - Это мы их побьем.       И мы реально тогда отметили семерых человек впятером. Каждый из нас выплескивал свою злость, ненависть, отчаяние, и унижение за все предыдущие года. Потом Вадька объяснил, что мы все - идиоты, и должны были сделать это ещё раньше. - Если ты знаешь, что собака тебя укусит, ты полезешь ее гладить? - Вытирая кровь с носа, объяснял он. - Вот и они должны знать, что за доебы к нам получат пизды. Ребят, будет тяжело, возможно, нас даже попытаются выловить по одному, но я предлагаю прямо сейчас собрать волю в кулак, и отпиздить всех, кто к нам лезет. Старые угомонятся, а новые не рискнут связываться. Идёт?       Один из пацанов, убегая, орал, что его родители подадут в суд на моих. Мне было десять, но уже тогда я понимал, как ущербно звучат его угрозы. И мы все согласились; все последующие года мы тренировались, учились драться, параллельно отрабатывая навык на неугодных, мы построили всех из нашего окружения. А личным апогеем Вадьки стало обеспечение постоянного и стабильного дохода четверым зекам в виде пенсии по инвалидности. Так мы из днища выбились в короли. И это правило нами соблюдается до сих пор - если кто-то забыл, что ты можешь вломить, и забурел, то напоминай. - Мамка посоветовала? - Я прикидывал, с какой позиции лучше всего начинать драку. - Ты со словами поаккуратнее. Беззубая будешь стремная, хотя, мужики оценят. - Он заржал. - Оставьте вы ее в покое, делать больше нечего, что ли? - Крикнул кто-то с дальнего ряда, кажется, Алия. - Э, нет, так дела не пойдут. Кое-кто на мероприятия не ходит, ведет себя, как черте что, позорит наш класс, и вообще, надо вливаться в коллектив! Как говорит мой отец, - Эмиль поднял палец вверх, - если ты плюнешь в коллектив, он не заметит, но если коллектив плюнет в тебя, то ты утонешь. - Спорим, заметишь? - Протянул я. - Что ты там несешь?       Я ещё раз осмотрел класс, на наличие тех, кто готов заткнуть чурбана. Но нет, все суки молча наблюдают за происходящим. Тогда я встал со стула и обошел парту, подходя к Эмильке. В таком положении за моей спиной осталась стоять другая парта, а значит, никто не набросится со спины. Обведя языком свой рот изнутри, я собрал все слюну и смачно харкнул ему в морду. На долю секунды воцарилась тишина. Эмиль медленно протянул руку к лицу, дабы убедиться, что я и вправду в него плюнул, на его пальцах осталась моя слюна, на которую чурбан потрясено смотрел. Еще секунда - и он резко вскакивает со стула в попытке наброситься на меня, но я бью ногой прямо в колено, отправляя урода обратно на стул.        Захар объяснял, что с моей комплекцией нет смысла пытаться бить сразу в табло - силы удара все равно не хватит, чтобы вырубить противника. Мне нужно наносить бесчисленное количество маломощных ударов в разные области, чтобы противник просто не успевал сгруппироваться для сдачи. И я, со своими полцентнера веса, вовсю пользовался этой техникой, ведь если говорить честно, меня соплей можно перешибить.       И, пока Эмиль держался за убитое колено, я вмазал ему в живот, затем в плечо, после кулаком в нос, опустил свой острый локоть ему на вторую коленку, чтобы мудак не мог поднять ногу. Избивал сидящего противника я впервые, однако в этом был плюс - все же Эмиль выше, и мне было удобно. Я наносил множество ударов в разные части его тела, пока он пытался одной рукой перехватить мою кисть, а другой укрывался. В конце концов, когда я случайно (честно, случайно!) попал ему по яйцам и он согнулся, я скинул его со стула на пол, уселся сверху и продолжил метелить. По ребрам, по плечам, по животу, по наглой черномазой морде. Кто-то сзади пытался схватить меня за торс, но я сильнее обвил ногами Эмиля - я сам решу, когда пора прекратить.       Вставать с противника надо так же быстро и резво, и отходить как можно дальше. Когда он поднимется, он попытается наброситься на меня, но другие ему не дадут этого сделать.       