Оголённый провод

      — Он принадлежит мне! — Киришима — обычно добродушный, понимающий, легко идущий на компромисс и уступки, сейчас был просто в ярости. Он смотрел на своего друга (а может уже и нет) и был готов разорвать его на мелкие кусочки, потому что он посмел прикоснуться к чему-то, чем Киришима дорожит даже больше, чем раритетным постером с Алым Бунтарём. Каминари посмел покуситься на Катсуки.       — Это ещё с какого перепугу? — Каминари смотрит на него с нескрываемой издёвкой. Обычно туповатый и смешной, тоже добрый и уступчивый… он смотрит так, будто готов пойти против своих принципов и использовать свою причуду на товарище. На товарище, который, как оказалось, влюблён с ним в одного и того же человека. И в этот раз Денки сдаваться явно не собирается.       — О чём вы вообще говорите, идиоты?! — Бакуго встревает в разговор, вставая между ними и разглядывая прожигающих друг друга взглядами парней. — Что вы не поделили? Джойстик? Журнал? Хуй резиновый? С какого хера вы вообще так голосите посреди дня?!       Он знает больше, чем они и сам прекрасно понимает «почему» они «голосят». И разобраться в этом надо бы как можно быстрее. Напряжение витает в воздухе, и Катсуки будто чувствует его на вкус, будто впитывает каждой клеточкой своего тела и задыхается. Ему действительно не хватает воздуха. Благо, они в общей комнате одни, а потому их и слышать никто не может.       — Скажи, Катсу, — Киришима называет его мерзким сокращением имени только когда чертовски зол. Ну или когда хотел поиздеваться, но сейчас был явно не тот случай. — Ты спал с ним?       Сразу прямолинейно и в лицо. Бакуго не шлюха, Бакуго не блядь, Бакуго просто влюблён сразу в двоих людей и ему просто мало. Только вот как сказать об этом двум ревнивым собственникам он банально не знал. Он нервничал, строил планы, думал, репетировал перед зеркалом, старался обосновать свои слова так, чтобы в них хотя бы он сам поверил… да только вот не выходило. И решимости не хватало, и постоянно был страх, что, попытавшись об этом им рассказать, он обоих их потеряет. И он был уже близок к тому, чтобы придумать идеальный план, он почти… да кому он врёт — ничего ему в голову не приходило, эти двое «своё» уж точно не упустят и не отпустят. Два быка, прущие напролом в его сердце и рвущие его на части.       Вместо ответа Катсуки разворачивается и молча идёт к лестнице. И слышит, как они оба идут за ним. Тем лучше.       Он прекрасно слышал, как они обсуждали сперва девушек, потом отношения, потом обмолвились, что уже встречаются с кем-то особенным, описали Бакуго почти одними и теми же фразами — вот что значит «идиоты», у них один словарный запас на двоих — и тут же выпалили имя. Хвастаясь. Бакуго тогда нервно сглотнул и подумал, что лучше бы его не было рядом с ними в этот момент, но нет же, он как раз выходил из душа. Блядство.       Путь из общей комнаты до комнаты Бакуго тянется слишком долго и проходит в гробовом молчании — они оба не говорят ни слова, разве что взглядами у Бакуго за спиной перекидываются. Ну и, конечно же, сверлят этими же взглядами ему задницу, в которой оба побывали, да и не по одному разу. Два идиота. Любимых идиота, ссоры с которыми Катсуки боится сильнее всего, наверное, на этом свете. Он просто не переживёт, если у него не будет кого-то из них, как в постели, так и в повседневности.       — Да, я спал с вами обоими, и чё дальше?! — он пропускает парней к себе и закрывает за собой дверь. На несколько оборотов замка. И искренне надеется, что его голос не дрожит.       В комнате неприлично жарко и душно, так ещё и эти взгляды алых и золотых глаз, которыми его прожигают насквозь — это просто нечто.       — «Что дальше»? — хрипло интересуется Каминари, а потом подходит к Бакуго и разворачивает его к себе лицом. — Ты спрашиваешь «что дальше»?!       — Да, спрашиваю, — он сглатывает и чувствует, как его колени мелко дрожат и грозятся подкоситься. — Или вы хотите меня обвинить, что я не могу выбрать кого-то из вас?!       Он звучит неубедительно. Да, он должен был выбрать сразу. Ещё когда каждый из них признался ему в любви на чёртов день всех влюблённых и подарил шоколад. Ещё когда он с каждым из них впервые поцеловался. Он должен был сделать это с самого начала, сделать этот чёртов выбор. Но он не может. Смешно. Бакуго и «не может».       — Какого чёрта, Катсу?! — Киришима тоже подходит и кладёт руку Бакуго на плечо, разворачивая к себе и заставляя посмотреть в свои разъярённые глаза и задыхаться от его не такой уж и тесной близости. — Тебе что, меня мало?!       — Мне вас одинаково мало, — Катсуки выдыхает это даже с каким-то непонятным ему самому сожалением. — Когда я с одним, мне не хватает другого, поняли, блядь? — он пытается материться, но голос предательски даёт петуха, будто он не горячий вспыльчивый парень, а какая-то истеричка бесхарактерная. За собственные ему слова, видите ли, стыдно. Бесит.       — Хм… — подаёт голос Каминари и потирает подбородок. — А в этом что-то есть…       — Да пошёл ты!.. — Эйджиро щурится, а потом дёргает Катсуки на себя за воротник рубашки и целует. Целует глубоко, так, как умеет, так, как любит и как может. Целует, заставляя парня таять в своих руках и плавиться от всего лишь какого-то слюнообмена. До появления Киришимы и поцелуев с ним Бакуго вообще никогда не целовался и считал всё это мерзким… а потом втянулся, разрешая себя буквально засасывать при любом удобном случае.       Эйджиро целуется, кусая чужие губы, и каким-то образом поворачивается так, что теперь может смотреть на Денки в упор. Тот шумно сглатывает, шипит что-то злое, что Катсуки не слышит, потому что полностью пленён губами и языком Киришимы, который берёт своё, отдавая взамен ещё больше. Каминари тоже не лыком шит и не пальцем делан, он перехватывает Бакуго, не давая тому даже отдышаться, принимает немой вызов и сам целует своего парня, а тот вообще потерян для всего света — у него колени подкашиваются, в голове каша, а воздуха конкретно не хватает. Его приняли? Его простили? Его не бросят? Что происходит?! Он почти утрачивает контроль над причудой, но Киришима вовремя хватает его за ладони и сжимает их своими упрочнёнными, останавливая.       Каминари целуется не так, как Киришима, но не менее настойчиво и напористо. Он не лезет языком в глотку, он больше уделяет внимания языку самого Бакуго, будто играясь с ним, заставляя действовать и предпринимать хоть что-то. И Бакуго пытается, пытается перехватывать инициативу, жмётся к телу парня, отчётливо понимая, что его ладони всё ещё «в плену» у Киришимы. Ему страшно подумать, что будет, когда этот поцелуй закончится, а потому он только тянется сильнее, стараясь делать всё так, как любит Денки… только воздуха не хватает, ему приходится отстраниться, уже самостоятельно впиваясь пальцами в руки Киришимы и удерживаясь за них на ногах.       Катсуки кажется, будто сквозь вату он слышит непонятный разговор:       — Да разве ты можешь его удовлетворить?! — он не разбирает, кто это говорит, он, кажется, вообще глаза закрыл и пытается отдышаться.       — То же самое хочу у тебя спросить, — дерзкое, но всё равно непонятно кому принадлежащее.       Бакуго находит в себе силы открыть глаза, почти набирается смелость хоть что-то сказать «против», но тут же натыкается на сразу два взгляда. На два взгляда, перед которыми он не мог устоять, не может и вряд ли когда-нибудь сможет. Слова застревают в глотке, воздух где-то в лёгких начинает тлеть, а всё тело побивает малопонятной ему дрожью. Они поцеловали его. По очереди. Что это значит? Хочется спросить, но в голову ничего не приходит.       