Оголённый провод

      — А вы не охуели?! — Бакуго хмурится и поджимает губы. Ему явно не нравятся взгляды своих двоих парней, которые уже сейчас раздевают его в фантазиях, а может уже и не только раздевают. — И нахрена тебе так много полотенец, ты что, всю полку со шкафа сюда притащил?! — он смотрит на Каминари и поджимает губы. Они живут вместе уже почти месяц, но эти двое явно делят друг с другом больше секретов, чем с Бакуго. И это бесит, он уже начинает их друг к другу ревновать.       — Тебе понравится, правда, — Киришима улыбается и слегка наклоняет голову, смотря на Бакуго будто бы снизу вверх, почти умоляя. Смотрит как преданный щеночек, который на самом деле тот ещё… Катсуки даже слово подобрать не может, чтобы описать то, в какого зверя превращается Киришима, когда дело касается секса. И вот этими милыми добрыми глазками он явно пытается выпросить разрешение на что-то, что Катсуки ой как не понравится…       — Что именно мне понравится, ты нормально говорить вообще умеешь?! — Бакуго прищуривается и облизывает губы. Ему уже явно не нравится вся эта гнетущая атмосфера. Мало того, что на их кровати, которая уже прочувствовала на себе все прелести грубого секса, зачем-то лежат настолько много полотенец, что под ними даже белья постельного не видно, так на столе ещё непонятно зачем грелка с водой, а рядом подготовленная заранее смазка… — Я вам сказал, что сегодня ничего не будет, вы глухие что ли?       Надо им было так спонтанно его затащить в спальню, не давая времени на раздумья и подготовку. Обычно ему разрешали провести в ванной достаточное количество времени, чтобы он был готов к любому повороту событий… но сегодня они явно задумали какую-то херню, а какую именно — он не имеет ни малейшего понятия!..       — Почему не будет? — Каминари прищуривается и прикусывает нижнюю губу, улыбается и отпускает. Бакуго забывает вдохнуть. Этот придурок — ходячий афродизиак, перед которым устоять практически невозможно.       — Потому что я не готов, — будто загипнотизированный говорит Катсуки и продолжает смотреть на одного парня перед собой, совершенно упуская из виду другого. Но как можно отвести взгляд, когда Денки своими божественно-прекрасно-охуенными пальцами подцепляет пуговицу на чёрной рубашке и оттягивает ворот, слишком медленно проделывая эти манипуляции и вместе с этим похабно улыбаясь. Не только Киришима меняется полностью, когда дело доходит до секса. Не только…       — Почему ты не готов, Катсу? — Киришима обозначает своё присутствие, прихватывая губами ухо Бакуго и давая тому понять, что сбежать уже не получится. В светлую голову Катсуки начинают закрадываться интересные мысли о предназначении всего, что он видит рядом с кроватью. Но он надеется, что эти мысли — просто паранойя и больная фантазия. Не будут же они… или будут? Чёрт, как же бесит эта неопределённость!       — Потому что я только недавно вернулся домой, и я вообще не в настроении! — он пытается отдалиться от Эйджиро, а тот стискивает его в объятиях и шепчет:       — Настроение — не проблема.       Настроение — не проблема, они его одним своим существованием создают. Каминари сейчас уже дошёл до третьей пуговицы и, стоило ему её отстегнуть, как край рубашки отогнулся и Бакуго смог увидеть часть груди Каминари и, чёрт побери, слишком эстетичный тёмный маленький сосок, который ещё и на ощупь такой… Катсуки шумно сглатывает, а Киришима выдыхает ему в шею, снова перенимая всё внимание на себя.       — Так почему же ты не хочешь, Катсу? — он ведёт ладонью по рубашке Катсуки от живота и до самой груди, лишь слегка сжимая последнюю в пальцах и пока что легонько прикусывая мочку уха. Бакуго теряется в ощущениях и понимает, что лучше бы этот ублюдок озабоченный свои руки ему в штаны запустил, а не лапал как бабу за сиськи. Да только слова застревают в горле. Ему ведь что-то ответить надо…       — Дайте мне немного времени… — он пытается выпутаться из кольца любимых рук, но оно тут же становится будто из стали сделанным — Киришима держит крепко, словно не обнимает, а зажимает в тиски, ещё и дышит в шею так горячо и влажно, что Бакуго что-то нечленораздельное хрипит, понимая, что ему уже самому хочется, да только… да только не подготовился он, чёрт побери! Он не промыл себя изнутри, он даже в душе был только утром… От этой вселенской несправедливости хочется рыдать. Это только в глупых фантазиях спонтанный секс в жопу может быть реален — в реальности нихрена.       — Неа, — Киришима передаёт Бакуго в руки подошедшего и уже полностью снявшего рубашку Каминари, а тот не теряет времени даром и вместо всяких уговоров и вопросов приводит самый весомый аргумент — свои губы, в которые Катсуки давно и прочно отдельно влюблён. Они мягкие, в меру пухлые, сильные и горячие, ровно как и язык, которым Денки обводит губы парня и заставляет быстро и тяжело дышать. Киришима пока что стягивает свою рубашку, даже не заботясь о том, чтобы расстегнуть пуговицы, он просто сжимает кулаками ткань на спине и стягивает её с себя, приковывая взгляд Каминари, который при поцелуях глаза только прикрывает, а не закрывает полностью, к себе и своему телу. И Каминари невольно понимает, почему же Бакуго в него влюбился — тут вообще не влюбиться невозможно.       Катсуки нервничает и пытается продумать пути отступления в сторону душа, но даже все его мысли пресекаются уже обнажённым (практически) телом, которое сжимает его в объятиях и начинает расстёгивать рубашку, ловко подцепляя на ней пуговицы, не забывая про манжеты. Воздуха перестаёт хватать, поцелуй приходится разорвать, чтобы упереться лбом в плечо Каминари, который непонятно каким образом стал выше Бакуго почти на половину головы. Бесит. Зато удобно. И пахнет вкусно. Пусть последнее к росту и не относится.       Вкусно не только пахнет, на вкус кожа Денки тоже приятная, а потому Катсуки прижимается к ней губами, оставляя темнеющий красный след, который тут же ещё и прикусывает, будто злится.       — Отвалите, а, мне надо в душ, — он выдыхает это уже даже не как ругательство, а как мольбу.       — Твой пот заставляет тебя пахнуть конфетами, зачем тебе в душ? — Киришима смеётся и обдаёт дыханием затылок, затем усмехается и шепчет: — Пошли.       Бакуго даже не уверен, что это было адресовано ему, но их троица делает почти синхронный шаг в сторону кровати: Каминари делает шаг назад, Киришима вперёд, а Бакуго они просто за собой утягивают, не давая права голоса. Шанс избежать унижения уменьшается на глазах — Бакуго не понимает этих двоих. То ли они такие идиоты, что не знают, чем он занимается перед сексом полчаса в ванной, то ли они задумали какую-то херню… и, блядь, он почти уверен, что второе, хотя от них можно чего угодно ожидать.       Стоит Каминари сесть на кровать, как Бакуго тут же оказывается почти лежащим на нём, а Киришима лезет ему в джинсы, расстёгивает их, не забывая отметить сжатием стояк и добиться от Бакуго шумного вздоха. Они с недавних пор живут в одной квартире, поэтому он ещё не привык, что ему можно не сдерживать свой голос, а стонать так, как только хочет и может, потому что от его стонов и жалобных всхлипов у парней все мысли перемещаются в район паха и издеваться над ним они просто уже не в состоянии… но его стеснительность, о которой не подозревал даже он сам, идёт только на руку.       Джинсы Бакуго улетают куда-то в сторону, туда же отправляются и его трусы, а он жмётся и понимает, что он сейчас с ума сойдёт. Да, он возбуждён, он мысленно ко всему готов, однако на мозги капает факт: ему необходимо пойти в ванную. Срочно.       Только его нужды не волнуют ни Киришиму, ни Каминари, которые целуют его поочерёдно, потом целуются сами, не забывая лапать его так, как им самим хочется: Киришима дорвался и выкручивает его соски, а Каминари по-хозяйски сминает ягодицы пальцами и растягивает их в стороны, заставляя Бакуго испуганно сжаться. Ему сейчас банально стыдно и страшно до холода где-то в желудке, который никак не вяжется с жаром во всём остальном теле, а особенно в паху, где всё зудит и ноет от неудовлетворённости. Ему хочется быстрее, резче, а не так нежно, как это происходит… всегда.       