F64.0

      На свой день рождения в подарок я получил телефон с сенсорным экраном. Прикольная вещь. Бабуля обещала провести со мной целых пять месяцев и уехать только в конце июня. Я впервые спросил ее, что она делает там, за бугром? Кем работает, на что и где живет? И впервые получил ответ. Оказывается, моя бабуля - компаньонка, кто-то вроде подружки за деньги. Она ходит с богатыми русскими дамами, которым одиноко за границей, по магазинам, кинотеатрам, ресторанам; сопровождает их на всякие мероприятия. - Там в зрелом возрасте найти друзей крайне сложно, - объясняла она, - а в пенсионном вообще невозможно, европейцы достаточно закрытый народ. Вот для таких женщин, как Любочка, мужья нанимают таких женщин, как я. И все два с половиной месяца я была с ней. Но о том, как я на самом деле зарабатываю, никому не говори, особенно своим родителям. - Нет, конечно, - кивнул я. - Но подожди, как ты смогла на этом заработать? Ну, вот эту квартиру? - Как-как... - Пробурчала она. - Эта квартира мне завещана одной женщиной, матерью моей знакомой. Сама знакомая сгинула давно, и умирала ее мать в нищете. А я снимала комнату в квартире этажом ниже, и ухаживала за ней, носила продукты и лекарства - жалко мне ее было. Она не просто не платила мне за это, она даже не могла вернуть мне деньги за еду. Но я еще раз говорю, мне просто было жаль эту женщину, сама до ужаса боюсь нищей и одинокой старости. Однажды ее не стало. Вызвала я скорую, чтоб констатировали, искала ее документы и в паспорте обнаружила дарственную, заверенную, на меня. Не потратила я на нее столько денег, сколько она подарила мне этой квартирой. - Повезло, - протянул я.       Я никогда не спрашивал, что она делает за границей. Знал, что она повар, и долгое время работала по специальности. А потом ей все это надоело и рванула она искать лучшей жизни. И нашла ведь! - Мне нравится то, как я живу, - говорила бабуля. - Я столько всего видела! Была во всех крупных европейских музеях, храмах, выставках... Мне немного жаль, что я была в вашем детстве лишь эпизодами. Но я люблю свой образ жизни.       Я заверил ее, что ни в коем случае не обижаюсь и счастлив, что сейчас она со мной. ***       Захарчик прислал мне длинное поздравление с девятнадцатилетием. И подписал: "от всех твоих N-ских друзей". Нетрудно догадаться, что это намек на Вадима, который по-прежнему игнорирует меня. И потому я ответил: "передай Ваде, что я расстался с тем человеком". На многочисленные вопросы Захара я сказал только, что Вадька поймет. И ведь понял же! Меня убрали из черного списка и написали: "ну и дурак." Да что опять не так то? "Ты - не причина этого разрыва. Просто сообщаю тебе". "Говорю же, дурак. Такая мордашка смазливая, в твоем вкусе. Будешь теперь локти грызть и сосать менее симпатичные хуи". "Никогда я не сосал хуи". "Еще не вечер, начнешь."       Я закипал. Что-то мой дружок-пирожок совсем распоясался! И пока я строчил ему длинную тираду о том, что он в край охуел, он снова кинул меня в черный список. Скотина!       Тем не менее, через двадцать четыре дня очень быстрая почта России прислала мне посылку за именем господина Яковлева - большой плюшевый уродский медведь. Ну и вкус! ***       Сижу, как школьник, сложив ручки на коленки. Такое ощущение, что я не на приеме у врача (за который, к слову, плачу деньги!), а у матушки родимой, и сейчас она мне всыпет по самое не хочу.       Женщина преклонного возраста сперва внимательно оглядела меня, местами прищуриваясь, затем велела пройти за ширму и раздеться. А сама погрузилась в изучение моих анализов. - Трусы-то можно оставить? - Жалобно пропищал я.       Мне ответили отрицательно и я стал раздеваться. Сложил толстовочку, снял джинсики, носочки. И стоял в майке-утяжке и труселях. Может, так сгодится? - Вы меня слышали? Раздеваемся полностью, догола! В чем мать родила!       Я лениво расстегивал крючки на утяжке. Зачем же так орать! - Каждый раз одно и то же, - бубнила врач, - мы ведь вам зла никому не желаем...       Вот и стою я на резиновом коврике абсолютно голый. Она зашла за ширму и внимательно оглядела мое тело: велела покрутиться, раздвинуть ноги, поднять руки, трогала мое лицо и шею. Сделав какие-то выводы, она разрешила одеваться.       