Киришима сжимает и разжимает его ладони в своих, Каминари почти ласково улыбается, а потом приближается к щеке, обдавая её дыханием и шепчет:       — Мы будем втроём, Бакуго, пока ты не скажешь, кто же из нас… — медлит, Бакуго напрягается, — лучший.       — Да никто из вас не лучший, задрали! — нервно выдаёт он, а потом Киришима его слишком властно тянет к кровати, заставляя отдалиться от Каминари и потерять равновесие. Перед глазами плывёт от счастья, в груди всё ноет и стучит, а по спине ползают мурашки странными волнами — с каждым прикосновением Киришимы, который решил не медлить и тут же начал стягивать с Катсуки рубашку, не забывая снова его целовать.       И всё бы ничего, но Денки стоять в стороне и заниматься вуайеризмом не нравится — он подключается к игре «доведи Катсуки до оргазма первым» и начинает стягивать с того джинсы, влажно целуя уже оголённый и напряжённый пресс, заставляя Бакуго вскинуться и, разорвав поцелуй, уставиться на него непонимающим взглядом.       — «Мало», говоришь? Ну, смотри, как бы «много» не стало, — Каминари улыбается, пусть не так опасно, как Киришима, но всё равно от этой улыбки у Бакуго внутри всё начинает скручиваться в тугую спираль. Киришима окончательно срывает с парня рубашку. В и без того жаркой комнате становится ещё жарче. Катсуки кажется, что он плавится… а, нет, это просто Киришима дорвался до его груди и начинает её пока что бережно оглаживать. В памяти всплывает их прошлый секс, где он собирал мягкую кожу едва не в горсти и сдавливал её почти что до синяков — ему безумно нравится грудь Бакуго, а тому нравится, когда к нему прикасаются.       Пока Киришима наслаждается грудью, Каминари вбирает в рот член Бакуго, который только слепой назовёт «маленьким», двигает головой и пока что нежно и играючи гладит бёдра и живот, заставляя его теряться в ощущениях. Ему жарко и безумно приятно — рядом с ним те, кого он хочет так сильно, что готов взорваться, и они оба хотят его, хотят доставить ему удовольствие, за которое ему по первости было обжигающе стыдно.       Но сейчас стонать в голос ему совершенно не стыдно. Он выгибается, уже забыв, что они должны быть на него обижены, он кусает губы и плечо Киришимы попеременно, понимая, что стены всё-таки тонкие и кричать ему нельзя. Каминари вслепую ищет в ящике смазку, а Киришима рассыпает засосы по белоснежной шее. Теперь можно. Теперь Бакуго не посмеет запретить.       Кажется, Денки с Эйджиро переглядываются, как-то о чём-то договариваясь — Бакуго этого не видит, у него глаза зажмурены, а потому для него становится неожиданностью то, что его внезапно ставят на четвереньки и тут же увлекают в поцелуй. Каминари делится с ним его же вкусом, дотрагивается до шеи пальцами, сжимает её, слегка сдавливая, придушивая и заставляя яростнее целоваться, ловить губами чужие губы и выгибать спину так, как только позволит растяжка.       Шлепок сильной и грубой ладони Киришимы огревает округлую ягодицу Бакуго, заставляя того вскрикнуть прямо в губы Каминари, а потом попытаться отдалиться. Чего у него, кстати, не получается, потому что Денки хочет получить как можно больше внимания и зарывается пальцами в волосы Катсуки, не позволяя ни начать ругаться, ни разорвать поцелуй. Бутыль смазки открывается с громким и даже, можно сказать, смачным щелчком, услышав который Бакуго дёргается и пытается сжать коленки.       Ему снова не дают. Киришима раздвигает его ноги, сжимает его ягодицы в ладонях, а потом, вдоволь натрогавшись мягких частей тела любимого, выливает на пальцы достаточно смазки, чтобы почти с размаху засадить их тому в задницу, заставляя вскрикнуть и вырваться:       — Что ты творишь, придурок?! — он морщится, делает вид, что ему больно, но на самом деле важно другое — ему это даже понравилось. И это бесит!..       — А чего с тобой церемониться, тебя ж не один я растягивал, — Киришима пошлит, как и всегда, начинает двигать пальцами, а Каминари просто так ждать не собирается, он давит Бакуго на загривок, поглаживает, впивается в него ногтями, а потом резко наклоняет к себе, с садистским удовольствием начиная водить носом по ширинке. И Бакуго это нравится тоже. Нравится, что он вжат в пах любимого парня, которому сам хочет отсосать, без всяких «вдавливаний». Но так даже лучше. Он тянется пальцами к пуговице на штанах, затем расстёгивает их, прижимается щекой к члену, обтянутому светлой тканью трусов, на которой слишком заметно сереющее пятно смазки. Бакуго обожает видеть и чувствовать, что у Киришимы или Каминари (а лучше «и») на него встаёт так легко и просто. Он сам слишком чувствителен, а потому реагирует на всё слишком остро… и ему нравится видеть, что на него они реагируют точно так же!       И отсасывать ему тоже нравится. По крайней мере, Каминари. Потому что, как бы глупо это ни звучало, у Киришимы слишком большой, а тот постоянно лезет в глотку… ну, как постоянно, после второго раза Бакуго выплюнул и сказал, что больше не будет даже пытаться. Киришима принялся за задницу.       Стянуть трусы с Денки тоже дело почти минутное, а потому вскоре Катсуки прижимается губами к уже обнажённому горячему органу, прихватывает губами кожу, широко лижет — почти на пробу, но слишком блядски, поднимает взгляд и улыбается. Каминари в такие моменты обычно называет его «соской» и шлёпает головкой по языку, но в этот раз обошлось без этого, в этот раз Бакуго можно просто взять в рот и начать двигать головой так, как хочется.       Ага, как же. Эйджиро, ревнующий не просто самого Катсуки к Денки, а ещё и его рот, в частности, так не думает. Он начинает почти яростно трахать его пальцами, надавливая на атласные стенки и разводя пальцы — тому это нравится до судорог в ногах и хриплых стонов в лобок Каминари. Он двигает пальцами, заставляя мышцы расслабиться снова — они недавно трахались, всего лишь вчера. Но Киришима даже и не знает, а спал ли Бакуго сегодня с Каминари… и убавляет ревность. Лучше чуть больше поизмываться пальцами, чем навредить. Лучше обдать растянутую вокруг уже трёх пальцев дырку горячим дыханием, а затем на неё подуть, заставляя Бакуго снова выгнуться. Он почти готовенький, осталось немного… ну как немного.       Стоны глушатся хлюпаньем и тяжёлым дыханием Денки сверху — тот уже управляет процессом, двигая головой Бакуго в нужном ему ритме, кусает губы и наслаждается тем, как Бакуго сглатывает, когда головка упирается в горло — он не умеет брать очень глубоко, но всё-таки умеет хоть как-то. Катсуки сходит с ума от мускусного запаха своего парня, от терпкого вкуса смазки, от божественного ощущения двигающихся внутри него пальцев, и только и может, что расслаблять глотку и двигать языком, жмурясь и стараясь не показывать, насколько ему хорошо. Хотя Каминари с Киришимой и так всё прекрасно понимают, переглядываясь над его спиной и будто давая друг другу дружеское «пять», будто начиная друг друга за что-то уважать. Бакуго смущён, но Каминари ни с того ни с сего начинает двигать его головой так быстро, что ощущение, будто он не членом лезет в его горло, а отбойным молотком. Киришима же, в свою очередь, медленно достаёт пальцы и начинает постепенно входить, растягивая нежные стенки, наслаждаясь тем, как они его обхватывают.       Коэффициент жары в комнате повышается.       