Эмилька матерился, грозился судами и расправой, на его вопли прибежала училка.        Все сбивчиво начали рассказывать, что произошло, и один я молчал - они все решат без меня. Я пригладил растрепанные волосы, поправил толстовку, подтянул съехавшие штаны, собрал свое убогое барахло и добровольно отправился в кабинет к директору. Дитя гор держали остальные парни из моего класса. Историчка звонила моему отцу и истошно вопила на него в трубку; в кабинет директора позвали охранника, чтобы мог нас разнять, если что. Нас рассадили по разные стороны стола, Эмиль попытался пару раз броситься на меня, и выглядел в этих потугах настолько ущербно, что я заржал.       Он втирал, что я набросился на него на почве расовой неприязни. Втирал, что он не мог меня ударить потому, что я девочка. Но физик задал резонный вопрос, что же я раньше Эмильку не отметил, или раньше он чуркой не был? А несколько девочек вступились за меня, рассказав про предложение и советы Эмильки. Другие ребята авторитетно заявили, что в конфликте виноваты мы оба. Словом, кто-то защищал меня, кто-то обвинял нас обоих, но чурбана вообще никто не оправдывал. Видно, моя тактика дружелюбного и улыбчивого человека принесла свои плоды.       Прилетели мои предки. Мать начала блеять про то, что я ушел из дома в взвинченном состоянии, ну вот так получилось, звёзды сошлись, магнитные поля наслоились, и Вика Милошева сегодня повышенной агрессивности. Как же убого звучат ее оправдания.       Затем пришел папаша Эмиля, старый черт с базара. Он долго не мог поверить в то, что его отпрыска отметила девка.       В конце концов, порешали на том, что чета Мамедовых писать заявление не будет - стыдно им на девку писать. Мой отец оплатит ремонт зубов Эмильке, а тот публично принесет мне извинения за свое "неподобающее поведение". Дома на меня истошно орала мать, вопила, грозилась всеми земными карами. Ну и ладно, пусть орет, сколько хочет. ***       В этот день я даже не сопротивлялся, когда мать нарядила меня в блузочку с рюшками. Так и сказала - либо в блузочке, либо на вокзал не возьмём. Шикарная женщина со светлыми небрежно растрепанными кудрями, в строгом брючном костюме и белом пальто, ослепляющая своей белоснежной улыбкой всех вокруг – вот она, моя бабушка, мать моего отца. - Мама, здравствуй! – Воскликнул отец.       Виолетта повисла на бабуле, Владик заключил в свои объятия, а я не лез, терпеливо ждал, пока младшие члены моей семьи наобнимаются с самым лучшим из нас. - Викусик, лапушка моя! Как твои дела, солнышко? – Бабуля обняла меня, и я обмяк в ее руках. Словно я в безопасности, словно она спасет меня. - Все хорошо, - мурлыкал я. - Ой, конечно, все хорошо. Мама, я вам такое о вашем Викусике расскажу дома, вы поседеете, - вздохнула мать. - Ага, поседею. Я даже слушать не буду! Давайте лучше я расскажу вам про Америку, ведь следующим летом мы туда с Викусиком и Виолочкой непременно поедем!       Всю дорогу до дома бабушка вещала о том, что Америка это рай для белого человека.       Бабуля говорила и о своих планах, в которых я занимал первые позиции. Оказывается, во время одной из прогулок по парку рядом со своим домом она обнаружила медицинский колледж: зашла туда, поговорила с директором, и заочно меня туда приняли, при том условии, что я наберу на ЕГЭ больше шестидесяти баллов по каждому предмету. - Я справлюсь, бабуль, - промурчал я. - Я знаю. Это Виктор у нас глупыш, а ты моя умничка! И Виолочку потом тоже в Москве отучим, если экзамены хорошо сдаст. А даст Бог, так и Владика успею...       Дома первым делом все кинулись распаковывать подарки, привезенные бабушкой. Матери и Вилке косметику, духи, шарфы, кожгалантерея. Отцу и Виктору часы, что-то из одежды, что-то из парфюмерии и так далее. Мне подарили шикарный раскладной швейцарский нож, пару толстовок унисекс, рюкзак, наушники и кучу мелочевки вроде маленьких шоколадок и канцелярки. Владьке - роскошную железную дорогу, в которую я сам был бы не против поиграть.       