Николенька

Вместо месяца, отпуск Якова длится ровно две с половиной недели. В понедельник ему звонит Бенкендорф и просит его взять дело. Невеста знакомого депутата. Как будто в отделе не осталось ни одного следователя, кроме Гуро. Яков вздыхает, печально смотрит на приготовленный завтрак на двоих и соглашается. Если не он, то, видимо, никто. Впрочем, отказываться от завтрака, тем более с Колей, было бы глупо. Парень выходит из душа, спокойный и улыбчивый, ещё не зная, что у Гуро не слишком хорошие новости. Вчера они с Яковом весь день ходили по Петергофу и Коля, как самый натуральный экскурсовод рассказывал всё и обо всём. После приехали к Яше, поужинали, посмотрели футбол…ну как посмотрели. Смотрел Гуро, а Коля сполз на диване и заснул. Будить его мужчина не стал, просто накрыл мягким пледом и ушёл к себе в спальню. Утром случился немного неловкий разговор, полный нелепых извинений со стороны Николая, попутно сбивающегося с «ты» на «вы». К счастью, Гуро сумел донести до него, и притом быстро, что ничего страшного не случилось и всё в полнейшем порядке. Яков, по старой привычке, параллельно еде начинает делиться с Колей положением дел: — Слышал об убийстве девушек на окраине города? Три жертвы, в новостях убийцу называют серийным маньяком — Чёрным Всадником, — Яша морщится. Ох уж эти СМИ с их любовью придумывать прозвища. Коля кивает, буквально чувствуя, что такой разговор не приведёт ни к чему хорошему. — Дело не моё, в общем-то. Территориально не моё, но раз уж я выхожу на работу, то думаю, может поговорить с начальством и забрать его себе? Месяц прошёл, а оно с мёртвой точки не сдвинулось. — Как это на работу? У тебя ещё полторы недели, ты сам вчера говорил, — хмурится Гоголь, — и вообще, зачем тебе дело, которое, ну, не твоё. — Только что позвонил начальник, сказал, что у нас кадровая несостоятельность, но я подозреваю, что ему на уши накапали, что кроме меня никто нормально работать не будет. Сейчас нужно съездить на место преступления одно, глянуть что и как. Если быстро разберусь, то смогу надавить и забрать себе дело. Отвезти тебя домой? — Яша поднимает взгляд на парня. Тот смотрит с осуждением, скрестив руки на груди. — Ты сам хочешь работать. Вон, уже планы начал строить, как дело отберёшь. Зачем только отпуск брал, если отдыхать не любишь, всё на работу тянет? — Я не брал отпуск. Меня отправили почти принудительно. Но да, моя работа приносит мне удовольствие и удовлетворение, так что я хочу в отдел. Коля хмыкает. — Не хочу домой. Возьми меня с собой, ну, на место преступления, — предлагает Коля, хитро глядя на мужчину. — Ага, конечно, — фыркает Яков, приняв эти слова за шутку, — чтобы ты мне все следы затоптал, все отпечатки перемазал, или, ещё чего похлеще, своих понаоставлял. — Я серьёзно, Яш, — и Гоголь действительно выглядит так. — Коля, — мрачнеет Яков, — если опустить банальную незаконность подобного поступка, то, тебе просто незачем смотреть на труп, незачем слышать всё то, что там происходит. К тому же, работы с бумажками в итоге больше, чем на месте. — Но ты проспорил мне желание! — вспоминает вдруг Гоголь двухдневной давности спор по поводу победы каких-то команд по футболу, названий которых он даже не помнил. — Коля, да ты из противоречия мне назвал команду, которая вообще не имела шансов на победу. И я уже сказал тебе, это незаконно. Выбери что-нибудь другое, что угодно. Хочешь, в ресторан сходим или на выходные съездим куда-нибудь? Но пытаться переубедить в чём-то Гоголя, как оказалось, так же бессмысленно как орать на стенку. — Команда победила. Ты должен мне желание. И я не хочу никаких ресторанов, я хочу поехать с тобой на место преступления. Гуро смотрит ему в глаза. Думает. — Какой пассаж! — с толикой досады и восхищения одновременно бросает Яков, выходя их кухни. И уже из гостиной, повышая голос, говорит, — Пять минут на сборы. На твоё счастье там совсем нет крови. Коля считает это своей личной победой, а Яков досадует на себя за то, что вообще позволил парню такую топорную манипуляцию. Нечего ему делать возле трупа, но… Яков держал даже свои самые глупые обещания, вроде выполнения одного желания. Ну что может пожелать