Алый воронок

«Зачем?» 一 настоятельный вопрос, и Бакуго соображалось, что задавать его раньше всех других 一 постоянная и исключительно правильная необходимость. Размышляя над чем-нибудь, он отвечал на него самому себе для того, чтобы решить, надо ли совершать тот или другой поступок или не стоит. Тот замечательный вопрос тотчас принуждал тщательней судить: «зачем?» 一 и все становится так, как следует ему быть. В уме только нужно вывести разумный досконально ответ, добросовестно рассудив и непременно все взвесив. Начто дружить ему с Деку, когда он 一 обыкновенный только счастливец, которому поднесли удивительный совершенно подарок? Бакуго поджимает тотчас губы свои от таковых помышлений.       «Конечно, да-да, Всемогущий не мог выбрать его просто так», 一 откровенное негодование со злобой никогда не разрешали довести до логического исхода решение к еще одной глубочайшей и давней проблеме «почему?», чтобы умозаключить и оставить в конечном итоге раздражаться всякий раз. 一 «Да, блять, вообще все равно, почему он этого убогого…» На вопрос «зачем водиться с Деку» можно и вовсе не отвечать: чувство собственного достоинства не позволяет принять ему Мидорию, был бы о хоть десять непременно раз избранный Номером Один. Такие люди раздражают совсем без причин и действительных проступков 一 наивные всегда, с улыбкою странной и совершенно точно не чистой (никогда не поверится ему, что может такая улыбчивость быть подлинно искренной), плетущиеся сзади изначально, а после вдруг силящиеся в странном потуге прыгнуть выше глупой головы своей. Товарищество с Изуку 一 сомнительное удовольствие с противными совсем нахваливаниями со стороны благодушных друзей его.       «Выскочка не понимает, что пока в школе 一 они с ним водятся, а в будущности станут ему кровожадными конкурентами». Треск. Воем ветра подкидывает вдруг снег в лицо с голого по-зимнему дерева, кожу колит, и Бакугоу отирает рукавом куртки его очень озлобленно. Телячьи нежности совершенно не для него, ему и представить невозможно и трудно, как он будет виться ужом по левую руку Мидории и говорить, какой он хороший, молодец и что все непременно будет в порядке, как то делает никудышная Очако. Катсуки приостанавливается тогда и сильно втягивает холодный воздух носом, мерно выдыхает, надменно опускает взгляды перед собою и шуршит по снегу дальше отличительной своей, чудной и неаккуратной походкой, смаргивая одним разом скопившееся у ресниц его раздражение 一 точно крокодилью большую слезу. Теперь на лице его неудобно сжатая гримаса.       «Ц. Зачем я сюда снова пришел?» Всякому человеку никак не обойтись без рефлексии, когда он точно подлинный и самый настоящий человек. Катсуки знает, что всегда стоит спрашивать себя «зачем», и какой бы романтичный не получился бы ответ, он хотя бы должен непременно быть, иначе как можно действовать, когда не знаешь наверняка, для чего совершать поступки? Бакуго все то давно очень знает, только не понимает, отчего он все-таки снова сюда пришел. И того отвратительного совершенно в природе своей «зачем» столько становится вдруг много в немом порыве спросить себя самого, что оно скапливается во рту какой-нибудь гнусною желчью 一 и тотчас от него хочется отплеваться.       «Не знаю, блять. Я не знаю, зачем я сюда приперся», 一 носок грубой обуви в странном гневном потуге зарывается в снег тычком, и тот рыхлыми лоскутами клеится к спортивной штанине. 一 Черт. Тут. Проходил мимо, как решил срезать, и встретил силуэт до того тонкий и неуверенный, точно совершенно субтильный, а на лице чужом различил огромные, черные глазища, темнота взглядов которых тронула глубоко, ажно по чувствительному всегда загривку его помельтешили мурашки. Такого решительно не случалось раньше с Катсуки никогда. И ноги, зарекается кровно юноша в воспаленном неловком смятении, сами привели его теперь сюда: к сырости и гнету. Здесь стояла небольшая совсем пристройка, оставленная, положительно, на зиму к весне. 