Бакуго жмурится, у него на глаза набегают слёзы, его всё ещё долбят в глотку, а спустя пару медленных и слишком контрастных покачиваний бёдрами начинают всё быстрее и быстрее трахать в зад, проезжаясь по возбуждённой пальцами простате раз за разом и заставляя захлёбываться стонами, слюной, членом… Катсуки сходит с ума и мысленно ненавидит и обожает весь этот мир. Обжигающее тепло расползается вдоль по всему телу — его берут так грубо, как он любит, его берут так властно, как он заслуживает. Парни двигаются в разных ритмах, а Катсуки сходит с ума от этой рассинхронизации, стараясь впитать как можно больше удовольствия в себя, получить его, раствориться в нём. Ему позволяют.       Киришима шлёпает любимую задницу, вдалбливаясь в неё всё яростнее и яростнее, хрипло простанывая беззлобное: «Катсу, какой же ты блядский», — и задерживаясь, когда засаживает на всю длину. Каминари тяжело дышит, не позволяя Бакуго даже руками в его бёдра упереться, что уж говорить про контроль ситуации. Нет, сегодня он явно не ведущий, хотя и был им всегда, являясь при этом пассивом… но сегодня явно не его день. Сегодня Каминари и Киришима берут его так, как хотят, а он наслаждается этим всем до красной пелены перед глазами. Ему кажется, что ещё немного, и он сам кончит от этого разрывающего чувства, но Эйджиро его опережает, как, впрочем, и всегда, толкаясь несколько раз и кончая на белую задницу. Он обожает кончать не в Катсуки, а на него, потому что его до безумия прёт с вида собственной спермы на этой прекрасной коже. Особенно на ягодицах. И Каминари, увидев, как это выглядит сейчас, понял, что должен обязательно попробовать.       — Фкофофтфел! — бубнит Катсуки, когда чувствует сперму на собственной заднице. Он сам толком не понимает, как ему удалось хоть что-то произнести, не задохнуться в процессе и не укусить Денки за хер.       — Ты хуй сначала выплюни, а потом говори, ок? — Эйджиро в долгу не остаётся и заменяет руку Денки на затылке Катсуки. Теперь Бунтарь командует парадом и начинает с упорством извращенца натягивать Бакуго за волосы на член, пусть и не на свой, давая Каминари возможность придерживать его руки, чтоб тот не пытался уйти от неизбежного.       Бакуго ведёт. Из него, кажется, вытрахали уже душу, но сам он разрядки так и не получил, а потому пытается потереться членом об простыню… ага, так ему и дали. У него вообще создаётся смутное ощущение, что его сейчас старательно наказывают за… за измены. И он ведь виновен… но он хочет кончить и ему похуй на всё остальное! А вот Киришиме не похуй, он замечает это и, вдавив его лицом в пах Каминари последний раз, обхватывает Бакуго поперёк талии и тянет вверх, заставляя встать и оторваться от разомлевшего после оргазма Каминари.       — Думаешь, это конец, Катсу? — Киришима уже явно издевается, потому что он знает, как Бакуго нравится и не нравится одновременно, когда его так называют. — Ошибаешься! — и он смеётся, заваливаясь на спину и утягивая за собой ничего не понимающего, но заранее на всё согласного Катсуки, а потом укладывая его на бок, точно между собой и Денки, который тут же укладывает голову любимого у себя на плече и начинает перебирать его волосы.       — Что вы творите, придурки?! — Бакуго пытается вырваться, но хватка парней внезапно становится буквально стальной.       — Ничего, — Киришима улыбается во все тридцать два и скользит пальцами от собственных ключиц до дорожки коротких волосков внизу живота. Бакуго видит это и сглатывает.       — Вот именно, что ничего! — он краснеет ещё сильнее и пытается спрятать лицо.       — А что мы должны делать? — шепчет Каминари прямо на ухо и прихватывает его губами, заставляя Бакуго вскинуться и тонко заскулить. Уши — слишком чувствительная зона. Он просто не может сдержаться, когда кто-то хоть как-то взаимодействует с его ушами.       В ответ он молчит, прикусывает губу и пытается унять бешено бьющееся сердце. Внутри всё дрожит, снаружи по коже ходят мурашки, в комнате до безумия жарко, а Катсуки не может ни с чем из этого ничего сделать! Ну что за несправедливость!       — Да, Катсу, — Киришима скалится, прищуривается и подаётся вперёд, зажимая Бакуго между собой и Каминари, не давая лишний раз вздохнуть. — Что мы должны делать?       У Бакуго в крови уже не осталось ничего, кроме чего-то раскалённого и давящего на тело изнутри, его зажимают между собой, кладут ему руки кто на бёдра, кто на талию, дотрагиваются губами до шеи с двух сторон и почти одновременно прикусывают плечи. Он мелко дрожит, скулит как сучка течная и просто не может ничего сделать или сказать, кроме как обвить одной рукой массивную шею Киришимы, а другой переместить ладонь Каминари с талии на ягодицу. Бакуго Катсуки практически умоляет его трахнуть, тянется за поцелуем, задыхается, когда Киришима не двигается, а Каминари собирает его ягодицу в ладонь, оттягивая её и смотря на припухшую дырку.       — Пожалуйста, — хрипит Катсуки, когда Эйджиро вновь уходит от поцелуя. Тот ухмыляется, облизывает губы и, вместо того чтобы дать парню всё, что тот хочет, наклоняется и проводит по его губам языком, тут же отстраняясь и усмехаясь. Бакуго хнычет, тянется сильнее, вместе с этим выпячивая зад и наслаждаясь горячим вздохом Каминари на периферии. — Пожа… Кири… Эйджи… ро!.. — он не любит звать его по имени. Терпеть не может. Он никого по именам не зовёт, не позволяя так звать и себя… просто имя — слишком интимное и личное. И сейчас он готов переступить даже через эти принципы.       — Пожалуйста что..? — Киришима ухмыляется, задерживает лицо Бакуго пальцами, а тот не находит себе места: мало того, что Каминари уже перестал просто разглядывать его задницу, он стал едва заметно, медленно, но очень ощутимо прижимать к ней пальцы, заставляя пульсировать и сжиматься, так ещё и Киришима лежит рядом, ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, к нему так хочется прижаться, вдохнуть его запах… а он издевается! Над ним просто издеваются! Куда это годится?!       На глаза набегают слёзы, Денки щекочет кишку изнутри фалангой облизанного пальца, но тут же перестаёт и возвращается к любованию, и очень редким, но метким прикосновениям. Эйджиро же всё ещё смотрит. Он добьётся того, что Катсуки скажет всё, что нужно. Он не даёт парню двигаться, но сам к нему почти прижимается: между телами едва сантиметр; обжигает шею влажным дыханием и шепчет на ухо слишком томно и слишком интимно:       — Я сделаю с тобой всё, что ты хочешь, — Бакуго тонко поскуливает, а Киришима снова отдаляется и заглядывает к нему в заплаканное и измученное лицо, — стоит только попросить, Катсу, стоит только попросить.       — Я! — уже не помня даже себя и того, чего он хочет, — Хочу! — впиваясь пальцами в шею Киришимы ещё сильнее и, наконец-то, прижимаясь к нему всем телом, выстанывает остаток фразы: — Вас! Обоих!       Киришима явно доволен таким ответом, как, собственно, и Каминари, потому что они оба снова к нему прижимаются, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни двинуться, ни начать сопротивляться — он ничего из этого не хочет, он даже как дышать забывает. Эйджиро всё-таки целует его, влажно, пошло, заставляя тянуться ещё сильнее и ловить собственные губы губами.       Пока те двое увлечены поцелуями, Каминари времени терять не собирается — он нашаривает бутыль со смазкой, выдавливает её на пальцы и уже не нежно и совсем не бережно запускает их во влажного и уже порядком растянутого Бакуго, который тут же отдаётся гортанным стоном и хнычет прямо в поцелуй. Ему чертовски хорошо — он чувствует их обоих рядом, тепло каждого из них он ощущает своей кожей, он дышит их дыханьем и плавится под касаниями пальцев. Эйджиро снова начинает играть с грудью Катсуки: это нравится им обоим; он сползает чуть ниже, прикусывает розовый сосок — они почему-то кажутся женскими, такими светлыми, припухшими, мягкими — оттягивает его зубами и тут же присасывается, втягивая так сильно, что Бакуго прижимает его голову к своей груди и почти воет:       — Не надо так сильно! — как девка в порно, ей богу.       