Каминари кивает Киришиме, отрываясь от его губ, а потом они вдвоём резко и почти синхронно хватают Бакуго и переворачивают его на спину, тут же почти складывая пополам — Каминари подхватывает его ноги под коленями, не давая вырваться и делая вид, что он в несколько раз сильнее. А он и есть в данный момент «сильнее», потому что из всей троицы он самый малочувствительный, в отличие от Бакуго, который от одного только поцелуя готов потерять равновесие.       — Какого… хера?! — Катсуки дёргается, пытается брыкаться, двигаться, бьёт затылком плечо Денки и прожигает его взглядом насквозь. — Что вы задумали, извращенцы?!       В мыслях только одно: «Убью!». Он будто разом понимает, зачем им всё, что они подготовили, зачем полотенца, зачем грелка… блядь, только не это. Бакуго пытается вырваться, да только ему не отвечают. Точнее, отвечают, но не так, как он хотел бы:       — Не переживай, тебе понравится.       Нет, блядь, не понравится! Это… унизительно и отвратительно!.. Да только кто б его слушал… хах.       Киришима наклоняется к нему и целует — не глубоко, просто прикусывает его губы, ловит язык зубами, улыбается, а рукой нашаривает смазку и, кажется, грелку. Бакуго дёргается, но тут уже в разговор встревает Каминари:       — Сиди уже смирно, — он раздражён — он выполняет только функцию «держателя», но с его места открывается прекрасный вид… ладно, у Киришимы лучше, но всё равно. — Разве мы можем сделать что-то, что тебе навредит?       Последнюю фразу он шепчет даже как-то неубедительно, потому что множество раз после их совместных ночей у Бакуго болела задница, сводило всё тело, а наутро он вообще с кровати встать не мог… да только особых увечий ему это явно не приносило. Он затыкается, понимая, что сбежать ему уж точно не дадут, поэтому придётся принять с честью даже… Нет, чёрт, они серьёзно собираются влить в него всё содержимое этой грелки?!       Катсуки тонко скулит, когда скользкие и уверенные пальцы Киришимы оглаживают сперва его член, далее движутся ниже — к яичкам — ещё ниже, по промежности, давят на неё, заставляя шумно выдохнуть и прикусить губу, а потом уже дотрагиваются до пульсирующего от нетерпения входа. Да, Бакуго чертовски хочет почувствовать в себе член хотя бы одного из здесь присутствующих, но уж никак не воду!..       Киришима явно забавляется — он видит, как Бакуго весь дрожит и жмётся, как пытается уйти от его пальцев, как тяжело дышит и пунцовеет от кончиков ушей почти до самой шеи. Ему стыдно само осознание этой ситуации, что уж говорить о чувстве страха, когда Киришима начинает пока что медленно и нежно потирать его анус пальцами, только слегка надавливая внутрь, но не входя, а просто играя. Играя и видя, как тот мечется, как прижимается к Каминари, как цепляется за полотенца, на которых сидит и как тонко скулит, кусая губы и пытаясь спрятать лицо. Его дырка сжимается и разжимается от каждого к ней прикосновения, она слишком чувствительна после стольких-то игр с ней.       — Ну же, расслабься, — Денки шепчет это так, что его слышно только Катсуки. Киришима любит грубость и жестокость, ему порой даже нравится заставлять людей страдать, но Каминари не такой, ему важно не только то, что после, а после — он уверен — Катсуки будет блаженно расслаблен и счастлив, ему важно ещё и то, что будет в процессе, и совсем уж ломать и унижать они его явно не хотят. Разве что… чуть-чуть. Для профилактики.       — Д-да п-пошёл… ты!.. — Катсуки вскидывается, а Киришима, уверенный, что это было адресовано ему, усмехается и запускает внутрь один палец, сразу вводя его настолько, насколько может, и не забывая оставшимися надавливать на промежность. Ему нужно подготовить Бакуго, иначе смысла ни в чём не будет.       — Всё будет хорошо, — он шепчет до одури нежно и ласково, притрагиваясь губами к линии роста волос и обдавая шею неприлично горячим дыханием, от которого у Катсуки по телу ползут мурашки, а из груди рвутся слишком томные вздохи.       Бакуго жмурится, задыхается и уже не знает, в каком измерении он находится, он стал собственными ощущениями, он подаётся к пальцам, подаётся к Каминари, тяжело дышит и гнётся, насколько ему позволяет поза. Эйджиро — садист — добавляет ещё один палец почти сразу за первым, начиная растягивать и без того уступчивые мышцы, трогая Катсуки слишком грубо и властно, вгоняя в него пальцы до самых костяшек и доставая полностью. Он гладит простату, возбуждает её, и, стоит Бакуго на это отреагировать тонким вскриком, как прекращает.       