Затем бабуля рассказала о том, что ожидает нас в Москве. - Колледж хороший, у них есть три отделения – сестринское, акушерское и лечебное. На лечебном выпускают фельдшеров. - То, что надо, - кивнул я. - На скорой кататься буду. - Вот поэтому я и записала тебя на лечебное отделение. На всякий случай и на акушерское оставила заявку, но я уверена, ты пройдешь конкурс.       Бабуля отпила кофе, который я сварил для нее. - Людмила Васильевна, а Виктора вы не приглашали в Москву, - протянула мать. - А Виктор экзамены как сдал? Скажи спасибо, что Светочка смогла его хотя бы на платное пристроить, а то работал бы Виктор охранником в "Магните". - Ладно, Людмила Васильевна, давайте мы с Володенькой отвезем вас домой, а по пути мы поговорим о Виктории. Мне есть что сказать. - Что такое? – Бабуля удивленно подняла брови.       Я вжался в диван. Я знал, что мать изворотит и переврет все произошедшее. - О, мама, давайте дома, я не хочу повторения Викиной истерики. – Она встала. - Хорошо. Викусик, я завтра встречу тебя из школы. - Пока, бабуля, - я помахал ей рукой.       Я смотрел, как они одеваются, как выходят в подъезд, как мать закрывает дверь; и мне хотелось заорать, запретить им оставаться наедине. ***       Атмосфера в классе накалилась настолько, что, казалось, если зажечь спичку - полыхнет все. Я всех их послал перед первой же проверочной. - Я вам списывать давал для того, чтобы меня не трогали. - Пояснил я. - Но из вас никто не пожелал утихомирить чурбана до того, как ситуация усугубилась до предела. И я никого не виню, но теперь не желаю с вами возиться.       Из-за этого нам обоим объявили темную. Вот только меня это не волновало, ведь у меня нет друзей в классе, а Мамедов страдал от происходящего, его бросила Алия. Словом, за приставания ко мне он весьма дорого заплатил.       Но этот конфликт был первым на повестке дня, и школа поделилась на два лагеря: одни считали, что это я здесь в край долбанулся, и дурка по мне плачет. Другие - что я все правильно сделал, и некоторым личностям нужно держать член в штанах. Ни те, ни другие ко мне не лезли, хотя гам стоял еще тот. На обсуждение подтягивались люди из других классов, а кто-то ходил откровенно посмотреть на "девку, которая отмудохала хача".       Я старался абстрагироваться от происходящего. Что-то рисовал в тетрадке, заткнул уши наушниками, но на моем телефоне, выданном для связи, было только радио, так что я слушал бред ведущего о политике. Не люблю я политику.       Сорок пять минут скучной алгебры и я отчаливаю домой, с Виктором в кредитной тачке. Вчера он устроил мне разбор полет относительно того, что «бабка его не любит», а виноват, конечно же, я. И даже в этой ситуации я молчал. Они украли мои деньги, наказали меня, одевают во всякое дерьмо. Я могу игнорировать их так, что они усомнятся в собственном существовании.       Скоро я окажусь дома. Пусть и без возможности погулять, пусть без интернета. У меня есть книги, есть дартс, есть Виолетта. Есть маленькая надежда, что бабушка все же поймет меня и приедет за мной сегодня. Может, я зря себя накручиваю, но ведь мы ни разу не обсуждали с ней меня.       Да я вообще никогда никому ничего не объяснял! Просто не считал необходимым что-либо пояснять, действуя по английской поговорке - если оно выглядит, как утка, летает, как утка, и крякает, как утка, то это утка. Близкие мне люди не спорили со мной, принимали то, что я говорил, и ладно. Никто из них не вникал, почему так, почему я такой, и я не спешил объяснять. Да и не мог объяснить, я же не врач, не генетик и не психиатр, откуда я могу знать, почему уродился таким? Но сейчас, чует мое сердце, мне придется что-то сказать.       Я обхватил голову руками, борясь с острым желанием ударить ее об стол, понимая, что мозгов это не добавит и делать так, наверное, не стоит. Но хочется.       