Николенька

Разговор с мужчинами Лизы был презабавнейший. Саша, как всегда, много матерился, но улыбался так солнечно и весело. Лёша сидел задумчивый, но отнюдь не грустный. Он бросал иногда тёплые взгляды на любовника, порой обнимал его, да так нежно, что Бинх на пару минут даже затыкался. Данишевский практически ничего так и не сказал, кроме того, что он вырос один в семье и ребёнка хотел сколько себя помнил. Саша же разливался соловьём, будучи человеком общительным и открытым, по крайней мере для тех, кому он доверял. Так что Яков для себя узнал много нового: и про детский дом, в котором он рос, и про то, как Бинх мечтает «завести, блять, нормальную семью с людьми, которых я люблю и с мелким, которого я смогу обеспечить всем, чего не было у меня». В общем и целом, как понял Яков, проблемы у них не было и Лиза зазря волновалась о реакции этих двоих. Новость они восприняли на ура. Хотя были шансы, как говорила сама Данишевская, что ребёнок может просто не родиться из-за пороков в развитии, но Гуро надеялся, что обойдётся. Первые два раза были неудачными, так может хоть на третий всё будет хорошо. Уже ночью, упав на собственную постель, Яков размышляет о том, чего же ему не хватает в жизни. Работа есть, друзья, которые по совместительству являются и семьёй. Но чего-то нет. Романтики этой глупой, как в юношестве, когда за понравившейся девушкой с цветочками да конфетками бегаешь, когда вечером с гитарой идёшь на квартиру, чтобы там всю ночь играть и ловить на себе заинтересованные взгляды. Чтобы все эти эмоции, переживания. Ишь, Яков, чего захотел. Не двадцать тебе. Нельзя уже так. Работа, мать её, ответственность за себя и других, дела важные, да разгребание проблем. Ей богу, лучше бы наверное никогда не выходить из того возраста, когда отношения тебя волнуют поболее учёбы, а мозг так затуманен развлечениями, что свинцовых мерзостей жизни как-то и не замечаешь. Ни политики, ни беззакония, ни коррупции, — ничего. И всё-то весело, всё замечательно. А тут эта противная взрослая жизнь, чёрными склизкими щупальцами оплетающая все мысли. И чувства ещё эти к парню. Со скрипом, конечно, но Яков себе признался, что что-то есть. Не дружеское, а именно романтическое. Это выводило из себя, но Гуро знал твёрдо: он не станет приставать, не станет все свои чувства на парня вываливать. Он не будет Коле жизнь портить. Гоголь молод, красив, талантлив. Да и сомнительно, что ему вообще мужчины нравятся, тем более те, что чуть ли не в отцы годятся. А он со своими чувствами перебьётся как-нибудь. Выдержка у Яши была железная. Он точно знал, что не сорвётся, какие бы фортели парнишка не выкидывал. Как бы не обнимал, как бы не прижимался, что бы не говорил. Хотя если скажет, что тоже чувства есть… Яков оборвал себя на этой мысли. Не скажет, чушь это, даже думать не стоит. Ночь проходит бессонно. Только под утро Гуро впадает в поверхностную дрёму, но тут уж будильник вырывает его. Новый день, новые проблемы, новое дело. Последнее в большей степени радует, нежели огорчает. Но ехать знакомиться с новым судмедом… Лизу вытаскивать из дома не хочется, было бы не красиво, хоть Данишевская и согласилась. И тут Якову приходит в голову интересная мысль. Он набирает личный номер начальника и терпеливо дожидается, пока тот возьмёт трубку, предвкушая занятный разговор. — Доброе утро, Александр Андреевич, надеюсь не разбудил? — Нет-нет, Яков, всё в порядке. Ты чего-то хотел? — очевидно всё же разбуженный Бенкендорф тянет в трубку. — Хотел узнать, подготовлены ли все бумаги о переводе дела, кто из судмедов мне достался в наследство после прошлого следователя и ещё кое-что. Вы обещали содействие, помните? У меня на примете есть молодой человек, чьи способности выходят за грани понимания, однако я нахожу его наблюдательность очень полезной. К тому же, мой секретарь в отпуске, а мне нужен кто-то, кто