Прекращает издевательства, доставая пальцы и ухмыляясь — Бакуго открыл глаза, чтобы видеть лицо этого конченого извращенца.       — Н-не… н-не н-надо… — он почти скулит, его брови дрожат, а всё тело напряжено до предела — он даже дышать толком не может, пытаясь дёрнуться и уйти.       Каминари не даёт свободу движений. Наоборот, ему, кажется, надоедают эти тайные убеждения расслабиться, он сильнее сжимает пальцы под коленями, а потом властно и громко приказывает:       — Расслабься уже, ты делаешь себе только хуже, — а потом приближается к уху Катсуки и выдыхает прямо в него до боли нежное: — Ну же, Бакудетка, успокойся. Всё будет хорошо.       Тот согласно хнычет, понимая, что Киришима уже вставляет в него смазанный и согретый наконечник, а затем крутит рычаг у основания грелки.       — Х-хватит! — Бакуго мечется, сжимается, задыхается и понимает, что в него ведь вливают воду, его промывают… и ему до одури стыдно. Это всё-таки происходит с ним, его живот постепенно наполняется тёплой водой, Бакуго привык к этому ощущению, даже сам заводился от такого… но сейчас, прижимаясь к раскалённому Денки, который дышит ему в шею и покрывает её нежными поцелуями, сейчас, когда не он сам круговыми движениями грубых ладоней по животу заставляет воду лучше расходиться, а Киришима, периодически опуская руку чуть ниже и оглаживая полуобмякший член Бакуго.       — Какой «хватит», Катсу? — Киришима давит на грелку, на короткий промежуток времени увеличивая напор и заставляя Бакуго всхлипнуть то ли от боли, то ли от страха. Пальцы мертвой хваткой сжимаются на руках Каминари, который ласкает его соски, трет, чуть сжимает, мягко прикасается, оставляя на коже полумесяцы от ногтей. — Мы только начали.       Это пугающе, это унизительно, это мерзко, это отвратительно… сколько бы Катсуки это не твердил себе, он ни за что сам в это не поверит, потому что его действительно прёт от того, как вода постепенно распирает его кишку, как внутри всё пульсирует и давит… они туда что-то добавили? От простой воды такого ощущения никогда не было.       — П-по-пожалуйста… — он хнычет и понимает, что если там есть какие-то добавки, то он вряд ли сможет сдержаться и добежать до ванной.       — О чём ты просишь, а? — Каминари раздражён, пусть и успокаивает Бакуго поцелуями. — Тебе же всё нравится.       — Твой член честнее тебя, Катсу, — вторит ему Киришима и натягивает кожу на предмете своего внимания. — Да и к тому же, тебе не впервой кончать почти только от воды?       Катсуки сжимается и вскрикивает. В памяти всплывает один из эпизодов, когда его перевозбудили и разрешили пойти и промыться. Точнее, ему не разрешали, но он просто смог сбежать. Ему тогда было настолько хорошо от распирающего внутри чувства, что он прямо тогда и подрочил, удерживая в себе воду положенное время и сходя с ума от стыда перед самим собой. Кто б знал, что эти двое!..       — От-откуда?! — он заходится стоном, когда Эйджиро ещё сильнее сминает грелку и выдавливает внутрь почти остатки воды.       — Ты никогда не закрываешь за собой двери, — Денки произносит это с нескрываемым ехидством, а потом впивается укусом в сгиб шеи, наслаждаясь вкусом Катсуки и звуками его смущения. Ему до одури стыдно, у него раздулся живот, пусть не очень сильно, но заметно. — Слушай, ты почти беременный. Но если бы это на самом деле было так, то твои сиськи бы стали мягче и выделяли бы молоко. Ты бы хотел забеременеть от нас, Бакудетка?.. От меня? — он отпускает одну ногу Бакуго и кладёт ему руку на живот, сперва ласково поглаживая, а затем надавливая, наслаждаясь реакцией: Катсуки хватает ртом воздух, жмурит глаза, пытается за ресницами спрятать слёзы унижения и стонет. Как же Катсуки сладко стонет. То ли от боли, то ли от наслаждения, то ли от унижения — от чего-то из этого он явно стонет.       Киришима облизывается так, что у Каминари в паху начинает болезненно давить, но… они в равном положении, сейчас они «наказывают» Бакуго за то, что тот посмел кончать не только от их прикосновений. И так блядски стонать и поскуливать, гладя свой живот и надрачивая член, выгибая спину и извиваясь в не очень-то глубокой ванной.       