一 Давай, вылезай со своей норы. Сам или полиция, 一 он вдруг начал к новому удивлению своему говорить, 一 «… не знаю я, бля, зачем!» Бакуго такой, что ему никогда не нужны лишние тревоги, озлобленность в нем всегда на руку отталкивает от него людей и насущные хлопоты их, потому что мало кто за ним ушивается оттого, что совершенно нелюдимый он и хмурый. Катсуки знает наверняка, что с ним трудно, но какое ему до того может быть дело, когда откровенно и честно никогда и никого не заставляет быть рядом? 一 Ты слышишь? Я, твою мать, знаю, что ты здесь! Странный перестук кирпичика о кирпичик, что в ушах отдает неприятной нетерпеливостию. Его глаза горят точно краснее от недовольства своим поступком (как только сумел он вот так поступить, совсем нелогично и глупо, как сентиментальный Мидория, и прийти сюда почти беспричинно!), когда брови сдвигаются к красивой, правильной переносице его, и он скосив голову разглядывает… 一 Ты кто? И чего в геройскую академию поступают жалобы отсюда, мол, тут шумно? 一 Катсуки цепляет появившегося точно из ниоткуда сильной хваткою за ворот и тянет с откровенной угрозой на себя, точно плюет в личное пространствие. 一 Си¹. Ты врешь. 一 на Бакуго смотрят совсем не почтительно, но незнакомец отчего-то не отвечает грубостию и сопротивления, пускай и самого слабого, не оказывает; за больничной маской на нем и от шапки ничего не разглядеть, кроме необычайно тоскливых взглядов его, равнодушных и отстраненных.       «Ушлепок», 一 на ум тогда пришло, что у него причуда 一 отличать ложь от правды, ведь действительно никто и ничего не писал, и все он по-геройски сочинил, чтобы случай получился поговорить. Он ведь никогда и самому себе не сознается, что толкало сюда вернуться. Зазорно принимать то, что те чувства, толкающие всякого героя на свершения, надоедают теперь и его сердцу. Бакугоу рыкнул, чувствуя тотчас, как мокреют горячие ладони его от злости. Скалится совсем не доброжелательно и встряхивает несчастного неприятеля снова, приподнимая его за ворот, отчего тот жалко-жалко совсем трещит. Тело его легонькое, и на рост ему точно поскупились. 一 Я не создавал никакого шума, потому что я тут только тогда случайно проходил, когда ты сумел тоже сюда прийти. 一 говорит Си совсем странно подбирая слова и очень тихо, что вдруг чрезвычайно трудно сдержать горячечный порыв подкрутить ему шею для пущей громкости. 一 Ищу кота, потерялся. Понимается неприятно и липко, что мимо, и что не вышло оправдать поступок и грубость свою, и Катсуки злостно отпускает худое тело его, положительно совсем ерундовое на вес. Стиснутая им у горла ткань простенькой накидки вдруг плотно облепливает необыкновенно для парня узкие плечи, и в ловком уме героя складывается ядовитое почти сомнение. Одного скромного мгновения хватает ему, чтобы сообразить, и широкая ладонь Бакуго стискивает тотчас чужую шапку сверху, точно усмиряя, чтобы не рванул прочь. Черные глазища напротив в изумлении и яростной догадке, в неподдельном точно ужасе округляются. Пришедший грубый гость тогда отпускает лацканы плешивого пальтишка его, а дальше стаскивает шапку и оттягивает маску…       «Девчонка!» Из-под шапки той выпадает сбитый перекрученный хвост, а сбежавшая с белого, как полотно, личика марля открывает ласковые и аккуратные девчоночьи уста. И Бакуго искренно теперь изумляется, ухватившись крепко за плечи ее, отчего-то вздрогнувшие. Парень надавливает сильнее, подбирает домысли, что выпали из головы Катсуки, точно фарфоровые какие-нибудь сколки.       «Красивая». Разлет прямых черных бровей над ровным носом и черными взглядами. Совсем не полные, по-детски небольшие губы, строго высеченные на лице и от настигнувшего ее удивления еще расслабленные. Под глазами таяли аккурат тени, совсем отчего-то не изувечивая красоты их, с крапьями очаровательных веснушек. Бакуго видел веснушки чрезвычайно редко, он настолько засмотрелся вдруг, что и думать забыл о каком-нибудь там Деку с идиотскими, уродливыми пятнами на щеках! Только милые черты ее принимают вдруг злой чрезмерно очерк, а запястия его под рукавами куртки трогает ткань перчаток в катышках. Девчонка тогда отталкивается от него и выкручивается, точно ужаленная. 一 Пошел вон! 