парнишка вроде Николеньки? Кто же знал, что это будет поездка к трупу. Яков облачается в более официальную одежду: чёрный костюм, белая рубашка, любимое пальто. Донельзя счастливый Коля обнаружился в коридоре. Яков оглядел его сверху вниз и снял крючка свою кожанку, отдавая её Гоголю. — Конец сентября, надень куртку. И надо сказать, куртка Яши на Коле смотрелась замечательно. Ну и выглядел он поприличнее, чем обычно, хотя и несколько бунтарски. Пока они ехали до места, Яков раздавал ценные указания: — Значит так. К трупу близко не подходить, ни с кем беседы не заводить. Если кто-то в форме спросит кто ты и что делаешь здесь — говори, что мой протеже. Моё имя обычно пугает людей. Но в идеале, конечно, ты вообще не должен отходить от меня дальше чем на метр. Я отвечаю за тебя головой. Ничего не трогать, нигде не лазить. Опера наши шутят похабно, даже если скажут что-то тебе или про тебя — не обращай внимания. Коля на всё кивает и не может сдержать улыбки, практически пялясь на такого серьёзного сейчас Якова. Он снова одет официально, аккуратно причёсан и эти его тёмные очки… Коля искренне восхитился. Они приехали почему-то в загородный дом, рядом с которым была конюшня и ещё какое-то здание, назначение которого Коля не знал. Уже в здании, распахивая двери, Яша будто знал куда идти. Ориентиром ему служили голоса и натыканные то там, то тут полицейские, которые вежливо здоровались с Гуро и не задавали вопросов по поводу идущего рядом с ним Коли. Просторный зал, камин и параллельно ему тело, с явным рисунком трупных пятен. — Как идёт? — бодрым голосом спрашивает Яков, кивая присутствующим людям. Белокурый мужчина в кителе оборачивается и смотрит на Гуро с явным удивлением. — Прекрасно, Яков Петрович. Не ожидал вас здесь увидеть, — он хмурится и скользит взглядом по Коле, но спрашивать не решается, только отворачивается обратно к телу. — Рассказывайте, Ковлейский, — хмыкает Яков, натягивая непонятно откуда взявшиеся белые перчатки и присаживаясь рядом с трупом. Ковлейский, вытянувшись по струнке, слабым и негромким голосом, в котором явно слышится страх, докладывает: — Аташинская Елена Дмитриевна, двадцать семь лет. Смерть наступила в результате удушения не более восьми часов назад. Частично подверглась воздействию огня в области правой руки. На шее — следы удушья, на руках — множественные гематомы. Больше информации вам только Данишевская даст. — Она в отпуске, — хмурится Гуро, понимая, что работать придётся без Лизы и без своей команды, если Бенкендорф не подсуетится. Из задумчивости его вырывает резкий голос туповатого следователя Ковлейского: — Вы что, журналист? Молодой человек, прекратите писать, вам тут вообще не место! Яков оборачивается и видит, как следователь отбирает у Коли его записную книжку, которую тот всегда носит с собой на случай вдохновения. Ковлейский смотрит на написанное, кривится, а потом протягивает книжку обратно Гоголю со словами: — Ебанутый какой-то… — Ковлейский, за языком следите! — рычит Гуро и отбирает несчастную книжку. На белом листе всего три слова: «Вулкан. Крест. Барашек» Он усмехается уже мягко, тут же остыв, и смотрит на Колю хитро: — А что это, Николай Васильевич? Коля прячет взгляд, явно думая, что за это его сейчас если не вышвырнут, то как минимум обругают. С губ вырывается тихое: — Оно само… У Яши вырывается смешок, но он поворачивается к коллеге и, пытаясь сделать лицо серьёзнее, спрашивает: — Вам действительно эти слова ни о чём не говорят? Ковлейский вздыхает. — Яков Петрович, вы конечно самый лучший следователь, но тут и так всё ясно. Убийство при ограблении. Вон, технику всю вынесли со всего дома, да и все ценности наверняка. Застала врасплох грабителей, вот они её и задушили. Тут к гадалке не ходи. Ну что, Яков Петрович вы так смотрите издевательски? Вулкан — это её конь. Ну что вы ещё от меня хотите услышать? — Да, собственно, я уже сделал выводы о ваших интеллектуальных возможностях, — хмыкает Яша, — техники и ценностей нет, потому что она переезжала. В некоторых комнатах коробки с вещами, какие-то уже запакованы и подписаны. Вулкан — действительно конь, причём не абы какой. Участвовал в скачках. Но девушка