Я сел на стул перед ней. Она что-то писала в моей карте, причем долго писала. - Когда начали принимать гормональные препараты? - Март десятого года. - Прием регулярный? - Да, - кивнул я. - Двенадцатого числа каждого месяца. - Кто назначил? - Сам справился. - Вы хоть понимаете, - она сощурилась. - Как это опасно? Вы можете себе такие опухоли заработать, мама не горюй! Эти вещи, по-хорошему, нельзя вообще принимать до удаления яичников! - И кто мне в мои восемнадцать их удалил бы? - Я сложил руки на груди. - Или мне сидеть и смиренно ждать волшебного двадцати одного года? Да к тому времени меня уже ни один хирург в божеский вид не приведет! - То есть, сделано это все было сознательно? - Ага.       Наша перепалка закончилась. Она спросила название препарата и дозу, я ответил. Она что-то писала, поднимала на меня свои глаза, и снова писала. - Последняя менструация когда была? Цикл регулярный? - Где-то месяца четыре назад, - призадумался я. - А до этого два месяца назад, вроде.       Кивок. И я снова сижу и тереблю край толстовки. Боюсь я эту тетку. - У вас отмечается нехарактерно низкий для такого короткого приема уровень эстрогена, ваши яичники практически не вырабатывают его, - Заключила она. - Двенадцать месяцев - это не срок для такой дисфункции. Вам необходимо будет сделать УЗИ молочных желез и придатков. Вы точно принимаете только одну ампулу омнадерона в месяц? - Да, точно, - пожал я плечами. - Зачем мне врать? - Остальные показатели в норме. Как сделаете УЗИ, приходите ко мне без предварительной записи, с понедельника по пятницу с двух до трех дня. И лучше вам сделать это побыстрее. - Хорошо.       Я встал. Жестом постучал по своей головешке - мол, принято к сведению. И, под неодобрительные покачивания головой, сбежал из кабинета. А ведь еще гинеколог, хирург, невролог и так далее... Кошмар! ***       Весна наступила резко, в начале мая. Снег стаял за два дня, и деревья озеленились. И мне учиться становилось все сложнее - я плохо спал, мало ел. Бабуленька волновалась, но я знал - просто я нервничаю. Подходила запись к самому неприятному доктору, вот я мандражировал. Меня все так же игнорировал Вадим, у Вилки не было времени мне ответить ВКонтакте, ко мне регулярно с разборками подходил Женя, и я довольно много времени тратил на сбор документов для комиссии.       На работе я, еще в феврале, подошел к Рустаму и попросил поменять мне смены так, чтобы я не пересекался с Женей. Он только кивнул - какой понятливый. Я получал стабильно от двадцати трёх до двадцати семи тысяч рублей, и, так как зарплату я не тратил, дома у меня хранилась очень приятная и крупная сумма, с которой я с лёгкостью могу оплатить комиссию, и мастэктомию. Очень часто мне предлагали подработки и я охотно брал их. И вот сейчас я подписал график, по которому пахать буду все майские праздники, и, к сожалению, были в этом графике пересечения смен с Женей. - Ну сделай так, чтобы он был на прилавке, а я на кухне, - ныл я, пока мы обедали с Рустамом. - Ты мне надоел, - отвечал он. - Сделай то, сделай это. Трахаться на работе не надо. - Урок усвоен! - Я отдал честь. - А теперь помоги мне избежать выдранных волос и сломанного носа. Пожалуйста!       И он, глубоко вздыхая, что-то чиркал в общем графике. Хороший он мужик, все-таки. Его жена беременна, и как-то раз я ходил с ним выбирать кроватку для малыша.       Бабушка сообщила, что ложится в стационар двенадцатого июня на плановое обследование, уже получила направление. Оказалось, что после первого инфаркта ей были назначены препараты на постоянный прием, отменить которые надо было через шестнадцать месяцев, и заменить на что-то более щадящее. Пролечится она в ближайшей к дому больнице, а потом рванет в Европу!       Все это - насыщенная учеба, надвигающаяся практика, бабушкино лечение, работа, регулярные ненавидящие взгляды от бывшего любовника - это выматывало. Вот поэтому я плохо сплю и мало ем. ***       Даже не знаю, что хуже - будь гинеколог женщиной или мужчиной. Но это оказался мужчина: достаточно молодой, с добрым взглядом и смешными оттопыренными ушами.       Я медленно раздевался, а он терпеливо ждал. Все те же вопросы - последняя менструация, когда начал и какие гормоны принимаю, когда последний раз принимал... Только сюда добавились вопросы о беременности и родах. - Тьфу, нет, конечно. - Поморщился я.       