一 грозится полным теперь голосом, и Катсуки различает не токийский совершенно у ней диалект. 一 Это ты сейчас у меня вон пойдешь, чертова дура! 一 тот злится и сильнее хмурится, оглядывая убогонькую одежку ее. Румянец со щек от очарования ею тотчас сходит, и Бакуго закипает сильнее. Тычок под колено ему и шум за ушами ветра (непременно со снегом в лицо) тотчас отрезвляют от все еще разгоряченного, совсем мальчишеского помутнения. 一 А ну стоять. 一 и он хватает ее, как она порывается уйти, 一 хотел за воротник 一 за волосы. 一 Нет, пусти! 一 вдруг визг до того громкий, что он смиренно слушается тотчас и отпускает: столько больной и надрывный получился у ней вопль. Топорно только после вспомнив, что твердо решил не пускать никуда, тормозит девчонку за плечи наново, завидев, как она на костлявых ногах своих собирается дать деру. Ему кровно хотелось самого себя оправдать. Начто Катсуки Бакуго пришел сюда, однажды случайно завидев тут хрупкую фигуру, совершенно не уверенный, не показалось ли ему или то оказалось только лишь странным воспалением в юношском воображении его? Раз он тут заявился, то, убедительно, только от чувства геройского долга. Оно недавно совсем начало мучить докучительно совесть, с возрастанием и трудном переходе от отрочества, где еще простительным было кичиться, к юности, где осязаемой становится суровость насущного с бедами и горем, от которых черствеет наивность. Никакой решительно герой не оставил бы человека в беде, потому только Каччан 一 соображалось в горячке теперь ему самому 一 не прошел мимо и вернулся. А когда бы это был преступник, то (опять же!) геройская обязанность его заключается в том, чтобы защитить людей от нечаянной неприятности. Откуда только взялось убеждение у него, что кто-нибудь, кого он увидел (если, конечно же, действительно увидел), остается все еще здесь, а не ушел тотчас, как его заметили? Бакуго ведь зуб дает, что совершенно точно они встретились взглядами: сильно и ощутительно.       «Я пришел сюда именно потому, что надо разобраться как следует. Затем, чтобы…» 一 Зачем ты сюда пришел? 一 Не знаю я! 一 он рывком ее тянет на себя, обходит, становясь к ней лицом, вглядываясь, а та вздрагивает трепетно в руках его, совершенно недоумевая, что от нее хотят, натягивая рачительно маску. 一 «Да зачем оно ей вообще надо?» Теперь непонятно, что выражают черные глазища ее, они только смотрят на закипавшего внутренне все сильней Бакуго, изучают внимательно и пристально. Он в них ничего совсем не может отличить, кроме темноты и смятения. Юноша стаскивает перчатки свои, совершенно мокрые от нитроглицерина, с потеющих со злости и раздражения рук (ажно и начали подмерзать ладони) и сует их в карман. Глаза у ней пугливые, такие, что видно подчас, что ей есть что скрывать и от чего убегать. Бакуго сдерживает злобу внутри стоически, с поджиманием тонких губ своих. Ему теперь явственно понимается, что он прав в необыкновенности ее, остывшей на впалых щеках, и в замеревшей усталости под веками. Девчонка не понимает, что он от нее хочет, да и кто ему самому бы разъяснил правильно все стремления его? 一 В моих полномочиях тебя отвести в ближайший участок. Я ждать не буду больше, пока ты решишься басни мне рассказать какие-нибудь новые про кота или собаку, поняла? Ей, мнится, ни по чем все слова его, и она только нелепо уставилась в снег под ногами своими, совершенно чистый, отличный от мутной грязи в духе ее, скрытом в нескладном маленьком теле. 一 Хорошо. Только не трогай меня. Обещаю никуда не убегать. Моя причуда есть дефектной, и мне трудно... с ней совладать, стой подальше. 一 голос у ней как-то примялся и точно дрогнул, положительно она хотела зарыдать или столько испугалась.       «Бестолковая чертова дура, нахрена только я сюда заявился?!» И Катсуки Бакуго осознал теперь совершенно, насколько правильно задавать изначально вопрос «зачем?», чтобы теперь вот так не цепляться к дефектной девчонке. Ему тогда, как она начинала говорить, отчего-то почудилось, что теперь ему не избавиться от нее никогда, будто она еще и несет вместе со своим никчемным роком страшную заразу.