Николенька

Алексея, как самого спокойного члена их семьи отправляют разговаривать с Колей. Данишевский от этого не в восторге, но понимает, что кроме него это никто не сделает: Яша по понятным причинам, Лиза себя выдаст — актриса из неё никакая, а Саша отказывается наотрез, слишком уж зол на Якова за эту выходку. Алексей берёт у Лизы запасные ключи от квартиры Гуро и едет туда. То, что он застаёт, трудно описать словами. Это не истерика, не плач, не крики… По выражению лица Коли можно понять, что он знает то, что должен знать. На Алексея смотрят совершенно мёртвые глаза физически живого человека. Данишевский думал, что это может быть трудно — сказать парню, что его партнёр мёртв. Теперь ничего не нужно говорить, но задача от этого стала только сложнее. У Коли исцарапаны все руки, местами до крови, волосы в безумном беспорядке, будто их пытались выдрать с корнями. Парень вроде бы смотрит на Лёшу, но не видит. Будто сквозь него взгляд проходит. Глаза красные, воспалённые. Сколько часов он плакал? Данишевскому становится не по себе. Он не думал, что всё будет настолько плохо, когда настаивал на сохранении тайны. Сейчас ему уже больше не кажется это хорошей идеей. На парня больно смотреть, и Алексей подходит к нему, сидящему на ковре и сжимающему в руках белую Яшину футболку. Аккуратно забирает вещь из негнущихся пальцев Коли и присаживается около него на корточки. — Мне жаль, — просто говорит мужчина. Эти слова для парня должны прозвучать приговором, подтверждением смерти любимого человека, но для самого Алексея они значат совсем другое: «Мне жаль, что мы заставили тебя медленно гнить изнутри своей мерзкой ложью». Теперь он понимает Сашу, который с самого начала был против этого. Саша, выросший без родителей, любую потерю близких воспринимал остро. Коля поднимает на него взгляд. Безумный взгляд, который Алексей не забудет никогда в жизни. — Это я виноват…нельзя было отпускать его одного, — охрипшим голосом говорит Гоголь, которого, кажется, снова начинает колотить нервная дрожь. — Ты не можешь быть в этом виноват. Алексей сжимает его плечи и силой усаживает на диван. — У меня нет для тебя правильных слов, Коль. Это…трагедия, — бог знает, как сильно Лёшу тошнит от собственного вранья, — Я прошу тебя только, не делай ничего с собой. Яша бы этого не хотел… Коля срывается опять, стоит только услышать имя. Он рыдает, сжавшись в один комок, вводя Данишевского в ступор. Он не успокаивается долго, и мужчина уже думает звонить Лизе или Саше, но Коля вдруг затихает. — Он не воскреснет, сколько бы я не плакал, сколько бы не бился о стены от боли, — внезапно говорит Коля слишком низким голосом. — Всё верно, — вздыхает Алексей, — от этого — точно нет, — не думая говорит он. Но оговорке Коля не предаёт значения. Яков говорил, что Коля, в принципе, может оставаться в его квартире сколько угодно и Алексей повторяет это, но сам Гоголь наотрез отказывается. «Я не могу здесь находится. Можно…можно я только футболку его заберу? Пожалуйста» Коля смотрит на него с тем же взглядом и Алексей не находит ни причин, ни желания, ни сил отказать. Он молча кивает, мол, бери что хочешь и тихо добавляет, надеясь, что Гоголь не услышит: — Мёртвым вещи без надобности. Данишевский отвозит Колю до дома и даже доводит до квартиры. Парень в таком состоянии, что Алексей почти уверен — он может не выдержать и сделать что-то с собой. И тогда ни сам Данишевский себе это не простит, ни Яков, ни даже Лиза с Сашей, хоть они и были против. Он долго выпытывает не реагирующего Колю на предмет наличия близких или друзей. Тот что-то бормочет об Оксане, которой Алексей тут же заставляет его позвонить. Данишевский сам объясняет девушке всё и даже ждёт, когда она приедет, буквально передаёт с рук на руки парня. Уже вернувшись домой он тянет Бинха с собой на кухню, где просто обнимает, удерживая долго, не позволяя дёргаться. — Ты в порядке? — спрашивает Саша взволнованно. Такой эмоциональности можно ожидать от Алексея разве что когда он подвыпивший. — Я не поступлю так с тобой. Я не заставлю тебя зря думать, будто я мёртв, — шепчет Лёша, ещё крепче сжимая Бинха. — Конечно не поступишь, я же тебе голову откручу, — хмыкает Саша, впрочем, тоже обнимая любовника. Он подозревает, что такое поведение Данишевского связано с разговором с Колей, но не спрашивает. В другой комнате Яков лежит на диване, рассуждая вслух: — Для начала нам нужно составить фоторобот. Тут мы договоримся с одним моим знакомым из управления, сделает без проблем. Потом, нам нужно узнать кто такая Оззи — её настоящее имя и о связи с убийцей. Девушку нужно искать черноволосую и кареглазую, с рядом колец-пирсингов от одной середины ключицы до другой, возможно с тату. Тут я