В ответ на это Киришима сжаливается, широко лижет уже другой, начиная играть пальцами с предыдущим, нежно перекатывая его между большим и указательным, постепенно увеличивая давление. Бакуго сходит с ума. То извивается, то насаживается на пальцы, то подаётся к Киришиме, который самозабвенно лапает его грудь, которая, вообще-то, плоская… но Эйджиро плевать.       Пальцев как было мало, так и есть, Бакуго уже пытается набраться смелости попросить о чём-то большем, да только Каминари не такой извращенец, как Киришима, он безо всяких проблем делает всё то, что хочет сам, а именно сейчас он хочет засадить Бакуго по самые яйца и оттрахать, кусая шею и натягивая за волосы. И плевать, что они лежат на боку, для них нет ничего невозможного, а потому Денки забирается пальцами в волосы Катсуки второй раз за день, натягивает его, едва не сгибая пополам, заставляя выпятить грудь ещё сильнее, а потом входит, направляя пальцами свой член в горячее нутро, тут же перемещая ладонь и поднимая Бакуго колено.       Кажется, ещё немного и Катсуки кончит, не дойдя до самого «главного». Киришиме не нравится такой расклад, а потому, когда его возлюбленный уже начинает закатывать глаза и задыхаться, цепляться пальцами за простыню и парней, хрипеть и вытягивать пальцы на ногах, он пережимает основание члена, понимая, что чудом не оглох от болезненного и громкого вскрика.       — Ч-что?! — Катсуки вскидывается, смотрит на Эйджиро и злится, прикусывает губу и жмурится, когда Каминари снова проезжается по простате.       — Ты ведь не думаешь, что, желая нас обоих, ты будешь постоянно с кем-то одним? — Денки хрипит это прямо на ухо и ещё сильнее натягивает за волосы, добиваясь уже даже не стонов, а гортанных хрипов.       — Чего?! — голос Бакуго дрожит, всё тело не слушается, а желание кончить слишком сильное.       — Проще говоря, раздвинь-ка ножки, Катсу, — Киришима кладёт ладонь ему на промежность, дотрагивается до припухшей и растянутой дырки, оглаживает её, а затем, собрав достаточно смазки с бёдер, медленно проталкивает внутрь Бакуго сперва один палец, а затем другой. Он чувствует, как Каминари медленно и бережно двигается, ловит пальцами пульсацию задницы Бакуго, а затем прикусывает губу — он хочет быть там тоже. И он будет там.       — Да… да… да пошёл… ты-ы! — волосы Катсуки уже отпустили, а потому он цепляется за плечи Киришимы и хнычет ему в шею. — Ничего… не… выйдет!..       — Да-да, — Каминари прижимается грудью к влажной спине и широко лижет сладкий загривок, прикусывает его, а потом кусает почти до крови.       Эйджиро достало пихать в Катсуки пальцы. Ему уже давно и прочно хочется запихнуть в него член — и этой упругой заднице придётся его принять. Каминари всё ещё держит ногу Бакуго на весу, а потому проблем с тем, чтобы подстроиться, не возникает. Смазка рядом, он быстро мажет ею себя и, на всякий случай, Бакуго, насколько может.       Катсуки сжимается и начинает дёргаться, да только сил у него вообще почти не осталось — он даже сжаться толком не может, цепляясь за парней и выдыхая:       — Просто… бля-я… будь… нежен… — его и без того красное смущённое лицо отливает малиновым, ему унизительно находиться в такой ситуации, но он даже всеми силами старается расслабиться, чтобы головка, приставленная к анусу, всё-таки смогла проникнуть внутрь.       — Хорошо, — Эйджиро прижимается к Катсуки всем телом, усиливая давление, но всё равно медля. А потом, немного подумав, шепчет еле слышно на ухо: — Я люблю тебя.       У Катсуки сносит крышу.       