конным спортом не занималась, она ресторатор, а у коня был наездник. В одной из комнат, через которую мы проходили на стене огромная коллекция фото, на которых часто мелькает мужчина. На одной их них он и покойная в одинаковых синих футболках, у неё на футболке надпись «барашек», наверное потому что она кудрявая…была. А у него — «козлик». И крест поверх одежды на всех фото. А знаете, что ещё напоминает крест? Гематомы на её ладони, той, что не обуглена. Дальше…белый шёлковый пеньюар, синяя лента на глазах. Скорее всего её убил тот, с кем она была близка. Подите фото рассмотрите что ли, этих двоих связывали едва ли только рабочие или платонические отношения. А, и если вы не знаете, Аташинская была невестой Зорина, депутата. Поэтому здесь я…связи, да, Ковлейский. А вы думали мне в отпуске плохо сиделось? Яков резко поднимается и отходит на пару шагов от трупа и пялящегося на него в немом удивлении следователя. Смотрит на Колю с хитрецой. — Николай Васильевич, может неправильно вы выбрали направление? Надо было в юриспруденцию, а потом к нам в отдел. Быстро бы карьеру сделали, — в глазах Гуро пляшут бесенята. Он уже и позабыл о том, что не хотел брать Колю с собой. — Яков Петрович, — подчёркнуто вежливо говорит Коля, чуть улыбаясь, — Я всего лишь наблюдательный. Этого недостаточно, чтобы быть следователем. А слова…это «якори» для воспоминаний. Вас они натолкнули на выводы, но это всего лишь случайность, уверяю. Гуро смеётся. Он возвращается к Ковлейскому и со снисхождением командует: — Найдите наездника, допросите, надавите, скорее всего вскоре признается, это если сам не приползёт с чистосердечным. А судмедам собрать из-под ногтей материалы, она его царапала… Если генетический материал совпадёт с подозреваемым, то вот и дело раскрыто, если нет, будем думать дальше. После этого Яков всё же осмотрел полностью всю комнату, а потом ещё несколько раз прошёлся по дому. Раздал указания другим полицейским и Ковлейскому и вышел из дома, прикуривая. Коля стоял неподалёку, на крыльце, записывал идеи, вдохновлённый и очарованный работой Яши. Сзади подошёл какой-то мужчина и откашлялся, привлекая внимание к себе. Коля вздрогнул и поднял взгляд. Перед ним стоял человек с фото, которое Гоголь видел в квартире Якова. Мужчина упоминал имя… Бинх? Алексей. Нет, Алексей это муж Лизы. Значит это Александр. — Дай угадаю, — тихо сказал он, косо поглядывая на Якова, — ты — Коля, парнишка, с которым в последнее время всё время зависает наш Яша. Коля ошарашенно кивает, удивляясь тому, что друг Гуро вообще знает его имя и про то, что они с Яковом много времени вместе проводят. — Александр Бинх, будем знакомы, — представляется мужчина уже разговаривая нормально, без доли угрозы или неудовольствия, — Чем же ты Яшу так зацепил, что у него глаза горят похлеще чем от интересных дел? — со смешком спрашивает Бинх, но, видимо, вопрос риторический, потому что он продолжает, — мои парни сказали, что ты этого тупицу Ковлейского всего тремя словами сделал. Видимо, есть в тебе что-то. Нравишься ты Яше. Не разочаровывай его. Бинх отходит к Гуро, оставляя парня в смешанных чувствах. Что бы ни имел в виду Бинх, Коля и сам не хочет разочаровывать Якова. За очень короткое время он так привязался к Гуро, что теперь не понимал что с ним станет, ведь больше Яков не сможет быть рядом с ним дни напролёт и раскрашивать его существование своей улыбкой, шутками, своими рассказами и мудростью, которая сквозила в тёмно-карих глазах. И, кроме того, Гоголь до сих пор не понимал, как, хотя бы про себя, ему стоит называть Яшу. Знакомый? Слишком обезличенно. Коллега? Совсем нет. Друг? Не совсем то, хотя уже рядом. Наверное просто близкий человек. По мыслям, по духу. И их обоих не смущает такая колоссальная разница в возрасте, ведь им комфортно общаться. И Коля млеет, когда Яков, пусть и так редко, позволяет себе прикосновения. Когда приобнимает за плечи или слегка касается руки, когда они сидят плечом к плечу на диване. Коля позволяет себе больше: порывисто обнимает, не встречая сопротивления. Прикосновений ему не хватает, но сказать он прямо не может: как это вообще будет выглядеть? Так вот и топчется на одном