F64.0

      Утром Вадим собрал нас за столом, разложив какие-то документы. - Я прошу прощения перед вами, Владимир Александрович, - вещал он, - но я так же, как и ваш сын, влез в личные вещи вашей матери. И сейчас я хочу расставить все точки над "и", чтобы между Викой и Виолеттой не было обид.       Оказалось, что Витёк - дурак, и, зацепившись глазами за завещание, устроил истерику, не разобравшись в чем суть да дело. Но к бумажке шло пояснение на несколько страниц, и именно оно играло ключевую роль, а еще были письма, написанные бабушкой для нас четверых - мне, отцу, Витьке и Виолетте. Письма Вадька, конечно же, вскрывать не стал, а вот пояснение проштудировал и сейчас вкратце пересказывал его суть. Действительно, я должен был вступить в наследство единолично, квартира в N-ске, квартира в Москве и счёт в банке полностью отходили мне. Однако сделано это было лишь для того, чтобы огородить от распоряжения имуществом мою мать. Я был обязан отписать ровно половину московской квартиры (или выделить комнату, сделав ее коммунальной) Виолетте после ее совершеннолетия. А квартира в N-ске должна была в полном объеме отойти Владику, и тоже через дарственную по достижению им восемнадцати лет. До этого момента квартиру велено сдавать, а деньги использовать на прожитье для меня и Вилки. Сумма на счетах - это налог на вступление в права по завещанию и дарственной, оплата ее похорон, деньги на погашение кредита за Витькину машину, и тратить их разрешалось только на это. После того, как Виолетте исполнится восемнадцать, я должен был написать свое завещание, где обязанность по обережению N-ской квартиры для Владика переходила бы Вилке в случае моей смерти.       Дальше мы все уткнулись в письма. Отец читал на балконе, Вилка убежала в комнату, я же остался на кухне. В моем бабуля желала мне успехов, здоровья, и чтобы все у меня было хорошо. Объяснила, что разозлилась на мою мать за то, что та отдала свое добрачное жилье Витьке, лишив нас наследства, и именно поэтому бабуля вычеркнула их обоих - мать первая начала делить детей на любимых и не очень. Она просила меня проследить, чтобы Виолетта благополучно окончила выбранный университет, беречь и оберегать ее так, как я делал это всегда. И просила так же проконтролировать и Владика, когда тот подрастет. Перед Витей совесть ее не мучала, ведь он тоже обеспечен, просто не ею. Ещё просила не обижать ее кошку и дать животному прожить нормальную жизнь, ведь кошечка ещё молодая, ей всего три года. Немного стало обидно - я бы никогда не причинил вред зверю!       Я искренне пытался разузнать о ее самочувствии, принимал неоднократные попытки это сделать, но она отбрыкивалась, отнекивалась и так далее. Мой аргумент, что я уже почти фельдшер, всего-то три года осталось учиться, проходил мимо, она смеялась и отшучивалась. И сейчас, глядя на эту огромную работу, проделанную ею, я понимал, что она готовилась к своей смерти, ждала в ближайшее время, словно уже созвонилась с ней, и договорилась о времени и месте встречи.       Погруженный в чтение, я и не заметил, что рядом со мной на кухонный диванчик плюхнулась Виолетта, устало уткнувшись лицом мне в плечо. - Есть где тут письмо спрятать? - Спросила она. - Я хочу сохранить его, но дома мать может психануть и порвать, если найдёт. - Виолетта, это и твоя квартира. Убирай туда, куда посчитаешь нужным. - В маленькой комнате тумбочка возле окна, ее оккупирую. - Кивнула она. - Хорошо.       Мы сидели, прижавшись к друг другу. Мне говорить не хотелось совершенно, но я чувствовал, что Вилка хочет что-то сказать, однако, по какой-то причине, не решается это сделать. - Я рад, что все оказалось не так, как выглядело изначально, - заговорил я. - Бабуля попросила проследить за тем, чтобы ты выучилась, но я бы не бросил тебя в любом случае, а теперь ты получила гарантии, и это правильно. Так что учись, сдавай экзамены, и все будет хорошо. - А я недовольна, - неожиданно резко ответила Вилка. - Сначала меня это задело, но потом я подумала - тебе ведь нужны очень большие деньги. Ты мог бы продать эту квартиру, купить однушку, а на разницу решить все свои проблемы. И это было бы правильно. Мы с тобой семнадцать лет прожили в одной комнате, нормально бы ужились и дальше. - Нет, - покачал я головой, - бабуля ещё в N-ске четко сказала мне, что свои проблемы я буду решать самостоятельно. И я решу их сам, не такие большие деньги мне нужны. Так что я доволен. Сейчас я подам документы на вступление в права наследства и пропишусь здесь, а когда ты приедешь, сделаем все остальное. Мне с московской пропиской паспорт потом легче менять будет. - Мое предложение в силе, - прошептала она.       