На кресло я взобрался быстро, а вот раскинуть ноги и расслабиться оказалось просто невозможным. Доктор что-то говорил, успокаивал, но мне не стало легче. Твою мать! Выгонит сейчас и все! - Успокойтесь. Страшного ничего не происходит. - Я слышал, как одеваются перчатки, как он пододвигает стул к креслу и садится на него. Брр! Скорей бы эта экзекуция была закончена! - Вы ранее жили половой жизнью, как женщина? - Один раз. Не по моей воле. - ответил я.       Он замер и как-то странно на меня посмотрел. И я, поняв, что сболтнул лишнего, принялся сбивчиво объяснять, что ничего сильно страшного не произошло и все нормально. Было больно, но я героически терпел. Когда он попытался вставить в меня зеркало - я взвыл в голос. - Ладно. Одевайтесь.       Два раза повторять не надо - я пулей вскочил с "вертолета" и быстро оделся. Ух, пережил! - Запасайтесь успокоительным, раз у вас такая реакция. - Улыбался дядька. - Вы уже выбрали, что построите на нижнем этаже? Или оставите первоначальный проект?       Э, как он деликатно и аккуратно выразился. - Нет, конечно, - кивнул я. - Всерьез думаю над метоидиопластикой. Все-таки, мне тоже хочется получать удовольствие от секса. - Ну, у вас неплохие изменения, думаю, будет хороший результат. Вот только перед операцией вам на это кресло придется залезть раз пять минимум - пока все нарисуют, осмотрят, продумают. Учитесь относиться к таким осмотрам спокойнее. Осмотреть вас в зеркалах мне не удалось, так что придется вам проходить УЗИ, чтобы исключить хотя бы кисты и новообразования. А вот эрозивные процессы неизвестны. - Да откуда им взяться? - Бухтел я. - Иногда они возникают сами по себе. Словом, вернётесь с результатами УЗИ, хорошо?       Я кивнул. Конечно, вернусь, раз надо. Тем более, то самое УЗИ от меня требует второй по счету доктор. ***       Жарким июньским днем стояли мы двумя группами первокурсников возле шестьдесят седьмой городской клинической больницы. Вторая группа фельдшеров - это платники. Главная медицинская сестра, пренеприятнейшая женщина, прочитала лекцию о том, что мы выходим на очень важную практику, детство кончилось и бла-бла-бла. Я не слушал ее, разглядывал карту здания - здесь было семь корпусов, шесть на одной территории и седьмой, травматологический, через дорогу. Это не считая административного корпуса, столовой, морга и еще каких-то двух гаражей. А еще крыса-медсестра сказала, что она сама нас распределит по отделениям и никакого нам права выбора. Первыми пошли платники, и четыре человека оттуда попали в первую кардиологию, куда через пять дней должна была лечь бабуленька. Я аккуратно попросил главную медсестру перевести меня в первую кардиологию, на что получил лекцию, что офигел. Так я, вместе с Семеном, Катей и Костей, попал в отделение неврологии. Эх, скука будет смертная!       И я не ошибся. Отделение забито людьми после инсульта, большинство из них лежачие. Увидев трех парней, медсестры аж взвыли от счастья - будут таскать пациентов! Но вредный Семен достал перечень манипуляций, которые мы должны освоить на практике, и зачитал вслух медсестрам. - А носить на себе мы ваших пациентов будем только в соответствии с трудовым законодательством - три килограмма для женщин и пять для мужчин.        Я прыснул - то есть, на одну стокилограмовую бабку он предлагал использовать двадцать мужчин? Но список из шестнадцати фамилий, который нам дали тетки, мол, отвезти-привезти обратно, был возвращен старшей сестре. Вместе с перечнем манипуляций. - Никто вам внутримышечные колоть не даст. И уж тем более не разрешит в венах у пациентах ковыряться, - шипела одна из медсестер, пока меняла памперс у старика. Нас она заставила смотреть. - Умные больно, все-то они знают. Права свои знают. Молодцы какие! - Не будет вен - будет жалоба в министерство здравоохранения. - Отрезал Семен. - Без премий останетесь.       Я прыснул. Ай да Семен! Ай да гроза ленивых медсестер и защитник студентов! Такой тихий и флегматичный тип оказался с железными яйцами. Взамен злобные сестры не отпускали нас раньше положенного времени. - Вот нафиг ты выступил, сейчас бы уже дома были. - Ныла Катя. - Это ты была бы дома, хотя не точно, - ответил я. - А мы бы таскали на тренажеры всех больных из того списка. И черта с два нас бы отпустили, пока всех не перетаскаем. Сема-герой!       