Вода заканчивается в грелке, и Бакуго надеется, что у них нигде не припрятано ещё одной, потому что его живот и так уже ноет, желая выпустить из себя всё, чем его накачали. Он как безумный повторяет «хватит, не надо», у него заплетается язык, но его не слушают, пусть слышат и получают нереальное удовольствие от этих мольб. Голос у Катсуки хриплый, сейчас уже осипший и испуганный, а когда Эйджиро начинает тянуть тонкий наконечник на себя, так вообще заходится в истерике:       — Г-где? Пробка? Г-где? П-пожалуйста, прошу, — он упрашивает, он сжимается до боли, но не может окончательно — его растянули и разработали, он просто не в состоянии зажаться. — Вставьте в меня пробку, прошу, оно же сейчас…       — Ну же, Катсу, ты же хороший мальчик, — Эйджиро ухмыляется и едва не мурчит как кот, видя, как мечется и хнычет Катсуки в руках у Денки, — Ты же сможешь сам удержать её внутри. Ну что тебе может сделать нитроглицерин, он же входит в состав твоего организма.       Бакуго никогда не делал клизму с нитроглицерином. Он всхлипывает, а когда Киришима окончательно вырывает наконечник из его дырки, так вообще кричит и жмётся. Его мольбы не прекращаются ни на секунду, он уже сорвал голос.       — Ты его крепко держишь? — Киришима облизывает пересохшие губы и запускает руку себе в штаны, чтобы хоть немного облегчить напряжение и поудобнее устроить там свой стояк.       — Конечно, — тот ухмыляется и шепчет уже самому Катсуки на ухо: — Чш-ш, скоро всё закончится, скоро тебе будет хорошо…       А ему уже хорошо. Ему до звёздочек перед глазами хорошо, а если его всё-таки отпустят в душ, так вообще идеально будет… но он только кивает, наконец-то принимая правила игры. Да только вот истерики и страха, что его никто никуда не отпустит это не умаляет. Он бьётся и мечется, а стоит Киришиме сжать его член в ладони, так вообще начинает задыхаться.       Бакуго пытается раскрыть глаза, да они не открываются из-за слипшихся ресниц, а когда получается хоть как-то увидеть мир, все очертания расплывчаты, — у него перед глазами красные круги, воздуха не хватает, а голова кружится. Он весь как напряжённая струна, думает только о том, чтобы не расслабить зад и не дать ни капле воды вытечь, пусть даже и на полотенца.       — Сейчас будет немного больно, — всё так же ласково шепчет Денки, прихватывая ухо губами и молясь не лишиться сил: он сам на пределе, а удерживать Катсуки в такой позиции достаточно сложная задача.       Катсуки игнорирует предупреждение и дёргается, Эйджиро слишком сильно сдавливает его член в отместку, и контроль буквально на пару секунд оказывается потерян, но и этого хватает, чтобы тонкая струйка воды вытекла из тела на полотенце. Киришима усмехается:       — Не дёргайся, Катсу.       Его интимное и хриплое «Катсу» давит Бакуго на нервы и жарко отдаётся в паху — ему до одури нравится, когда его так называют. Наравне с этим только «Бакудетка», которую откуда-то взял Денки… но факт остаётся фактом. Как Катсуки ещё остаётся в сознании, ему совершенно непонятно.       И ещё непонятнее то, что на его член льют смазки столько, сколько в жизни не лили на задницу, размазывают, потом оставляют так. Киришима дотрагивается до головки скользкими пальцами, трёт её, давит на уретру, раскрывает её, обводит по кругу и удовлетворённо хмыкает, отмечая что-то для себя. Выливает ещё больше смазки, сильнее растирает её по головке и приставляет к ней что-то тёплое — явно согретое в ладонях  — и слегка надавливает на дырочку, но не просовывает в неё, а лишь оглаживает, растягивает края, раскрывает и бережно трёт.       — Ч-что?! — выстанывает Катсуки, а потом замирает. Эйджиро давит на уретру сильнее, вводит кончик, кажется, катетера, обводит по кругу, растягивает, убирает, давит снова, и так несколько раз, пока не решает ввести чуть глубже.       — Не дёргайся, — уже строже повторяет Киришима, а Каминари ещё крепче сдавливает Бакуго в своих руках. Тот нервно замирает и до боли прикусывает губу, зажимаясь ещё сильнее.       