мог бы возиться с мелкими поручениями. Начальник на том конце тихо посмеивается от обилия информации. — По порядку, Яков. Все бумаги со вчерашнего вечера на твоём столе в управлении, судмеда два — Леопольд Леопольдович Бомгарт и Светлана Алексеевна Карпович. А по поводу секретаря, так ты мог попросить сразу же — мигом бы тебе кого-нибудь выделили. Зачем с улицы-то подбирать? — Мне нужен конкретный человек, Александр Андреевич, — настаивает Гуро. — Ну бог с тобой, бери кого хочешь. Ты, главное, дело раскрой. А остальное, знаешь, не принципиально. На этом их разговор заканчивается и Яков с чистой душой звонит Коле, предлагая ему работать вместе, «более-менее официально». Конечно, Коля соглашается. Он смеётся по-детски счастливо, будто ему пять и Дед Мороз принёс ему самый желанный подарок на Новый год. Оформление бумаг не занимает слишком много времени, так что потом они отправляются в «банку» — округлое здание, морг, где обитают их судмедэксперты. С лица Гоголя не сходит выражение безудержного интереса и Яков мягко пеняет ему перед входом: «лицо попроще, Коль». Якова знают и пропускают без проблем, а вот на парня косятся с удивлением и вопросом. Но слов Гуро «он со мной» оказывается достаточно, чтобы и Колю пропустили тоже. Нужный кабинет находится быстро. Белая дверь, чёрная табличка. Яков вежливо стучится и, не ожидая ответа входит. Кабинет, три стола. Один — тот, за которым обычно работает с бумагами Лиза, пустует. Данишевская в отпуске. За столом напротив — грузный мужчина, сладко спит, откинувшись на спинку кресла. За самым дальним столом, не отрываясь от компьютера, сидит белокурая женщина. Она поворачивается к вошедшим только когда они подходят ближе. Коля невольно отступает на шаг, встречаясь с ней взглядом. Блондинистые волосы по плечи, тонкие черты лица, острые скулы, холодный взгляд льдисто-голубых глаз. Но такой же эффект, как на Колю, на Якова внешность и взгляды не производят. — Доброе утро, — вежливо здоровается он с женщиной, — меня зовут Яков Петрович Гуро, я следователь третьего отдела. Мы с вами пересекались мимоходом несколько раз, но сегодня нам придётся познакомиться чуть ближе и работать вместе. Женщина кивает и поднимается с места, протягивая руку Якову. — Карпович, Светлана Алексеевна. Вы работаете с Лизой обычно, знаю. Яков осторожно пожимает руку и чуть улыбается. — Верно. Надеюсь мы с вами тоже сработаемся. Меня интересует дело Чёрного Всадника. Труп ещё здесь? Хотелось бы увидеть. А, да, — вспоминает Яков, — Это мой протеже, он пойдёт с нами. Вы же не против? Карпович насмешливо улыбается, глядя на Гуро так, будто он не понимающий ничего ребёнок. — Как давно у следователей есть протеже? — с ярким сарказмом в голосе спрашивает она, — Впрочем, извольте. Только к трупу пусть руками не лезет. Они спускаются к телу девушки и, пока Карпович рассказывает Якову всё, что касается дела, дополняя непонятными Коле анатомическими терминами, Гуро надевает перчатки и поверхностно сам осматривает труп. Ничего нового он не видит, Лиза была права — Карпович профессионалка. — Николай Васильевич, — обращается Яков уже к Коле, задумчиво, — подойдите сюда и взгляните. Мысли есть? Коля подходит к трупу и скользит по нему взглядом, чувствуя тошноту. На глаза попадаются и порезы на шее и бёдрах и тонкий порез между средними линиями ключиц. Явно параллельные проколы толстой иглой. Зашивали? Губы, искусанные явно при жизни, ногти, расцарапанные, с облупившимся синим лаком. Но этот порез… Коле он показался знакомым. Словно он уже видел где-то такое или нечто похожее. — Яков Петрович…- шепчет он, не зная, стоит ли говорить о таких вещах, до которых он додумался, — Порез, тонкий… Там проколы параллельные, будто пирсинги были. Не знаю только, постоянные или временные. Яша удивлён, но кивает. — Больше ничего? У Коли действительно ничего, но у Карпович кое-что