Лишь сейчас я осознал, что до экзаменов осталось всего ничего, что мне восемнадцать, что мне надо поступать, искать работу и решать вопрос со своим «я», и от меня теперь требуются более активные действия, нежели просто копить деньги. *** - Викусик!       Ее бодрый и радостный голос вывел меня из транса, в который я загнал себя на уроке алгебры. Она приехала! Я взял свою куртку и двинулся к ней. - Как дела? – Участливо спросил я. - Хорошо все. Твои как? Как учеба? - Тоже хорошо. Пробник по русскому на сорок восемь из пятидесяти пяти первичных баллов. На вторичных это было бы больше восьмидесяти. С такими результатами я точно поступлю в колледж, если ты, конечно, не передумала. - Я? Да что ты! Я жду этого не меньше тебя! Так и не терпится увидеть, как ты получишь диплом! - Ба, я еще даже не поступила, - засмеялся я. - А я в тебе не сомневаюсь. Одевайся быстрее, Виктор отвезет нас в магазин, мне нужно купить продукты. Твоя мать мне вчера весь вечер на мозги капала, и я не успела купить еды. - Да, они пришли поздно.       «Весь вечер». Небось рассказала обо всем, что произошло в период с декабря по март. В красках, ярко и подробно, ещё и преувеличила. Но настроение у бабули было хорошее.        Мы заехали в магазин, где мне было куплено много вкусностей и кошачья еда - у бабушки жило пушистое белое облачко загадочной породы с львиной мордой, которую она возила с собой по заграницам. Себе она взяла совершенно неаппетитный набор: овсянка, молоко, несколько видов твердых сыров, что-то из овощей и крохотную шоколадку на сорбите.       Я не любил нашу квартиру, но просто обожал бабушкину. Она совсем маленькая - сорок семь квадратов, стандартная площадь двухкомнатной квартиры. Но это была трешка - крохотная кухня, гостиная и две маленькие спаленки. В детстве я часто оставался ночевать у нее, и это были лучшие моменты - никто не капал на мозги, не читал нудных лекций, и по утрам, вместо помощи матери по сбору Вилки в садик, я просто валялся в кровати, и ждал, когда бабуля принесет в комнату стакан молока и пирожки. Нет, Вилку люблю, но попытки матери приобщить меня к воспитанию младших вымораживают до сих пор. Что примечательно, бабуля всегда брала нас к себе в гости по одному, мол, отдохнуть друг от друга, и это было здорово.       Ба приготовила мне салат из морепродуктов, чай с лимоном и медом. На ее уютной кухне в бежевых тонах я чувствовал себя защищённым. - Зачем тебе шоколад на сорбите? – Спросил я. - Нам надо о многом поговорить. – Ее лицо внезапно стало серьезным, я бы даже сказал, грозным. Такой я видел ее пару раз за все свои восемнадцать лет. – Нетрудно догадаться, что у меня проблемы со здоровьем, мне шестьдесят два года, как-никак. Но сперва я хочу поговорить о твоих проблемах.       Я глубоко вздохнул. Мне было понятно, что именно она хочет услышать, но говорить об этом не хотелось. - Ба… - я отставил чашку. – Я ни с кем не обсуждал свои проблемы. Я просто ставил людей перед фактом. И я не знаю, как объяснить это, чтоб тебе было понятно… - Мне в любом случае будет непонятно, но ты говори. - Хорошо. Помнишь, как в далеком-далеком детстве я устроил истерику по поводу того, что меня нарядили феей? Мне было тогда три года или что-то около этого… Наверное, это самое раннее четкое воспоминание из моего детства. У меня не было никаких переломных моментов или что-то вроде того. Я никогда не просыпался с мыслью, что я живу не в своем теле. Я всегда знал, кто я такой, с самого первого слова. Я просто не могу… Я… Я не знаю, как это объяснить…       Я замолчал. Она смотрела куда-то сквозь меня. Но мне нужно говорить, мне нужно объясниться. Я же был готов к этому разговору, что ж меня так плющит? - Смотри. Ты живешь в Китае. Встаешь с утра, выходишь на улицу, разговариваешь с соседями, покупаешь что-то в магазине, идешь на работу, одним