Словом, скучно, нудно, неинтересно, но не энергозатратно и ладно. ***       И все же, я решил не спорить с эндокринологом. Записался в какой-то платный центр и сейчас лежал и пялился в потолок, пока по моему впалому животу милая девушка размазывала гель. Водила датчиком по коже с нехилой силой нажатия. - Никаких патологий не вижу, - заключила она. - Рекомендую вам, Виктория Владимировна, осмотреть придатки трансвагинально, чтобы наверняка исключить возм... - Нет, спасибо, - я перебил ее. - Что-то серьезное вы бы и так увидели, правда?       Она пожала плечами.       И я потопал в соседний кабинет. Снова женщина, уже постарше и более грубая. Мне было предложено лечь на кушетку и задрать руки вверх. Она невероятно долго водила по моей убогой груди датчиком, и, в конце концов, позвала девушку из первого кабинета. Вместе они что-то смотрели на экране, заставили меня лечь на один бок, потом на другой... Наверное, длилось все это больше часа. - Результаты УЗИ будет интерпретировать ваш лечащий врач, - сказала та, что постарше. - Мы не ставим диагнозы. Прочитайте заключение, если что будет непонятно, спросите.       Я вытерся предложенными салфетками, оделся и вышел в коридор. Так, сами снимки - ничего не понятно, я же не врач. Описание: правая правильной формы, структура бла бла бла, протоки не расширены, лимфоузлы не увеличены, в общем, нормально все. Слева образование неоднородной структуры размерами 0.5 мм на 0.3 мм... Увеличение подмышечного лимфоузла. Киста? Новообразование? Требуется консультация маммолога-онколога.       Приплыли.       Я не стал заходить к ним в кабинет повторно, итак понятно, что ничего хорошего. Удручённо поперся на работу. Мне ведь никогда не везло! Если где-то есть жопа, она непременно прилипнет ко мне. И почему я не обследовался раньше? А ведь такая светлая мысль пролетала в моей головушке, но, занятый учебой, работой и неземной любовью, я забил на кричавший во мне здравый смысл.       Что делать с этой информацией - я понятия не имел. Работал на автомате; не косячил, но мое лицо выглядело потерянным, и это все заметили. "Если тебе плохо, ты можешь уйти домой", - сказал Рустам. Я отрицательно помахал головой - ну уж нет, работать я сейчас буду как проклятый! Что бы там не было обнаружено в моей груди, я буду настаивать на проведении мастэктомии сразу, без выжидания двадцати одного года и химиотерапий. А значит, нужны деньги. Много, много денег! Кто знает, что ещё впереди меня ждет и в какую сумму мне это вольется. Не ожидал я, что так рано придется лечь под нож. Одно я решил точно - бабушке ничего не скажу.       На мой перерыв в комнату отдыха приперся Женя. Но мне настолько не до него было, что я даже не заметил его присутствия. - Андрюш, - начал он - губешки облизывает, глазки бегают. - Что? - Устало спросил я. - Если у тебя проблемы, и я как-то могу помочь, ты только скажи. - Промолвил он. - Ты все еще дорог мне. - Нет, все хорошо, - соврал я. - Я просто очень сильно устал, с утра на практике в больничке, вечером тут. Просто устал.       Я потрепал его по голове. Не переживай, славный малый, выкручусь. ***       В нужный день мы поехали с бабулей в больницу вместе. Я помог ей разместиться в палате, а сам собрался ехать в РХАС к хирургу. - Так и должно быть? Или что-то случилось? - Удивилась она. - Конечно, должно быть. Кто ж меня оперировать будет, если не хирург, - улыбнулся я.       Все заново - все анализы, эндокринолог, гинеколог. Врач гладила меня по плечу и что-то успокаивающее говорила. "Я в полном порядке. Я знал, что так может быть, - отвечал я. - Спасибо, что Вы вовремя заметили изменения". Она только тяжело вздохнула. Повторное УЗИ молочных желез - без динамики. И хорошо, и плохо одновременно. Онкомаркеры дали смазанный результат, причем два раза, и мои врачи посоветовали исключить этот метод исследования из перечня обследования, что я и сделал.       В кабинете вместе с Юрием Константиновичем меня ждали сразу два врача. Уж не знаю, что им сказал мой психиатр, но один из них как раз занимался маскулинизирующей маммопластикой. Второй - онколог. Как позже он мне объяснил, обычно такие консилиумы никто не собирает, но эти двое - его друзья, и по просьбе пришли посмотреть на меня. - Да нет, не похоже это на онко, - вещал доктор. - Все-таки киста, скорее всего. СОЭ в норме, гемоглобин держится. А уровень эстрогена низкий, ну, он может и ранее был таким. Вы же до гормонотерапии не обследовались? - На гормоны - нет. - Ответил я. - Нет, я не думаю, что это онкология. - Утверждал он. - А лимфоузел? - Давил второй хирург. - Что лимфоузел? Подстыл, натер, да Бог с ним! Можно, конечно, сделать пункцию, но если это все таки онкология, то на фоне заместительной гормональной терапии и вмешательства может пойти очень активный рост, не стоит эта информация таких рисков. Тем более, что у психиатра сомнений в диагнозе нет. Да, однозначно, сразу оперировать и все.       