Я покачал головой - не надо жертвовать собой ради меня, ты итак всю сознательную жизнь этим занималась. Я прошёлся до комнаты, взял одну вещь и вернулся обратно. Если даже свои деньги бабуля оставила нам, значит, этим я точно могу распорядиться по своему усмотрению. На столе я выложил свёрток, и плюхнулся рядом с сестрой. - Это было на ней в день смерти. Ты ведь не будешь против, если часы я заберу себе? - Я слегка улыбнулся. - Я уже обработал дужки спиртом, если что.       Она тоже улыбнулась. Взяла в свои маленькие ладошки серьги в виде листиков с белыми камушками, покрутила в руках, и жестом указал на свои уши, мол, помогай. Когда я закончил, она застегнула на мне часы, простенькие такие, с круглым циферблатом и скромным ремешком. Но теперь это должно быть всегда с нами.       Я обнял Вилку, а она уткнулась мне в плечо, и зашмыгала носом. Я гладил ее по голове, шептал что-то успокаивающее. Я и не сразу заметил, что все это время сквозь балконное стекло за нами наблюдал отец с грустной полуулыбкой на резко постаревшем лице. ***       Отец с Вилкой и Вадимом уехали через неделю. Мы еще перелопатили кучу дел – забрали урну, купили место, заказали надгробную плиту. За день до их отъезда мы посетили готовую могилу. Не знаю, почему, но на камне бабушка совсем на себя не похожа; черты лица, прическа, выражение лица – все передано правильно, но все равно это лицо казалось чужим.       Вадим перетащил раскладушку на кухню и всю неделю спал там. Он также будил меня по утрам и кормил, но практически не разговаривал со мной. И, если по началу меня устраивало это молчание, то сейчас – нет. - Ты все ещё злишься на меня? – Спросил я.       Он ничего не ответил. Сверкнул глазами и вышел из комнаты, оставив меня одного.       Через пять дней мне сняли швы - уродливая, кривая нитка ярко-красного цвета начиналась где-то ниже линии роста волос и заканчивалась у брови, не доходя до нее ровно сантиметр. Пока разрешили заклеивать пластырем, а потом надо будет держать на открытом воздухе, чтобы заживала лучше. Глядя на это безобразие, Вилка проклинала брата, а ещё авторитетно заявила, что бабушка не зря обделила нашего старшенького - мамина добрачная квартира стоит примерно в два раза больше, чем бабушкина N-ская, и Владику досталось меньше всех. Я дал себе обещание, что компенсирую брату разницу.       Виолетта хотела приехать ко мне сразу, как заберёт документы, но мать заявила, что до двадцать четвертого августа сидеть ей в отчем доме, не то в полиции окажется заявление о пропаже. - Зачем она это делает? - Возмущалась сестра. - Она что, не понимает, что я тоже могу прекратить с ней общение?       Я пожал плечами, и Вилка купила билет в Москву на двадцать пятое августа.       Когда я провожал их, я искренне поблагодарил друга за помощь, но он снова промолчал. Отцом было предложено поехать на лето вместе с ними, но я благоразумно отказался.       И лишь оставшись один, в пустой квартире, я завыл. Мощно, в голос, так, что в дверь стали звонить соседи, а породистая тварь залезла под диван. Я один. Я совсем один. ***       Август наступил совсем незаметно для меня. Все лето, после сдачи экзаменов, я работал как проклятый - лучший способ унять ненужные мысли в голове. Вставал в шесть утра, а приходил за полночь. Я взял еще одну работу, продавцом-консультантом в Детском мире - в основном, расставлял товар и контролировал его внешний вид, соответствие с ценником. Нудная, монотонная работа, которая так нужна была мне.       До сегодняшнего момента мне не приходилось хоронить кого-либо. Моя изнеженная натура вообще не знала, что такое смерть. А сейчас я потерял одного из своих самых близких людей, кого любил и кому доверял, и земля уходила из-под моих ног, хотя материальных оснований ныть нет - я по-прежнему могу позволить себе откладывать всю зарплату в кубышку, мне оставили минимальную сумму на жизнь. Но пустота, которая образовалась с бабушкиной смертью, казалось, не заполнится никогда.       Экзамены я сдал, получил пятерки за все четыре предмета. Видя мой потерянный вид, преподы решили оценить знания и забить на то, что я ничего не написал в дневнике практики.       