точно не понял, либо она мертва и тогда преступник по этой причине съехал с катушек, либо сбежала или бросила его. Второй вариант кажется мне куда правдоподобнее. Дальше нужно отследить последнюю активность телефонов жертв. Он сказал, что пока делал надрез, телефон был включён. Может нам удастся раздобыть немного информации. Или, чем чёрт не шутит, определить место, где он труп готовил, чтобы выставить. И вообще, не может его никто из пирсеров не знать: уж больно запоминающаяся личность: татуировка инь-янь на шее, кольцо в носу, тоннели, борода и волосы в хвост забраны. На вид лет тридцать, высокий, худой. Лиза кивает, делая записи на листке. — Вот что, Яшенька, — мягко говорит она другу, — всё это замечательно, но этим займутся Саша с Лёшей. А ближайшие трое-четверо суток максимум что ты будешь делать это координировать их отсюда. Гуро вскидывается, явно намереваясь протестовать, но Лиза тут же продолжает: — Либо ты сидишь здесь по своей воле, либо я сдаю тебя Коле, который, примчавшись сюда, тебя уже никуда не выпустит. Итак? — Ровно два дня, — щурится Яков. — Даже с лёгким сотрясением мозга лежат неделю, — фыркает Лиза, — ты у нас следователь-дознаватель. Вот лежи и дознавайся. Добегался уже. Яша с Лизой спорить не рискует. К тому же чувствует он себя и правда не очень хорошо. Порез на руке ноет, голова кажется чугунной, и хочется спать, всё же больше суток на ногах. Он берёт в руки телефон и набирает номер брата, думая о том, как правильно сформулировать то, что он должен сейчас сказать. Как ни странно, несмотря на занятость, телефон берут сразу. — Здравствуй, Олег. Это Яша, — говорит он в трубку уставшим голосом. — Да я по голосу узнал, — отзывается брат и куда-то уже не в трубку кричит, — Серёжа, со сцены слезь! Прости, Яш, работа. Ты хотел чего-то? Яков хмыкает. Как всегда любимая работа. Впрочем, не ему судить. — Да, Олег. У меня тут непредвиденные обстоятельства. Скорее всего тебе сегодня позвонят и скажут, что я мёртв. И что тебе, как родственнику, необходимо приехать, подписать бумажки и прочее. — Чегооо? — тянет Меньшиков удивлённо. — Ситуация вышла из-под контроля, пришлось сфальсифицировать свою смерть. — Ничего себе у вас там ситуации, — цокает языком Олег. — Да. Я понимаю, ты занят, работа, но сейчас действительно нужна твоя помощь. — Я через три дня буду в Питере и так, у меня гастроли. Раньше не смогу, прости. Уладим всё как приеду, договорились? — Да, спасибо. — Ну ты и влип, Яш, — тихо говорит Олег, и Гуро не видит этого, но готов поспорить, что брат закатил глаза. Ещё через пару часов его просто вырубает. А может это Лиза подмешивает что-то в чай? Не столь важно. Он просыпается под вечер, укрытый пледом и с подушкой под головой. Долго не открывает глаз, хотя в комнате явно темно. Думает. О ситуации и о Коле. Знал же, знал, что парень слишком чувствителен. Знал, что мягкий, болезненный, беспокойный, с целой кучей страхов. Знал и всё равно заставил страдать. В то, что Коле будет плевать на его смерть как-то не верилось. Слишком уж привязался Николенька к нему, да и он сам… Хотелось прямо сейчас позвонить парню, извиниться, сказать что это всего лишь недоразумение, что так нужно. Даже думать о том, что переживает Коля было само по себе больно, а уж о том, что это сам Яков обрёк его на это просто тошно. Утренние Лизины слова задёрнули ниточку в душе, ведущую прямиком к болезненным воспоминаниям. Но этого было мало. Рита… Ему было двадцать девять, ей двадцать пять. Он её действительно любил, а она…она ему позволяла. Благодушно. Не гнала от себя, обнимала и целовала, но говорила что они не должны быть вместе. Что где-то есть их собственные люди. Она всё романтизировала, может в силу возраста, а может потому что была такой сама по себе. Её убили случайно, даже не на работе. Просто ограбление магазина, а она попалась под шальную пулю. Случайность, но какая же горькая. Смерть самого Якова была выставлена точно так же. Вот только Коля не был таким же морально сильным, каким был Гуро. Николенька…что он может с собой сделать? Хотелось на всё плюнуть и просто поехать к нему, успокаивать, обнимать, уверять что он жив и всё в порядке. Чёрт. Яков кусает губы и стягивает с себя плед. На кухне сидят Алексей и Саша, обсуждают дальнейшие действия. Лиза слушает их, исправляет, уточняет моменты. Они все выглядят сосредоточенно. Но на Яшу обращают внимание сразу: усаживают, Лиза коротко осматривает его, задаёт дежурные вопросы о самочувствии. Алексей рассказывает про Колю. Яков сжимает руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладонь. — Нужно поскорее поймать его… — шипит Яков, злой на себя за свои же собственные решения. Простит ли его Коля за этот ад, что Гуро ему устроил?