есть. — У первой жертвы был пирсинг-смайл, у второй — уши проколоты семь раз, у третьей параллельно ости лопатки была череда проколов, но их тоже сделали после смерти. И у всех этот порез между ключицами, зашитый золотой ниткой, — Карпович хмыкнула, — надеюсь, Яков Петрович, вам это поможет. Как это могло помочь, Яков пока не знал. Но хоть какая-то новая информация, может натолкнёт на мысли в будущем. Они прощаются, и Коля провожает блондинку странным взглядом, пока она не скрывается за поворотом. — Я её знаю, — тут же говорит он Якову, — этот ледяной взгляд ни с чем не попутать. Она в моём бывшем университете преподаёт. У меня были знакомые девочки, с юрфака. Они сначала называли её ведьмой, а потом плакались мне, что она у них больше ничего не читает. Яков насмешливо оглядывает Колю. — Ведьма? Она? — посмеивается следователь, — Профессионал, умна и красива, умеет заинтересовать. А то, что со студентами строгая — так и надо, иначе учиться не будут. Коля поднимает на него взгляд. — Она что, тебе нравится? — спрашивает он тихо, но Якову кажется, будто в голосе проскальзывают нотки ревности. Впрочем, только кажется. — Не скрою, она весьма привлекательна и интересна, — забавляясь реакцией парня на судмеда, говорит он. Впрочем, ни одним словом не лжёт, — А чего, тебе она не кажется привлекательной? Голубоглазая блондинка, высокая, статная, где-то даже властная, — продолжает ухмыляться Яков. Хотя под его смешками скрыт реальный интерес. Коле же наверняка нравятся девушки, женщины. Если Коле они нравятся… то какие? — Она холодная, — хмуро говорит Гоголь, не смотря на Яшу. Парня ощутимо кольнуло то, что Гуро нашёл блондинку интересной и красивой, — Как она может нравится? Вся такая…снежная королева. Бр. — Да брось, наверняка это маска для общения с незнакомцами. Если узнать её поближе, она может оказаться совершенно другим человеком. Мало кто ходит с душой на распашку, открытым. Чревато, знаешь ли. — Она тебе действительно понравилась, — с явным неудовольствием замечает Коля, но Гуро предпочитает думать, что ему просто показалось. А если и нет, мало ли какие причины на это могут быть. Ну не ревность точно. Коля считает иначе. Он задавался вопросом об ориентации Гуро? Получите, распишитесь, Гоголь! Вон как смотрел на эту блондинку, даром что на безымянном пальце у неё кольцо было. И интересной он находит её, и привлекательной. Тьфу! И зачем Коля вообще согласился вместе работать? Чтобы смотреть, как Яша пялится на женщин и слушать, какие они красивые? Охлаждает пыл парня то, что во-первых, он просил Якова сам, а во-вторых, что иначе они неделями минимум не виделись бы вообще. А это было ещё хуже. Около отдела Яков отправляет Гоголя в ближайший Старбакс за кофе, а сам забегает за делами, намереваясь посидеть над ними несколько дней, чтобы разобраться в тонкостях. Когда Яков выходит, Николенька его уже ждёт около входа с двумя фирменными стаканчиками любимой кофейни. На одной из них, той, которую смущенно протягивает парень следователю, размашистым почерком чёрная надпись «Яшенька». Гуро гортанно смеётся, прекрасно зная, что не напишут так сами работники кофейни, а выведут исключительно то, что сказано. После разговора о Карпович Коля сидел хмурый и даже какой-то несчастный. И даже вкусный кофе этого досадного момента не исправил. Якову в какой-то момент стало жаль смотреть на парня. — Николенька, — ласково проговорил он, — может тебя домой отвезти? Хватит с тебя на сегодня. — А ты куда? — пробурчал Гоголь в свой шарф. — К Лизе, хочу выслушать её профессиональное мнение. — Зачем тебе мнение ещё одного судмеда? Тебе же кажется снежная королева достаточно профессиональной, — Коля буквально выплюнул последнее слово. Яков морщится. Господи, что за ребячество. Это всего лишь работа. — Лиза моя подруга, мне приятно с ней просто общаться. И она так же профессиональна, но она умеет