Я сходил на прием к Юрию Константиновичу и спросил, могу ли я отдохнуть от всей этой волокиты. Я остро хочу побыть один. Я корил себя за то, что хреново требовал, чтобы бабушка рассказала мне правду и, очевидно, недостаточно участвовал в ее жизни. Мой доктор посочувствовал мне, но запретил себя винить, инфаркт - дело непредсказуемое, и я ничем не смог бы помочь. А ещё, выслушав мои домыслы и планы, разрешил прийти к нему аж в сентябре.       В свой единственный выходной на неделе я решал проблемы Виолетты. Сестра отправила мне оригиналы своих документов дорогущей доставкой, гарантирующей их сохранность. И я подал в приемные комиссии их копии, оставив свой номер телефона. Из пяти ВУЗов она прошла конкурс только в одном, но для Москвы потрясающе, если тебя хоть где-то взяли на бюджет. В нужный день, я отвёз аттестат и сертификат о сдаче ЕГЭ в МГИМО, на международно-правовой факультет. Когда я спросил Вилку, куда она потом с этим дипломом, она вздохнула так, словно разговаривала с дурачком. - Я, вообще-то, сейчас финский изучаю, потом норвежский добавлю. В посольство засяду, в то, где больше заплатят.       Оказалось, сестра не рассматривает Москву как место жизни, даже не смотря на наличие жилья, и планирует вернуться обратно в родную гавань.       Мой друг удосужился убрать меня из черного списка. Он не писал мне первым, как раньше, когда я жил в N-ске, только отвечал на мои сообщения. А я писал все реже. Мне стало тяжело с ним общаться, некая натянутость между нами становилась лишь сильнее, и я понимал - скоро я потеряю Вадима.       Отец звонил мне каждую неделю. Сухие вопросы о том, как мои дела, здоровье, учеба и нужны ли мне деньги. На все я талдычил, что все окей, и денег не надо. Но аренду с бабушкиной N-ской квартиры он мне пересылал регулярно.       Все вокруг стало медленно рушиться. ***       Поезд N-нск-Москва приходил на вокзал в шесть утра ровно, а метро открывалось в пять тридцать. Я бы никак не успел за полчаса со своей станции добраться до вокзала, а заставлять Вилку ждать меня на перроне с баулами я не хотел, и решил приехать на последнем поезде до закрытия метро. Такси я вообще не рассматривал - на него придется тратиться в обратную сторону. Я просидел в зале ожидания почти пять часов, лениво разглядывая обстановку. Люди, дети, даже собаки есть. Кто-то приезжает, кто-то уезжает, и жизнь кипит, идёт.       Без десяти шесть я подошёл к перрону и наблюдал, как локомотив тянет состав за собой. Вилка ехала в первом вагоне, и это радовало, хоть идти не далеко.       Какая же она все-таки красивая! Если бы она ещё взяла мамин аккуратный носик, а не папин шнобель, как и я... Увидя меня, Вилка радостно бросилась мне на шею. - Я так ждала этого! Вот теперь мы с тобой заживём!       И я улыбался; хоть мне и дико тошно последнее время, я не имею права встречать ее с кислым лицом. Вещей у нее было не много. И, пока я нес ее пожитки, она щебетала - рассказывала, что по интернету нашла нескольких девочек, кто поступил на ее факультет, списалась с ними, и уже заочно обзавелась приятелями. Что собирается пойти работать, даже приглядела пару вакансий. Что нашла тут задешево репетиторов по финскому и норвежскому, и будет продолжать изучение соседских языков. И вещей она взяла мало, ведь с первой зарплаты пойдет шопиться. - Папа ведь тогда тоже кричал, что меня к тебе не отпустит. Мама ему об этом напомнила, а он сказал, что погорячился. Вот так!       Я кивнул. Мне до сих пор непонятна та его истерика. Ну, сломал ублюдку пальцы, что здесь такого? - А Вадик девушку завел, уже почти три месяца с ней. - Три месяца - это не срок, - ответил я. Хотя, для Вадима это самый длительный роман, если честно. - Нет, это серьезно, - вещала Вилка. - Он ее в шайку привёл, с ребятами познакомил. Она такая хорошая, тихая и скромная, на те же курсы ходит, что и он. Сейчас вот они втроём, ну, Захар с ними, зачислены в одну группу, учится вместе будут. - Я рад, если он влюбился, а что учится - рад вдвойне. Вот только мне он ничего не рассказывает о своей жизни. - Возможно, если ты расскажешь, что за крыса между вами пробежала, я смогу помочь.       Я ухмыльнулся. Нет уж!       Мы доехали до дома на такси, Виолетта принялась распаковывать вещи, я же стал собираться на работу. Сестра обиделась, что я решил спать в зале, но я сказал, что это глупость, жить в одной комнате при наличии второй свободной. Оставив ее строить планы на жизнь, я уплелся по своим делам - мне следовало уволиться со второй работы, учёба скоро, как никак. ***       Виолетта вся извинялась и щебетала, что она не может провести последние дни августа со мной, ведь у нее тьма дел - ей надо было закупить литературу, прокатиться по собеседованиям, пообщаться с репетиторами по северным языкам. Я ее успокоивал, говорил, что все нормально, и отдал ей аренду от сдачи бабушкиной квартиры за два месяца с предложением пошопиться уже сейчас, чтобы моя красавица пошла на занятия в новом и красивом. Она радостно визжала, а я ждал, когда она, наконец, уйдет.       