Они долго щупали мою несчастную грудную клетку в четыре руки и спорили. Хотя от молчаливого хирурга, который проводит мастэктомию, я получил комплимент на счет развитых грудных мышц. - Рельеф хороший. - Сказал он. - Все равно узкая клетка. - Заныл я. - У многих мужчин грудная клетка узкая, что уж теперь. У вас четкая астеническая культура телосложения, так что широкой грудной клетки быть не может.       Мне и сумму назвали - сто двадцать тысяч рублей без анестезии и стационара. Такие деньги у меня есть.       Словом, вышел я довольный - все не так страшно, как казалось. ***       Я рассказывал ей про свою практику. И хоть особо рассказывать было нечего, я все же щебетал о том, что видел в отделении. Бабуля улыбалась и слушала меня, изредка кивая головой. Соседки по палате, коих было две, с какой-то еле заметной завистью смотрели на нас. Бабушка говорила, что к ним никто не приходит. - Хотя кормить инсультного бомжа с ложки – сомнительное удовольствие, - подытожил я. – Работать в стационар я точно не пойду. - Ну, ты же не на сестринском деле, чтоб в больнице работать. – Пожала она плечами. В последнее время она старается избегать половой конкретики и я рад этому. - Можно в отделении реанимации с фельдшерским дипломом батрачить, но на должности медицинской сестры, конечно. Хотелось бы поскорее на скорую попасть, интересно, как там. - Тоже самое, только каждого пациента ты будешь видеть один раз. – Бабуленька потрепала меня по голове. – Ладно, иди в свое отделение, пока твое отсутствие не заметили. - Ага. – Я кивнул.       Но уходить совсем не хотелось. Это поганое чувство надвигающейся тревоги посетило меня во второй раз в жизни, вот только никакой наркоты во мне нет. Нет, с моим здоровьем это не связано - я полностью успокоился. Но разве что-то может пойти не так? Это просто плановое обследование, на которое она легла, чтобы подобрать правильные лекарства и не обращаться к врачам за границей втридорога. Выложив из пакета все, что я купил по ее просьбе, я уже развернулся к выходу. Но остановился. Может, с Вадимом что-то не то? Или, все-таки, мое здоровье? Виолетта? Почему меня накрывает эта мерзкая паника? - Давай, беги. – Она помахала мне рукой.       Не больше десяти минут занял путь от одного корпуса в другой. Мои одногруппники сидели на диване в сестринской и откровенно филонили, не зная, чем себя занять. - И вот че раньше не отпустить – то? Если делать уже один фиг нечего, - Возмущалась Катя. – Нет, ходит и талдычит, мол, вам сказано, сидеть до трех, вот и сидите. - Да ладно, сорок минут осталось. – Перебил ее гневную тираду Семен.       Только я устроился на потертом кожаном монстре, как зазвонил мой телефон. На дисплее высветилось «бабуленька». Я что-то забыл ей купить? - Да, бабуль, - промурлыкал я. - Извините, пожалуйста, - чужой женский голос на том проводе. – Я соседка вашей бабушки по палате. Медсестры сказали вам позвонить. В общем, Людмилу Васильевну только что увезли в реанимацию.       Сердце заколотилось как бешеное. Ничего не ответив собеседнице, я сорвался и помчался туда, в центральный корпус, в отделение первой кардиологии. Вслед мне что-то кричали, но я не слышал.       Обратный путь я преодолел меньше чем за две минуты. Не стал ждать лифт, а взлетел по лестнице на шестой этаж. Ее палата - кровать пустая, белье разворошино. Уточнив мою фамилию, медсестра дала мне в руки часы и серьги бабушки. - Корпус Б, кардиореанимация, первый этаж. – Кратко прокомментировала она.       Я бежал так быстро, как никогда, словно если я не успею, случится самое страшное, что могло нас ожидать. Длинный коридор, заканчивающийся железной дверью и домофонным звонком, в который я стал истошно звонить. - Слушаю. - Милошева Людмила Васильевна, сорок восьмой год, что с ней? – Я заикался. - Ждите, - сказал холодный голос и отключился.       