словом, живешь. Ты китаец - ты думаешь на китайском, ты соблюдаешь все традиции Китая, празднуешь все их праздники и знаешь их историю. Но твоя славянская внешность не позволяет тебе жить полноценно. Каждый проходящий смеет тебе напомнить, что ты не китаец, тебя боятся как иностранца, полиция постоянно тормозит тебя и требует документы, люди неохотно вступают в контакт с тобой. И ты идешь к хирургу, просишь сделать тебе азиатский разрез глаз, скорректировать скулы. Ты красишь волосы в темный, вставляешь карие линзы и – вуаля! – ты китаец. Нет, ты не полноценный китаец и никогда им не будешь, у тебя есть маленькие секреты вроде линз и ежемесячного посещения салона красоты, но внешне ты китаец и общество воспринимает тебя как китайца. Ты обретаешь покой, ты начинаешь жить спокойно. Почему так случается, уже не важно. Важно научиться жить с этим и я почти научился, если бы не мои бдительные родители, хотя ты, скорее всего, на их стороне. - Это я уже сама буду решать. – Отрезала она. - Извини. – Промямлил я. Надо говорить. – Я – мужчина. Нормальный такой мужчина. У меня есть друзья, есть девушки. Я люблю посиделки у костра, люблю с Захаром гонять на рыбалку на Ледовитое озеро, люблю девушек, но я не лесбиянка, как считают многие. Люблю и пошалить, поколотить кого-нибудь. Я не знаю, почему я такой, честно. Но и исправиться так, как это надо моим родителям, у меня не получится. Вроде все. Больше мне нечего сказать.       С минуту она молчала, уставившись в свою чашку. - Жаль, что мне пришлось бросить курить. - Так что с твоим здоровьем? - Был инфаркт. В Америке загремела в больницу, а они еще и сахарный диабет у меня обнаружили, сказали, второй инфаркт я не переживу. Но мы сейчас не об этом. Что касаемо тебя, полагаю, хороший психиатр сможет тебе помочь, но, естественно, в Москве. Деньги родители тебе вернут, но не все - то, что было потрачено на улаживание конфликта с той девочкой, вычтено. Уж не знаю, чем она тебе так насолила. А вот платить за зубы этому мальчишке, что приставал к тебе при всех, они будут из своего кармана, раз согласились на эти условия. Наказание, конечно, не снимут, оно и к лучшему - больше времени на учебу останется. - Спасибо за понимание, ба. - Я улыбнулся. - Я не понимаю тебя, Виктория. - Она подняла на меня глаза. Сейчас она выглядела уставшей, на свой возраст. - Я просто надеюсь, что ты знаешь, что делаешь, знаешь, как лучше будет для тебя. А понять... Прости, но я наверное никогда не смогу. - Ну, хотя бы так. Ты же не думаешь, что я просто так выпендриваюсь? - Я вспомнил недавний разговор с девкой из школы и поежился. Мне не хотелось, чтобы бабуля была того же мнения. - Я видела, как ты росла. И я неоднократно говорила твоим родителям, что тебя следует показать врачу. Возможно, если бы они послушались меня, ты была бы нормальной, а, возможно, нет. В любом случае, это уже не важно - дело сделано, и решать проблемы надо с тобой нынешней. Но я хочу еще кое-что сказать тебе, просто чтобы ты приняла это к сведению. - Да? - Я не смогу помочь тебе финансово. Я обязуюсь кормить и одевать тебя, пока ты будешь учиться, но зарабатывать деньги на врачей ты будешь сама. У меня не такой большой доход, и я должна помогать и баловать своих остальных внуков, понимаешь? - Конечно, понимаю! - Воскликнул я. - Я же не предлагаю любить себя больше остальных. Да и я сам хочу, чтобы Виолетта получила нормальное образование, в Москве или Подмосковье.       Она сщурила глаза, и до меня дошло, что я все это время высказывался в мужском роде. - Короче, я и не рассчитывал на кого - то, - я пожал плечами. - Спасибо за саму возможность выучиться, это дорого стоит.       Бабуленька потянулась к своей сумке. Оттуда она достала кошелек и вынула несколько сотен. - Ладно. Если хочешь, можешь на час сходить погулять, родителям скажем, что ты у меня сидела. - Сказала она, протягивая мне деньги. - Спасибо!