Я любил сестру больше всех в своей семье, но сейчас ее вечный позитив меня раздражал. Вместе с игнором сестры я так же игнорировал своих одногруппников. Я не понимал - как они все могут веселиться? Ведь бабуля умерла, а им всем радостно! Но люди умирают каждый день, и для мира в общем ее смерть не имела значения, только мой маленький мирок шатался из стороны в сторону.       Тридцатого числа я затащил Виолетту к нотариусу. Дату и время выбрал не случайно - на час дня она договорилась со своими новоиспечёнными подружками ехать за дополнительной литературой в самый крупный книжный магазин. А я назначил нотариуса на двенадцать. В итоге, знатно распсиховавшись, Виолетта поставила свою подпись в документах не глядя, шипя на меня, что я дурак и время более неудачное выбрать не мог. Я же добивался именно такой реакции - мне не надо было, чтобы она вчитывалась в документы и задавала лишние вопросы. Ведь обе квартиры я переоформил на нее полностью, себе оставив только прописку. Я читал, что иногда документы не меняют на основании справки, и приходится идти в суд. И, если есть какое-либо имущество, очень трудоёмко доказывать, что ты его владелец. Так что мне проще все переписать на сестру, оставшись с голой жопой, и не рисковать - это не мое, и я не имею право потерять все.        ***       Однажды я с досадой обнаружил, что у меня стали появляться еле заметные бугорки там, где у женщин располагается грудь. Но, пока они были маленькие и очень слабо напоминали женскую грудь, мне удавалось решать вопрос с ними по мере их роста. Сначала я просто одевал две майки под футболку - лишние слои ткани создавали нагромождение и скрывали мой ноль пятый размер. Затем я наковырял майку в старых вещах, которая мне была мала настолько, что трещала по швам, когда я надевал ее. Но, за счёт того, что она сдавливала мою грудную клетку, сиськи прижимались и были невидны, первый размер превращался в ноль. После я использовал эластичный бинт, но с ним мне было хуже всего - движения ограничены, дышать вообще было невозможно. А мое вымя гордо разрослось до второго размера, и сколько слоев рубашки не надень - все равно было видно. Да я из дома не хотел выходить! Тогда я отжал у одного урода корсет для выравнивания осанки - его ремни наискось проходили через грудь и спину и фиксировались на плечах. Ещё их можно было регулировать. Именно этой приблудой я пользовался все время, пока не прикупил нормальную утяжку.       Когда я задумывался о том, что кто-то может их увидеть, мне становилось настолько стыдно, что я весь скукоживался, и, казалось, старался выглядеть меньше. У меня не должно быть груди! Так какого черта она растет? Ещё, сука, такая огромная, второй размер на моей тщедушной, узкой грудной клетке. У других пацанов ее нет, а у меня, черт побери, есть! Мир не должен ее видеть и знать о ней!       Юрий Константинович, как обычно, делал пометки в своих записях. Вопросы, которые он задавал, дошли до максимального пика откровенности, и мне было не по себе отвечать на них. Иногда он, дабы снизить градус напряжения, спрашивал всякую чушь, типа, в какой позе я сплю, или как размешиваю сахар в чае - по часовой стрелке или против. Я смеялся и отвечал, и впрямь становилось легче.       Я собирал необходимые документы для комиссии, а их было не мало. Честно говоря, многие бумажки я считал откровенно бесполезными, но исправно бегал за ними - характеристика со школы, справки из псих и нарко диспансеров, из местной ментовки... Словом, я должен доказать московской комиссии, что в родном N-ске не попадался в поле зрения полиции и не валялся в дурке. А ещё получить выписку из медицинской амбулаторной карты, корешок которой был толщиной примерно в три сантиметра, ведь все свое раннее детство я стоял на учёте у всевозможных специалистов. Получение этих справок было весьма сложным занятием, все запросы я слал почтой и заверял их нотариуса - что это действительно я посылаю письма в местную дурку и прочие организации.       