Сесть я не мог, слонялся вдоль двери. Запускал руки в волосы и пытался выдрать их. Липкая и противная паника нарастала, в животе все скрутилось в комок, руки и ноги дрожали. Наконец я нашел нужные слова для этого чувства – страх и беспомощность. - Мы еле нашли тебя, что случилось? – Миша обеспокоено смотрел на меня. Он-то здесь как оказался? Семен, Костя и Катя предпочли молчать.       Я не ответил. Только продолжил шнырять вдоль двери. Прошло уже тридцать четыре минуты от звонка, почему так долго?       Наконец из-за двери вышел седовласый доктор и внимательно посмотрел на меня.       Не надо ничего говорить. Я все понял. ***       Вывел из прострации меня отвратный запах корвалола, который бесцеремонно влили мне в рот и зажали губы рукой. Я сидел на стуле в отделении, где она лежала, и смотрел на лицо ее лечащего врача. Как я здесь оказался, не знаю; проглотил мерзкую жидкость, но легче мне не стало. - Обширный инфаркт, который развился настолько резко, что все, что мы успели, это зафиксировать его на кардиограмме и начать реанимацию. В состоянии клинической смерти была доставлена в блок интенсивной терапии. Реанимационные мероприятия оказались безуспешны.       Я слушал его сквозь вату. Зачем он мне это говорит? Мне плевать, отчего она умерла, это знание ее не вернет. - Виктория Владимировна, вы меня слышите? – Он пощелкал пальцем перед моим лицом. – У вас есть еще родственники? - Все в другом городе, они здесь были вдвоем, - ответил за меня кто-то из ребят. Я не понял, чей это голос, да и неважно.       Родственники. Надо сообщить им. Особенно отцу. - Надо решить вопрос со вскрытием. Если человек умирает в больнице, вы можете отказаться от него, тем более, что причина итак ясна. - Да, - ответил я. – Не надо вскрывать. Оставьте все, как есть. - Тогда заполните форму. - Вы издеваетесь? Вы видите, в каком она состоянии? Какая еще форма? – Вроде Катя. – Заполняйте сами, она только распишется!       Началась какая-та перепалка. Я не слышал и не слушал. Но, по итогу, мне дали ручку и ткнули, где поставить подпись, а я даже не читал. - Патологоанатом позвонит по номеру, который вы оставили, и скажет, когда можно забирать тело.       Меня вывели из кабинета, и мы пошли в палату за вещами. Санитарка снимала постельное белье с места бабушки, соседки охали и ахали. Все ее вещи были собраны в сумку, стоящую на стуле. Я потянулся, чтобы взять ее и только сейчас обнаружил, что в моей ладони все еще крепко сжаты они – ее серьги и часы. ***       Все, что было дальше – сплошной туман. Отец сидел на балконе, курил и рыдал в голос, а аккомпанементом выступала Вилка. Мать и Катерина хозяйничали – подбирали, в чем хоронить бабулю, организовывали поминки, прозванивали дальних родственников и друзей. Виктор не делал ничего полезного, а Владик просто в силу возраста не понимал, что случилось, и почему бабуля домой не придет. Со мной все это время был Вадим. Он не пускал никого к нам с Вилкой в комнату, заставив ютиться всех в зале, сам спал на раскладушке. Когда я просыпался, он молча кормил меня, отводил в туалет, а потом давал какую-то мерзкую таблетку, от которой я вырубался. Но я не мог радоваться тому, что друг рядом; нечем мне радоваться. Бабушкина кошка отказывалась от еды, и регулярно, без видимых причин, начинала орать, так же резко самостоятельно заканчивая выступление. Но воду пила и ладно.       Когда настало двадцать второе июня, меня не стали пичкать таблетками. Вадим помог мне одеться и неожиданно обнял меня. - Держись, день будет тяжелый, - сказал он.       На улице возле черного микроавтобуса толпилась тьма народу и все, как один, с ног до головы одеты в черное. Только сейчас я заметил черную рубашку и черные джинсы на Вадиме, и костюм с выпускного на мне. У женщин на головах – черные повязки. Цветы, венки, слезы. А мне совершенно не хотелось плакать. Я даже не двигался самостоятельно, меня буквально тащил за руку Вадим. Катерина по телефону заказывала им с Виктором и Виолеттой билеты на сегодняшний вечер – маленькую Киру нельзя надолго оставлять без матери, а у Вилки выпускной. Мама была абсолютно спокойна, разве что выглядела уставшей. Но тут мой взгляд мазанул по отцу, и я понял, кто переживает эту утрату сильнее меня. Он выглядел максимально паршиво - на его обычно круглом и толстом лице появились морщины, такие глубокие, которых у человека его возраста просто не может быть, волосы стали серебриться, глаза пустые, безжизненные, и он, как и я, уже не плакал.       