Пока Киришима входит, Каминари медлит и тоже прижимается к Бакуго, начиная шептать ему на ухо всякие глупые — по мнению самого Бакуго — нежности, которые сам не запоминает, а потому повторяет по несколько раз «ты самый лучший», будто тому есть дело до этого, когда его задницу медленно, но верно рвут на две разные части… ну, как рвут, ощущение такое, на самом деле просто растягивают до предела, наполняют максимально и не дают передохнуть от напряжения. Ему страшно подумать, что будет, когда парни начнут двигаться…       Но даже когда Киришима входит до конца, они не шевелятся, позволяя часто дышащему Бакуго привыкнуть, шепчут ему на ухо всё такие же глупости, ласково целуют и сильнее зажимают между собой, уже не желая оторвать от того кусок и забрать себе, уже желая стать единым целым.       Немного отдышавшись и пару раз специально сжав и разжав мышцы, выбивая из парней по судорожному вздоху, потому что в руках себя держать им крайне сложно, Бакуго прислушивается к собственным ощущениям: вроде ничего не болит, вроде никого ни за что убить не хочется; значит, можно прохрипеть:       — Да…вайте, — и завопить почти в голос от синхронного толчка. Слёзы тут же накатывают на глаза, задница начинает ныть, но… но приятно ныть.       Они медленно, постепенно, пока ещё синхронно начинают двигаться, выбивая из Катсуки стоны, крики и слёзы, заставляя его чувствовать себя одновременно прекрасно и ужасно. А он сходит с ума, понимая, что он слишком извращенец — ему это нравится! Ему всё это чертовски нравится! Нравится, как они постепенно теряют хватку синхронности и начинают двигаться каждый в своём ритме, как они успокаивающе гладят его тело, а Киришима лично собирает в ладонь его почти опавший член и начинает ласково массировать.       Он впервые чувствует себя завершённым и стонет уже только от одного этого осознания, желая участвовать в процессе, но не имея сил даже бёдрами покачивать. Он, наверное, уже сорвал голос и перебудил половину общежития, но ему на это откровенно насрать, он сейчас до безумия счастлив, он уже не может контролировать свой язык, а потому он виднеется из приоткрытых губ, а с него на подбородок капает слюна. Ему до одури хорошо.       — Кончи для меня, — шепчет ему кто-то с одной стороны, и тут же ему вторит другой голос: — Кончи для меня, Бакудетка.       Он не знает, для кого кончать, он не может совершенно ничего контролировать и, стоит тугой струе спермы ударить внутрь, как он сам кричит и окончательно лишается всех чувств. Он вроде бы видит всё, но перед глазами всё плывёт, в ушах звенит, а всё тело будто судорогой свело — его перетряхивает, а Каминари кончает на его задницу, заваливаясь рядом и выдыхая в шею. Киришима лежит сбоку, Бакуго чувствует его, но дотянуться до него он не может. Хочет прижаться к ним обоим, да только сил у него нет ни на что…       Его обтирают влажными салфетками и полотенцами, целуют ласково и до невозможности нежно, а потом остаются рядом с ним, никуда не уходя, зная, что он им этого явно не простит.       И если бы Катсуки сейчас мог говорить, то он высказал бы этим двоим всё, что о них думает, но пока что он может только прижаться к ним обоим и улыбнуться.

***

      — Слушай, ты как думаешь, он спит? — Каминари шепчет, глядя на Киришиму и таинственно улыбаясь.       — Да сто процентов, всегда отключается сразу, — тот кивает, а потом вскидывает бровь, — а что?       — Давай проверим, не порвали ли мы ему что… — он говорит это вроде тихо, а так заговорщицки, что Эйджиро невольно заинтересован. Всё-таки друг остаётся другом даже после всего произошедшего.       — Ты так хочешь посмотреть на его растянутую жопу? — Киришима почти смеётся, но уже откидывает одеяло.       — А ты нет что ли? — Каминари прикусывает кулак и бережно переворачивает Бакуго на живот.       — Два долбоёба, блядь… — сквозь сон бурчит Бакуго, да только его уже никто не слышит.