Но день, когда я получу заветный документ, был все ближе ко мне. ***       Я сидел на кухне и ждал, когда Вилка выползет из ванной. В N-ске у нас с ней была милая традиция - мы брали в комнату чашки с чаем, садились друг напротив друга и болтали. На кухне не сидели, ведь мать могла подслушать. Я лениво помешивал сахар и думал. У меня был четкий план дальнейших действий - в ноябре я получаю направление на комиссию, обзавожусь справкой. А в декабре у меня отпуск на работе, и практика в больничке, и в этот период я запланировал прооперироваться. Я бы мог взять больничный лист, но, так как официальный стаж у меня крохотный, по закону мне заплатят только тридцать процентов от среднемесячного заработка. Так что потрачу на это дело отпуск, трёх недель хватит для восстановления. - Андрюш, я сейчас масочку смою и приду. Ты пока бутики сделай, что ли. - Нечего жрать на ночь, - огрызнулся я.       На самом деле, мне было просто лень готовить. Я вообще в последнее время стал очень сильно лениться. - Ты взвешивался когда в последний раз? - Забежала она на кухню.       Я прыснул - ее лицо намазано чем-то черным, только глаза и брови чистые, и выглядела она жутко. - Давай, говорю, бутерброды делай! Ты очень худой, вообще есть перестал!       Но я никогда не хотел быть толстым или стероидным качком. Если брать собирательный образ мужчины, то мне хотелось бы быть похожим на Вадика - быть высоким, стройным и жилистым, высушенным. А к еде я особой любви не питал. - Так и не сделал, да? Ладно, сама справлюсь.       Я хмыкнул - то, что готовит сестра, даже уличные собаки есть не будут. Но она действительно принялась за готовку. - Ты очень бледный в последнее время, - между тем вещала сестра. - Мне кажется, тебе надо ко врачу. Или у тебя депрессия?       Я хмыкнул - всегда угорал с историй про депрессии, истеричек и так далее. Я считал, что выше этого, и смогу справится с любым дерьмом, которое выпадет на мою долю. А сейчас чувствовал себя так, словно из моей тушки вытащили все кости, я пытаюсь как-то поднять свое убогое тело, а конечности разъезжаются в разные стороны, как у осьминога. Но головушку получалось держать над поверхностью воды, и ладно. - Да, мне кажется, что депрессия. - Кивнул я. - Ем мало, сплю плохо. Надо просто пережить. Ты лучше расскажи, как твой первый учебный месяц прошел, подведи итоги. - Ох, итоги, - закатила Вилка глаза. - У нас сложилась компашка, нас четверо, я, Машка, Дана и Лиза...       Она говорила, а я слушал, и был рад, что мне не надо отвечать. Все ее подружки были из богатых семей, два раза в год ездили за границу, носили брендовое шмотье, а у Лизы и вовсе был личный импортный автомобиль. Виолетта побывала в гостях у каждой - у Даны двухэтажная квартира, а у Маши из комнаты вход в собственную ванную. - Уж не испытываешь ли ты чувство неполноценности? Ведь мы с тобой, по сравнению с ними, нищие, - напрягся я. - Совсем дурак? - Фыркнула она. - Зависть самое глупое и деструктивное чувство! То, что есть у них, я буду к этому стремиться. Не в Москве, конечно же, но в N-ске обязательно заимею двухэтажную квартиру. - А деньги? Вы, когда выбираетесь куда-то вместе, как места выбираете, чтобы тебе было по карману? - Тут все ещё проще. С Даной мы вместе работаем официантами, ей не дают в руки денег, и она прогуливает то, что заработала. Маше дают десять тысяч в месяц, то есть, меньше, чем я зарабатываю, Лизе чуть больше, но у нее много денег жрет бензин, она сама его оплачивает. Так что мы примерно на равных. - Это радует.       Она щебетала и щебетала, а я ждал, когда уже можно будет свалить спать, я чувствовал себя ужасно уставшим. Я и сам не думал, что смерть бабушки загонит меня в такую яму. ***       В рамках обследования я стал ходить к медицинскому психологу. В моей голове был определенный образ человека данной профессии - женщина, средний полноты, с добрыми глазами и улыбкой. Но, как и с психиатром, мой собирательный образ оказался ошибочным - это была женщина строгая, властная, и я даже немного побаивался ее. Она восседала на своем кресле, как на троне, и вела себя соответственно. Нет, не разговаривала со мной, как дерьмом, но была ней что - то такое, еле уловимое, что давало прочувствовать, что она королевских кровей. Как ни странно, мы не касались темы транссексуальности вообще. Она давала мне кучу опросников, каждый из которых состоял от сорока до ста семидесяти вопросов. Дала мне тест с пословицами - мне следовало расшифровать их так, как их понимал я. Я попытался отбрыкнуться, ведь половину из них я просто не знал, но психолог мягко покачала головой - думай и расшифровывай. И, пока я сочинял, она рисовала какие-то диаграммы, кривые и прочие странные вещи, касательно моей личности. - Я назову десять слов. Ваша задача повторить их. Готовы?       