смотреть на дело под разными углами и ей я доверяю. Может я тебя всё-таки отвезу домой и Коль, не обижайся, но брать с собой больше не буду. Ты слишком эмоционально реагируешь на каждую мелочь и рационально на всё не смотришь. Я работаю. Мне некогда разбираться, чем тебе досадила Карпович и почему ты обижаешься и бесишься. У Коли широко раскрыты глаза и ему, чёрт возьми, просто до чёртиков обидно. С одной стороны хорошо, что Яков не увидел именно ревность, с другой…его отстраняют. Это плохо. Потому что вся суть работы вместе была именно в том, чтобы видеть Якова чаще. А всё из-за этой женщины! Которая понравилась Якову. Которая была старше Коли, красивее и подходящего пола. Она просто подходила Якову. А он, Коля, нет. Гоголь отвернулся и уставился в окно, расфокусированным взглядом прошивая машины на дороге. Они помолчали несколько минут, за которые Яков пятьдесят раз успел сказать себе, насколько плохая идея была вообще вмешивать Колю в это всё. Что он не поделил с судмедом? Ну, знал он её, ну не показалась она ему нормальной. И что теперь? Работа есть работа. Сам Яков относился ко всему проще: с женщиной работать было вполне приятно. А Коля…похоже было конечно на ревность, да. Да вот только такие сцены разве что подростки закатывают друг другу, но не взрослые же люди. — Ну и что мне делать с тобой? — вздохнул Яша. «Любить» — хотел бы сказать Коля, но вовремя заткнул себя. — Что хочешь делай, — сказал он вместо этого, — тебе есть дело только до работы. Яков закатывает глаза, но предпочитает игнорировать. Он всё же выруливает к дому Лизы, надеясь, что подруга будет не против того, что Коля с ним. Если парень, конечно, захочет пойти. Тот всё так же смотрит волком, но идёт за ним, как привязанный, вплоть до самой квартиры Данишевских. Лиза, которую Яков, как оказалось, отвлёк от готовки, встречает их радушно и сразу же усаживает за стол. — Черничный пирог, твой любимый, Яш, — воркует она, мягко улыбаясь, — Коля, вы не стесняйтесь, кушайте, даже Яша признаёт, что у меня получается восхитительно. А он ведь тот ещё привереда. Пирог действительно вкусный, но у Коли нет ни настроения, ни аппетита. Он грустно смотрит то на Якова, то на Лизу, давит в себе чувства и занимается настойчивым самокопанием. В беседе касательно дела он не участвует, так, смотрит в потолок, стараясь сдержать слёзы бессилия от собственной никчёмности и тупости. Ну, он сам виноват, сам всё испортил. Вот теперь и Яков будет к нему холоден, работать с ним не хочет, а потом и вовсе забудет о существовании. И останется Коля один, утонувший в своих порочных чувствах. — Коля, тебе плохо? — врывается в его саморазрушающие мысли обеспокоенный голос Якова. Очевидно, этот вопрос задаётся не впервые, да и кто знает какие ещё вопросы были заданы до того, как Гоголь обратил на это внимание. Парень хрипло спрашивает у хозяйки месторасположение уборной и буквально бежит туда, запираясь изнутри. «До чего же ты ущербное существо, Коля» — говорит он сам себе, понимая, что слёзы в общем-то нашли выход. Такие злые слёзы, которые и показать стыдно кому-то, тем более Якову. А мужчина стучится в дверь и всё спрашивает, спрашивает что с ним. Тошнит? Болит что-то? Голова кружится? Кажется, грозится выбить дверь. Сквозь шум в ушах Коля слышит, как к Якову подходит Лиза и что-то ему говорит, а потом они оба уходят. Гоголь вздыхает облегчённо. Минут десять-пятнадцать уходит на восстановление равновесия. Потом он умывается, вытирает лицо и ещё раз смотрит в зеркало. Только что немного покрасневшие глаза его выдают, но больше ничего. Он спокоен. Он в порядке. Яков и Лиза всё так же сидят на кухне, но едва увидев Колю, Гуро подрывается с места и подходит к нему, притягивая в объятия и шепча на ухо ласково: — Что же ты себе напридумывал, Николенька, хороший мой? И от этой щемящей нежности Коле снова хочется позорно разрыдаться.