Мы оба молчали всю похоронную церемонию. Бабушкины друзья и дальние родственники что-то говорили, вспоминали хорошее, подходили к открытому гробу и целовали безжизненное тело в лоб. В какой-то момент и я дернулся туда. А вдруг в морге ошиблись? Вдруг это не она? Вдруг нам всучили чужого человека, а моя бабуленька сейчас лежит в той реанимации? К сожалению, она. Только нос стал неестественно длинным, и слишком бледная. Ледяное на ощупь лицо, красиво подкрашенные губы, нежные кудри на атласной белой подушке - может, когда-то это все и было ею, но не сейчас.       В крематорий на сдачу тела Вадим меня не пустил. Мы сидели с ним в машине и ждали. - Тебе это не нужно. – Сказал он. – Положат гроб на транспортёр и показушно закатят в ворота печи. А жечь все равно будут ночью.       А после поминки. Все пили и жрали, обсуждали ее, рассказывали смешные истории с ней. Даже Вадим высказался, мол, она была чудесной женщиной. Молчали только мы с отцом. Он пил, а я жевал резиновый бутерброд с красной рыбой. И в целом, все было достаточно тихо и спокойно, пока Виктор не объявился на пороге комнаты с толстой папкой в руках. Эту папку я хорошо знаю - в ней бабуля хранит свои документы. - Я не понимаю, что я ей сделал? – Заорал он. – Почему все хорошее всегда доставалось этой сумасшедшей? - Кто позволил тебе рыться в ее вещах? - Взревел отец. - А кто запрещал? - Братец швырнул папку прямо мне в лицо.       Я не успел увернуться от летящего предмета. Медленно поднес руку ко лбу, пальцами почувствовал мокрое - этот дебил рассек мне кожу пластиком. Обстановка накалялась, в воздухе повисла угроза, гости сидели с открытыми ртами и, казалось, не дышали. Вадим встал между отцом и братцем, стараясь не допустить драки. - Витенька, что случилось? - Замурлыкала мать. - Зачем так кричать? Нельзя обсудить все тихо? - Обсудить? Обсудить??? - Орал мой родственник. - А нечего обсуждать! Бабка меня вообще из завещания вычеркнула, что тут ещё можно обсуждать?       Мать потребовала дать ей папку, и ни слова относительно того, что все мое лицо было залито кровью. Да и ладно, хрен со мной, правда ведь? Ей всегда было плевать на меня, почему сейчас должно что-то измениться? Она внимательно вчитывалась в документы и, в конце концов, положила эту папку на стол. - Витя, Катя, Виолетта, Влад - собирайтесь. Нам здесь делать больше нечего. - Аня, да как так! Ты хоть аптечку принеси, у тебя ребенок кровью истекает! - Вышла из оцепенения одна из женщин - Раиса, одноклассница бабушки. - Вот, приложи пока салфетки. Гена, лед принеси! - Заорала другая пенсионерка.       Гена, молчаливый седой дед, выудил трость из под стола и резво поковылял в сторону кухни. Дядю Гену я хорошо помню - он бабушкин сосед из детства, с которым бабуля связь не потеряла. Но дружила она не столько с самим Геной, сколько с его женой, грозной Маргаритой, которая сейчас с силой прижимала ворох салфеток к моему лбу. Я прошептал ей какие-то слова благодарности, она лишь печально улыбнулась. Я быстро оглядел помещение - вот дядя Гена бежит со льдом, ему помогает Раиса, остальные под шумок собираются на выход. Но тут мой взгляд столкнулся с серыми, всегда казавшимися мне спокойными и безмятежными, но сейчас опасными, глазами. Не успел я и рта открыть, как обладатель этих глаз отправил в нокаут моего братца. Мать заверещала, и кинулась к Вадику, но он схватил ее за ворот и потащил в коридор. "Прекратите", - застонал мой отец и пошел за ними.       Вилка в оцепенении наблюдала за этим балаганом. Она не то, что не шевелилась, казалось, даже не дышала. - Вроде остановилась, - Маргарита аккуратно отогнула край салфеток и посмотрела на рану. - Но шить надо будет, наверное, глубокая.       Просто на лице много кровеносных сосудов и все они расположены близко к коже, поэтому даже самая незначительная ранка обильно кровит. - Из-за чего весь сыр бор? - Заворчала Раиса. - Никакого уважения к Людочке-покойнице! Уж сколько она Аньке добра сделала, а эта....       