Я кивнул. - Слушаем. Лес, солнце, мотор, рука, луна, берег, сон, море, слово, песня.       Я назвал семь из десяти. Тогда она повторяла их до тех пор, пока я не осилил все. И я видел, что она записала количество попыток.       Дальше мне были даны таблицы с квадратами, в которых были написаны числа от одного до двадцати пяти в хаотичном порядке. Мне следовало называть их, указывая на число в правильном порядке, и это задание было на время. В среднем, я укладывался за двадцать секунд. Один раз она попросила называть эти цифры от большего к меньшему, и с этим я тоже справился.       Сложнее всего мне далось задание "продолжи фразу". Там было написано начало предложения, и мне следовало дописать его в соответствии с моим настроением на жизнь. Например, "я боюсь, что ..." И дальше пустая строка. И что мне тут писать? Понятно, что меня спрашивают не о фобиях, и писать о том, что я боюсь клоунов и мостов, не стоит. Я думал, грыз ручку, а меня не торопили с ответом. "Я хотел бы изменить...", "Я думаю о том...", "Я определенно хочу что бы...", и прочие, всего двадцать штук. Если бы мне дали это задание год назад, я бы ответил с легкостью. Ведь однажды я стал невольным свидетелем скандала между матерью и бабулей, где первая орала о том, что я окажусь на дне, и ничего хорошего из меня не вырастет. А последняя, как обычно, фыркала и называла мамины слова чушью. И я реально боялся, что не смогу доказать бабушке, что меня ждёт нормальная жизнь, нормальная судьба, что у меня будет образование, работа, своя квартира и прочные отношения. Бабуля это все действительно не увидит. В итоге ответил, мол, боюсь, что комиссия мне не даст заветную справку. Хотя это было ложью. И, когда она читала мои ответы, мне показалось, что она догадалась, что я соврал.       В очередной прием психолог озвучила мне результаты обследования. - Никаких грубых нарушений психики не выявлено, - вещала она. - Вы - сформировавшаяся личность, знающая и отдающая отчёт своим потребностям. У вас есть некая неудовлетворительность в полоролевой сфере, соответствующая вашему основному диагнозу. Я считаю, что в психотерапии вы не нуждаетесь и, после хирургической коррекции пола, сможете продолжать жить своей обычной, нормальной жизнью.       В конце своей тирады она улыбнулась - мягко, нежно, и такая улыбка совсем не вязалась с образом Снежной Королевы. И я неожиданно задумался о том, что довольно паршиво разбираюсь в людях. ***       Дабы развесилить нас, хирург рассказывал про рыбу-клоун - если самка погибает, то один из самцов, который самый слабый, становится самкой. На этой почве Максик выдал ряд смешных и не очень шуток, и на каждую ждал от меня реакции.       Но я молчал. Я хочу спать, безумно хочу спать и больше ничего. Наверное, надо снизить количество рабочих часов. - Ты все сказал, или еще есть что добавить? - Возмутилась Катя. - А что твоя подружка молчит? - Веселился Максик. - Гомо сапиенс. Ха!       И выжидательно посмотрел на меня. - Разбуди меня, когда этот клоун закончит, - попросил я Димку и сложил голову на парту.       Они еще что-то бубнели, но я заснул моментально.       На перемене Катя загнала меня в угол в прямом смысле этого слова – зажала между стеной класса и партой, и начала пытать. - Ты вообще перестал с нами всеми общаться. Никуда не ходишь с нами. Вечно дела у тебя какие-то. Почему ты всегда спишь? Что ты делаешь по ночам? Что происходит? Если мы тебя тяготим, так и скажи, лично я сразу отстану от твоего величества! - Не выдумывай, все нормально. – Заулыбался я. – Просто некоторые проблемы. - Что за проблемы? - Поверь, их у меня достаточно. - Перечисляй, будем решать, - она уперла руки в бока, и выглядела ещё более решительно, чем минуту назад. - Кать, у меня одна беда. – Попытался я выкрутиться. – И все мои проблемы от нее. - Бабы нет? - И это тоже, но не главное. Забей, все нормально, честно. - Когда у тебя в последний раз был секс? - Катюха склонила голову на бок. - Так, Катя! Прекращай это, не смешно. - Конечно, не смешно, - кивнула она, - и, видимо, тебе очень давно не смешно. Блондинки, брюнетки, рыжие, шатенки? - О, Боги! - Лысые?       