***

Оксана непонятно откуда притаскивает странные таблетки и поит ими Колю, после чего тот засыпает на пятнадцать часов. После случается ещё несколько истерик и девушке приходится отзваниваться на работу, чтобы взять пару выходных. Ей кажется, что у Коли поехала крыша. Он то плачет, словно дитя, то молча сидит, уставившись в стену, то шепчет-бормочет что-то невразумительное. На него страшно смотреть, он не в себе. Но оставить его одного нереально — у Оксаны складывается впечатление, что тот пойдёт лишать себя жизни тотчас, как останется один. Вот она и не отпускает его от себя, только поит, чтобы от обезвоживания не умер. Попытаться его накормить сейчас занятие всё равно бесполезное. Девушка укладывает его голову к себе на колени, поглаживает по волосам, успокаивающе шепчет, что всё будет хорошо. Мужчина, который позвонил ей — Алексей, сказал что у Коли умер близкий человек и Оксана грешным делом подумала что приключилось что-то с мамой парня, но нет. Коля в бредовом состоянии повторял «Яша, Яшенька» и закрадывались мысли у Оксаны странные. — Коля, Коль, так ты гей что ли? — спрашивает она, поглаживая парня по волосам. Молодой человек под руками буквально камнем застывает, молчит. А потом выдаёт «да», напряжённо ожидая ответа. Как понимает Мельникова, парень ждёт скандала, которого, естественно, не происходит. — Неожиданно, но не удивительно, — комментирует она, продолжая касаться друга мягко и успокаивающе. Бури нет и Гоголь расслабляется. — Рассказывай, Коля. Давай, тебе легче станет, — практически требует девушка. У парня нет сил сопротивляться. Он рассказывает. Про знакомство, про дружбу, про сцену ревности и признание, про зарождение отношений и про тот день, в который Яков ушёл и не вернулся. Оксана обнимает его, успокаивает как может. — Он же…он замечательный. Я его любил. Люблю. Почему он, а не я, почему? Оксана только прижимает его к себе сильнее. — Тебе…нужно попрощаться с ним. Отпустить его. Кто занимается похоронами? — девушке трудно говорить такое другу, но нужно. Он же не отпустит, он доведёт себя. Уже довёл. — Наверное Лиза и Алексей. Я не знаю. Коля понятия не имеет и даже думать не хочет об этом. Если бы не подруга, он, наверное и правда покончил бы с собой. Выпрыгнул бы из окна, повесился, артерии бы перерезал или что ещё. Нашёл бы способ. Слишком больно. Оксана сама разбирается. Звонит Лизе, представляется, расспрашивает её, говорит какие-то слова соболезнования. День. Место. Время. Коля в замороженном состоянии. У Коли больше нет слёз, чтобы плакать и нет сил на истерику. Он просто стоит на кладбище и смотрит в никуда. На деревья, на каких-то незнакомых людей, на Бинха, который выглядит так, будто его нестерпимо сильно тошнит. Данишевские, оба хмурые и серьёзные, стоят неподалёку тоже. Мужчины — ладно, но почему не плачет Лиза, он понять не может. Или тоже выплакала годичный запас слёз за эти несколько дней? Все друзья Яши, — Коля болезненно сглатывает, когда вспоминает имя любимого человека, — все они не выглядят несчастными. Бледными, хмурыми, задумчивыми, но не несчастными и это бьёт по Коле слишком сильно. Он и сам на успокоительных, но он всё время хочет кричать и буквально разрывать ногтями кожу от безнадежности и боли. Боли от того, что родного, любимого человека больше нет. Чтобы не смотреть на Данишевских он даже разворачивается обратно к деревьям, чтобы продолжить вглядываться в них пустым взглядом и натыкается на… Гоголь сглатывает снова, думая, что ему видится призрак, либо галлюцинация. Но он приглядывается внимательнее. Тот же рост, феноменальное сходство с Яковом. Но волосы светлее и лишены седины, явно покрашены, отдают рыжим. На вид лет пятьдесят, морщины на лице. Хотя само лицо, это, в принципе, менее красивым не делает. И карие глаза, почти чёрные, глубокие. И взгляд, полный горечи. Мужчина, так немыслимо похожий на Якова, стоит около его могилы. Коля застывает, понимая, что скорее всего, это Олег — единственный живой родственник Гуро. Но, господи, какое сходство. Словно они близнецы. Коля застывает и лишь