месте. А теперь Яков опять уйдёт с головой в работу и скорее всего их встречи сильно сократятся, а после и вовсе исчезнут. Коля не питал себя иллюзией, что он для Якова интереснее работы или хотя бы на одном с ней уровне. Яков про работу как-то сказал: «Она моя супруга и я ей верен буду до конца», а Коля, смеясь, обвинил его в плагиате Холмса. Хотя, если так подумать, Гуро и был таким русским Шерлоком питерского разлива. Мужчину и уважали и даже побаивались, насколько понял Коля. И он определённо отличался острым умом, хотя это Гоголь знал давно. Яков же перекинулся парой слов с другом, а потом вернулся к парню с острым желанием уехать из этого места побыстрее. Коля не возражал: он был полон идей и под завязку набит вдохновением, так что даже по пути писал некоторые мысли в свою книжку, пока Гуро задавал вопросы и сам рассказывал что-то. — Так ты действительно просто слова записал? Как ты их там назвал, «якори»? — выспрашивает следователь, просто не понимая, как Коля мог так точно попасть в цель, успев написать только три слова. — Ну, это такие яркие детали. Я просто написал их, чтобы не забыть. А ты? Это нереально круто, то, как ты сложил всё в цепочку. — Это заняло бы намного больше времени, если бы ты меня к мыслям не подтолкнул своими словами. Случайность, но какая впечатляющая, однако. Может периодически брать тебя на места? Вдруг ещё какие детали приметишь, следствию поможешь, — задумчиво говорит Яков, выруливая к дому Коли. — Я был бы рад помочь, — весь будто светится Николай, искренне улыбаясь, — а ты ведь не хотел меня брать. — Это незаконно, — напоминает Яков, хмыкая. — Если я правильно понял, то закон там это ты. И никто даже не спросил про меня, кроме твоего друга. — Ты с Сашей разговаривал? — хмурится Яков, удивившись. Бинх ни словом не обмолвился. — Он просто поздоровался, — пожал плечами Коля. Они выходят на улицу, Коля домой, а Яков — чтобы покурить. Он всегда курил, когда отвозил Гоголя домой. Просто нужно было постоять и вычистить мысли. К тому же, сам Коля не курил и запах не любил, так что рядом с ним мужчина был напрочь лишён возможности подымить в желаемое время. Но Коля не идёт домой. Наоборот, подходит ближе к Якову и тоже облокачивается на капот, нахально, но боязливо отбирая у Гуро сигарету. Тот с усмешкой, вопросительно приподнимает бровь, но обратно не забирает. Коли слишком многое позволено, даже такое поведение. — Яша, — мягко начинает Гоголь, — я боюсь твоей работы. Она заберёт всё твоё время. Я понимаю, я очень эгоистично хочу твоего внимания, чтобы ты всё время проводил со мной. Это тупо, по-детски, я понимаю это ну…не очень нормально. Но с тобой так спокойно! Я не знаю, что будет со мной, если ты уйдёшь весь в работу и забудешь про меня. «Прекрати драматизировать, Коля» — так и хочется сказать Гуро, но он молчит. Коле едва за двадцать, он ранимый и по-своему одинокий парень, он привязался к Якову. Грубо нельзя. К тому же, мужчина вовсе не собирался забывать о Коле из-за работы. Но даже если бы и так… Парень не понимает пока что: прожить можно без любого человека, как бы ты не был привязан к нему. Вопрос в том, насколько долго будешь отвыкать. От кого-то — пару дней, недель, месяцев. А воспоминания о других будут мучить годами. Но человек привыкает ко всему. Однако вместо этого он просто тянет Колю к себе, обнимая и утыкаясь в волосы парня. — Всё с тобой будет в порядке. У тебя есть мой номер, ты знаешь где я живу, где работаю. Я никуда не денусь. К тому же, раньше я жил работой, потому что мне не с кем было проводить свободное время. А теперь…теперь есть. Эти слова звучат безумно, хоть они и правдивы. Такие вещи говорят возлюбленным, но не…кому? Другу? За две недели общения Яков так людей не называл. Не знакомый так же. Не коллега, не приятель. По всему выходила весьма странная вещь. Отношение у Якова к Коле было такое, словно он влюблён. И Коля, как ни странно, отвечал ему совершенно тем же. Иначе к чему такие нежности, такие разговоры, такая отчаянная привязанность. Они стоят, не размыкая объятий. Парень просто не мог отпустить от себя близкого человека, понимая, что даже не знает, когда они вновь смогут увидеться.