Я закатил глаза. Она что, серьезно хочет меня с кем-нибудь познакомить? - Кать, у тебя, видно, есть знакомые лесбиянки, с которыми ты хочешь меня свести. Так вот, я не знакомлюсь с лесбиянками, один раз спутался, и мне хватило. Давай так, мы закрываем тему, и я постараюсь не быть таким угрюмым, и буду чаще ходить с вами на всякие тусовки, ладно? В конце концов, я среди вас единственный совмещаю работу с учебой, а это, знаешь ли, не очень легко.       Катька обняла меня. А мне стало неловко, ибо я понимал, что нагло вру. И с первого же предложения сходить в кино слился. ***       На первое ноября я записался на УЗИ - в тот же медицинский центр, где делал его первый раз. Он располагался близко к дому, и я планировал успеть в окно между учебой и работой. Но, даже если не успею, Рустам меня прикроет без вреда для моей зарплаты.       На работе у нас у каждого есть свой номер - мой, например, 104, у Рустама 36, а у Жени, кажется, 89... Этими номерами подписаны наши карточки, которые хранятся в стойке рядом с валидатором с сенсорным дисплеем. Ты берешь карточку со своим номером, проводишь ею, и на дисплее отображается твоя фамилия и варианты - пришел на работу, обед, перерыв пятнадцать минут, ушел с работы. Рустик рассказал, что во времена своей бурной молодости (то есть, до женитьбы) он частенько приходил в организацию с хорошего бодуна, и, как следствие, опаздывал. Его друзья отмечали карточкой приход, благо, номер знали. На мой резонный вопрос, мол, не боялись ли они, что его отсутствие заметят и проверят валидатор, он пожал плечами - ведь можно чисто случайно схватить чужую карточку и отметить приход. Всю смену, конечно, так не перекроешь, но опоздание до двадцати минут скрыть можно.       Я вообще удивлялся сам себе - со мной происходили те вещи, которые, как мне раньше казалось, никогда не могли произойти. Начиная от моего романа с парнем, заканчивая дружбой с чуркой. А Рустик был самым настоящим чуркой, из славного города Дербента, который, по собственному признанию, пугал его самого. Хотя родился он в Нальчике и считал себя кабардинцем. Тем не менее, когда я рассказал ему свой прошлый опыт общения с горцами, гражданин Байрамкулов только улыбнулся - бывает и такое. Он пожаловался, что всех его друзей перевели по другим филиалам, а из новеньких ему никто не нравится, кроме меня, поэтому я бегал с ним на перекур, постоять за компанию. "Не хочу показаться некорректным, но спрошу - тебя женили родители или ты выбрал невесту сам? Ну, вас же там часто женят против воли, как Женьку пытались." Рустам затянулся, и неожиданно громко рассмеялся. "Я люблю ее с первого класса. Я никогда не женился бы на ком-либо, кроме нее". Ах да, ее зовут Джаннат.       Если бы Вадик или кто-то ещё узнал, что я дружу с чурбаном, ор был бы страшный. Но Вадик мне не писал; писали Захар (с которым мы ежедневно обменивались тупыми картинками), писал Валерка, писал Гришаня, Артёмка из моей детсадовской группы, мутный Сергей, Алик не потерял со мной связь, и ещё тьма народу, но только не Вадим.       Куда меня понесло? Ах да, если что, Рустик меня прикроет.       Осматривала меня тетка в возрасте, помимо молочных желез сделала УЗИ матки и придатков, пояснив, что все это дело взаимосвязано, и смотреть надо одновременно и там, и там. Если с нижним этажом все было в порядке, то наверху отмечались ухудшения - размеры увеличились до 0.5 и 0.7 сантиметров, лимфоузел так же рос. Но тетка сказала, что это больше похоже на кисту, мол, капсула с четкими краями. Я закивал, да, знаю, патологию я сдал на пять - у злокачественных опухолей нет четкого ограничения, они прорастают, как корни дерева под землёй, и поэтому их всегда удаляют с большим числом окружающих тканей.       Получив на руки сравнительное заключение, я поперся домой, решив не приносить его на работу - какая-то тварь у нас повадилась лазить по шкафчикам, девки жаловались, что всякая мелочь пропадает. ***       Я сидел в ванной, обняв себя за колени, и рыдал. Вода с лейки душа, закреплённой под потолком, текла прямо мне на макушку, стекала тёплыми потоками по худым трясущимися плечам. Я смотрел прямо, стараясь не опускать глаза вниз.       Сегодня утром я снова получил удар под дых. На протяжении всех своих двенадцати убогих лет я усирался и спорил со своей ущербной природой, которая мне досталась по какой-то жестокой ошибке. Я научился решать вопрос с растущей грудью, хотя мне больше не поплавать с Вадькой и Захарчиком в Семеновском озере. Но это...       