Раиса махнула рукой, но папку открыла и суть документов зачитала. Все свое имущество бабушка завещала лично мне. ***       После безобразной сцены братца гости довольно быстро разошлись, если не сказать, разбежались, как крысы, попутно обозвав мать и Витька самыми последними словами. Мать, Владик, Виктор и Катерина отправились в аэропорт. «Знала бы я про это, не поехала бы сюда, даже Виолетту и Влада вышвырнула, я уж про Витю молчу,» - прошипела мать перед выходом. И если раньше в ее взгляде на меня были раздражение и недоумение, то сейчас там была ненависть. Вилка же ехать домой категорически отказалась, заявив, что документы из школы ей итак отдадут, настроения веселиться нет, и вернётся она вместе с отцом. Дядя Гена, Раиса и тетя Рита остались убирать поминальный стол. Вадим вызвал такси и мы вчетвером отправились в травмпункт, все в ту же чертову шестьдесят седьмую больницу, откуда сегодня забрали тело.       Виолетта вызвалась оформить меня в регистратуре, а Вадя побежал по коридорам, гневна вереща и требуя врача сию минуту, ведь ребенок кровью истекает! Мы с отцом сидели на неудобных металлических стульях и смотрели куда-то перед собой. - Сильно болит? - Вдруг поинтересовался он. - Не болит вообще, - ответил я. - Только глаз не могу открыть. - Ну, слиплись ресницы из-за крови, наверное, - кивнул отец. - Ага, - я согласился.        Я не знал, что сказать. Я хотел бы поддержать его, возможно, даже обнять. Но между нами огромная пропасть непонимания, и как ее перешагнуть, я понятия не имею. - Ненавижу! Зачем? - Стонал я. - Кого? Бабушку?? - Взревел отец. - Ты чё несёшь? - Уже моя очередь злиться. - Она была лучшей. Лучшей! Лучше вас всех! Выменял бы и тебя, и мать, и Витьку, и себя на нее не задумываясь! Но мне не нужны ее квартиры! Я не за это ее любил! - Хватит орать, - устало прошептала Виолетта, вернувшаяся с ворохом бумаг. - Нас сейчас выставят отсюда и все.       Мы оба затихли. - Я бы тоже себя выменял. - Неожиданно сказал папа. - Я откажусь от всего наследства в твою пользу, а ты дальше сам решишь, как с ним поступать. - Нет. – Жестко отрезал отец. – Это ее воля и она будет исполнена. Я никому не позволю нарушить ее последнее желание, даже тебе. - Ты понимаешь, что Витька меня ненавидит? – Я посмотрел на отца, лицо которого вдруг стало жёстким. - Ты понимаешь, что Виолетту и Владика она обделила совершенно незаслуженно? Ещё не хватало мне с Вилкой из-за этого посраться! А Владик? Вырастет и тоже будет ненавидеть! - Мы не поругаемся, Андрей, - одними губами ответила Виолетта. - Если бабушка так решила, значит, так тому и быть. Но это не твое решение, и мы не поругаемся.       Наконец разгневанный Вадим приволок за руку врача, лицо которого выглядело ужасно уставшим. А я и не ожидал, что он будет так носится для меня... - Ты посмотри, какая она бледная! - Рычал на доктора мой друг. - А ты сидишь там, чаи гоняешь! Давай, работай!       С легкой улыбкой я прошел за врачом. "Ну, рана, ну, шить, че орать-то", - бубнил он себе под нос, пока обкалывал кожу возле раны обезболивающим. - День тяжелый, похороны, - ответил я. - Ясно.       Меньше чем через двадцать минут мы ехали обратно. Мне следовало в конце недели явиться в поликлинику к хирургу и снять швы, теперь на моем теле на один шрам стало больше. Вадим ласково погладил меня по голове, и я благодарно улыбнулся - спасибо, что ты сейчас со мной.       Дома мы снова все погрузились в молчание. Раиса, тетя Рита и дядя Гена уехали, Вадя и Виолетта легли спать, а мы отцом остались на кухне. Я жевал бутерброд, а он налил себе водки на два пальца и залпом выпил. И так раза три. Он успокоился, лишь бы не спился теперь. - Не понимаю, за что, но они оба тебя ненавидят. – Начал он. – Не такой уж проблемной в детстве ты была, чтобы так к тебе относиться. В тебе было много хорошего, ведь ты всегда нянчилась с Виолеттой, защищала ее, можно сказать, ее воспитала именно ты. Отводила Владика в садик без лишних вопросов, и читать его ты научила, Аньке все было некогда. Ты во многом ей помогала, на самом деле. А я, паршивый родитель, предпочитал отмалчиваться и делать вид, что ничего не замечаю. Только моя мама тебя любила, по-настоящему, в открытую, и видела все то хорошее, что есть в тебе. Верила и поддерживала тебя. Как ты теперь будешь? Я не знаю. Но я скажу тебе, что постараюсь сделать для тебя то, что не сделала бабушка. Не потому, что принимаю твое решение, а потому, что так хотела она. - Ты тоже меня выгнал из дома, между прочим, - напомнил я. - Значит, есть за что меня ненавидеть? - Слава Богу, они все не знают, за что.       На этих словах он вышел из кухни.