наблюдает, как к мужчине подходит Лиза, как они обмениваются парой фраз и как женщина тут же отходит, серьёзно кивая. О чём они говорят, Николаю не известно, но это и не кажется сейчас важным. Он на ватных ногах подходит к мужчине, судорожно сжимая руки в кулаки, чтобы сдерживать себя, глядя на лицо так сильно похожее на лицо Яши. Он сможет. Он справится. — Извините, вы — Олег, брат Якова? — дрожащим голосом спрашивает Гоголь. Мужчина поворачивается к нему в анфас и Коля вновь вздрагивает он схожести. Будто две капли воды… Лишь разница лет в десять-пятнадцать, только и всего. — Да. А вы, простите? — Николай Гоголь. Мы с Яковом…— Коля пытается подобрать слова, — дружили. Я был очень привязан к нему. Олег рассматривает его немного удивлённо, будто понимает истинную природу их взаимоотношений. — Я не знал, что у Яши есть кто-то близкий, — отвечает Меньшиков. Он кидает короткий взгляд на могилу, сжимает зубы, всего на пару секунд прикрывает глаза и снова разворачивается к Коле. — Если вы хотите поговорить, прошу, давайте не здесь. Коля кивает и они выходят с территории кладбища под странные взгляды Данишевских. Кафе недалеко, где они устраиваются, живёт своей жизнью и в атмосферу его Коля снова не вписывается. Дикие красные глаза буквально впиваются в лицо Олега. — Полагаю, соболезнования нужны больше вам, чем мне, — тускло улыбается мужчина, — мы не виделись со смерти родителей Якова. Время от времени созванивались, но близки особо не были. И всё же, родня. Голос Олега намного мягче, чем голос Яши. Тот всегда улыбался, шутил. Этот же мужчина серьёзен. Впрочем, какие тут шутки. И всё же, его движения были другими, построение речи, даже стиль одежды. Глазами Гуро, такими же тёмными и проницательными, на него сейчас смотрел абсолютно незнакомый человек. — Простите, что отвлекаю. На самом деле я хотел спросить только одно: почему вы не общались? Яков считает…считал своей семьёй троих друзей. Олег смотрит на него с сожалением. — Я не знаю, что вам ответить на этот вопрос, Николай. Я художественный руководитель театра, актёр. Дома бываю редко, а когда бываю то стараюсь по максимуму уделить внимание жене и сыну. Я…мне не казалось, что Яша горел желанием общаться. — Когда я его встретил, он был одинок. Я пытался исправить это, но мне кажется…— Коля чувствует, как в уголках глаз появляются слёзы, — Мне кажется, что у меня не хватило времени. Коля судорожно вздыхает и поднимается, стараясь не смотреть на Олега, не видеть его глаз. — Простите, что отнял у вас время. И я…тоже соболезную. Гоголь быстрым шагом покидает кафе, а Олег ошарашенно смотрит ему вслед. Едва захлопывается входная дверь кафе, он тут же берёт в руки телефон и набирает знакомый номер. Два гудка, трубку снимают. — Яша, мне кажется ты заигрался, — ошарашенно говорит Олег, — Из-за твоей липовой смерти реально страдают люди. Мальчик этот, Николай Гоголь… выглядит как будто он тоже умер. Ты бы побыстрее уже разобрался с делами. — Не могу, — с сожалением отвечает Яша, вздыхая, — сам бы хотел. Ты не волнуйся, с ним всё нормально будет, за ним наблюдают. — А что за парниша? Возраста моего Сашуры, молодой совсем, представился твоим другом. — Это мой мальчик. Во всех смыслах мой, — расставил точки над i Яков. — Ну, ясно, — нисколько не удивившись отвечает Олег, — Яш, тебе недели хватит? У меня как раз гастроли закончатся. Предлагаю ко мне, в Москву, на недельку-две. И мальчика своего бери. Сашура вам культурную программу обеспечит по высшему разряду, пообщаемся нормально, — внезапно предлагает Олег, вспоминая слова Коли об одиночестве Яши. Мужчина чувствует вину за то, что так редко интересовался, как дела у брата, как и чем он живёт. Всё о себе, да о себе. А вышло как вышло. Яков на том конце хмыкает. — Может быть позже, когда все дела утрясём и если меня вообще Коля простит за эту фальсификацию. Я с этим напортачил чудовищно. — Если любит — простит, — спокойно говорит Олег. И Яков соглашается. Вот только достаточно ли будет одной любви. В конце концов, от любви до ненависти… А ненавидеть Якова было за что.