Этого никогда не должно было произойти со мной. Это все - чудовищная ошибка, это не мое тело, абсолютно, совершенно, я в этом уверен. Наверное, так чувствуют себя невиновные, которых приговорили к высшей мере наказания. Так чувствовали себя выжившие жители Хиросимы, эвакуированные в Нагасаки, когда увидели уже знакомый ослепляющий свет и уже знали, что за ним последует. Так чувствует себя мусульманская женщина, обвиненная в измене, и приговоренная к казни, но не изменявшая супругу. И если до этого дня у меня были вялые надежды, что мое тело одумается, и примет ту форму, которую следует, то сейчас все рухнуло, как карточный домик.       Я с силой вцепился в волосы, словно хотел содрать себе скальп. Случайно взгляд упал вниз: между острых коленей с вечным синяками, из под моей тощей задницы вытекающая вода подкрашивалась в розовый цвет.       И я завыл ещё сильнее. ***       Мне позвонил Захар. Нет, мой огромный друг и раньше мне трезвонил, рассказывал события из родной мухосрани, но обычно это был вечер. Лежу я такой в кровати, телефон звонит, тыкаю зелёную трубочку, а мне оттуда ор: здорова, малек, чё, как дела, как погода, все живо-здорово, кушаешь хорошо, высыпаешься? Конкретного ответа на эту массу вопросов он не ждал, начиная рассказывать какую - нибудь ерунду. И меня иногда подбешивал его тон, весёлый, беззаботный, но чаще - поднимал настроение. - Чё хмурый такой? - Спросил я, услышав в трубке вместо привычной какафонии обычное "привет", да ещё и в восемь утра. - У меня проблемы, мне нужна помощь, - вздохнул Захарчик. - Не вопрос, чем смогу, как говорится. - Я с готовностью кивнул. - Я могу к тебе приехать, потусить у тебя? Мне Новый год не с кем встречать.       За что я люблю Захара - он не ходит вокруг да около. Говорит прямо, что надо, без долгой и нудной подготовки. - Конечно. Билеты взял уже? Надо будет состыковать даты, чтобы я смог тебя встретить. - Ох, ты меня спас! А то я тут свихнусь. Не, не брал, вот сегодня пойду. - Ты поторопись, а то поедешь на верхней полке у туалета. - Это вряд ли, - заржал Захар.       Ну да. Пожилой господин Йоханнес Аанускене признал отцовство сразу, дал сыну свои фамилию и отчество, видно, рассчитывая, что его финская жена никогда не пересечётся с русским отпрыском. Помню, будучи школьником, Захар дико бесился из-за двойного "А" в фамилии, ведь он всегда шел первый по списку и огребал тоже первый. Детское желание сменить фамилию стало поводом для ссор с отцом, который был, кстати, очень даже ответственным. Зато его рьяно поддерживал Марат, предлагая стать "Евсеевым" и "Александровичем", и не выпендриваться на весь двор. Но, ближе к окончанию шараги, Захар резко передумал становиться Евсеевым, и счастливый финский родитель согласился оплатить учебу, купить машину и тьму всего. Но причина была проста - мой дружок научился имитировать финский акцент, и, даже с российским паспортом получал чуть больше плюшек, чем Евсеев, Мельников, Яковлев и так далее. Так что Аанускене Захар Йоханнесович был уверен точно - для него кассир найдет нормальный билет. - Что случилось-то? - Бабка сдохла. - Изрёк Захарчик. - Она у тебя две недели назад померла, - заметил я. - Да, уже закопали старую, праздник-то какой, - фыркнул мой друг. - Но мы же с Маратом ее в дом престарелых спихнули той осенью. Там ей повысили дозировки лекарств, она стала лежачей, у нее даже эти были, как они... - Пролежни, - подсказал я. - Ага, они! - Я услышал щелчок пальцев. - Ну, она и померла там, у них. Так мать сейчас на нас орет, мол, если бы мы бабку в этот филиал ада не поместили, она жива была бы. Скандалит постоянно, реально, каждый день это высказывает, по несколько раз за сутки! Марат, сволочь, к бабе своей съехал. Она его пыталась найти, не смогла, и стала отыгрываться на мне. Я даже замок в комнату врезал! - Ну, понятно, с матерью ты не дружишь. А с Новым годом-то что? - А, дак это, не с кем. Вадик с матерью и своей бабой будет праздновать, а я с его мымрой общий язык не нашел.... - Вилка сказала, что нашел, - хмыкнул я. - Что вы теперь трио. - Не, - я прямо чувствовал, как Захар помотал головой, - я тебе лично объясню. Так вот, Вадька со своими бабами, Валерка тоже с семьёй, Гришаня к отцу в колонию едет, ему свиданку на двадцать восьмое дали на сутки, и бой курантов в поезде встретит. А с остальными я не хочу. - Мда... - Протянул я. - Ладно, поедешь за билетами, предупреди заранее, созвонимся с тобой.       У меня остались смешанные чувства после разговора с ним. Но в одном я был уверен точно - я буду рад его видеть.