Бакуго бьётся в истерике, понимая, что если он введёт до конца, надавит на простату, начнёт её стимулировать, то он уже не сможет сдержаться. У него в грудной клетке всё стучит и ноет, воздуха мало, Денки кусает за уши, целует в шею и плечи, но это совершенно не успокаивает. Всё его внимание приковано к его собственному члену, в который медленно, миллиметр за миллиметром вводится металлический и тонкий катетер, который раздвигает стенки уретры, заставляя испытывать малоприятное и совершенно новое, увеличенное в сто крат ощущение, чувствовать, что ещё немного, и он дойдёт до конца, и при этом стараться сжимать дырку как можно сильнее.       Только вот Бакуго не способен сейчас ни на что, кроме как стонать и плакать, разглядывая собственный член через пелену слёз и понимая, что Киришима уже заранее сидит не на кровати, а рядом с ней, что всё идеально подготовлено к тому, чтобы Бакуго опустошился прямо тут… всё, кроме самого Бакуго, который за секунду до соприкосновения кончика катетера с простатой снова вскидывается и кричит в голос:       — Прошу! Пожалуйста! Не надо-о!       Бакуго рыдает, а Киришима, лишь слегка помедлив, начинает двигать катетер внутри уретры, раз за разом ударяя в простату всё сильнее. И Катсуки вроде бы удаётся сдерживаться, пока скорость не нарастает до почти безумной, пока Киришима не сжимает его член ещё и снаружи и не выдёргивает катетер одним резким движением.       Катсуки теряет последние крупицы самообладания.       Всё его тело сводит судорогой, оно заходится дрожью и мелко содрогается, то расслабляясь, то снова напрягаясь. Жидкость выходит из него толчками, и он чувствует, как у него по члену что-то быстро течёт, но он уже ничего не может с этим поделать. Ему хорошо. Ему настолько хорошо, что плохо, что он кончил оттого, как его любимые люди наблюдали за этим ужасающим унижением…       — Воу, Бакудетка, — Каминари усмехается и отпускает ноги Бакуго, — Тебе было настолько хорошо, что ты даже обмочился? — тот хнычет и всхлипывает, сжимая руки Денки до синяков и царапин от ногтей, плачет, шепчет: «З-за-зачем?..» — пытается спрятать лицо. Только Киришима не даёт ему этого сделать, властно хватая за подбородок и глубоко целуя, будто подтверждая последующие слова Каминари: — Ты самый лучший, ты просто самый лучший.       Двигаться Катсуки не может совершенно, он вообще даже толком не осознаёт, что всё закончилось, и жмётся к парням, которые подхватывают его и несут в душ, где успокаивают ласковыми прикосновениями и поцелуями, где оба шепчут ему нежности и убеждают его, что он самый красивый человек на земле. Он жмётся к ним обоим, понимая, что без них он даже из ванной не вылезет… хотя это единственное, что он сейчас может понимать более-менее ясно. Так-то он не осознаёт ровным счётом ничего.       Каминари держит Бакуго, закутанного в чистое полотенце на руках, пока Киришима убирает с кровати клеёнку и относит все полотенца в стиралку. Перестелив постель и уложив на неё затраханного Катсуки, они гладят его по волосам и улыбаются сами себе. Будет знать, как дрочить, когда есть возможность этого не делать. Будем честны, каждый из них уже не раз думал купить для Бакуго пояс верности.

***

      — Слушай, давай проверим кадры, — Каминари дёргает Киришиму за волосы, а тот сонно открывает глаза, но ничего не говорит, бесшумно выползая из-под одеяла и подходя к полкам, висящим перед кроватью.       — Только учти, если у меня на них встанет, то ты мне снова отсосёшь, — Эйджиро садится на край кровати и к нему же подползает Денки. Камера в их руках была настроена на то, чтобы делать по снимку в две минуты, и направлена прямиком на Катсуки.       — Ты опять весь обзор закрыл, — листая снимки, Каминари отмечает, где видно, как он нашёптывает Бакуго всякое разное на ухо, а у того от этого закатываются глаза.       — Ага, сам своей башкой постоянно мешался, — Эйджиро усмехается, видя, как у Катсуки торчат соски и как тот рыдает, когда в его члене катетер находится всего лишь наполовину. И, Господи, насколько же прекрасен Катсуки, когда у него всё лицо заплаканное и смущённое, когда он так цепляется за руки Денки и стыдится собственного удовольствия.       — Блядь, у меня встал… — первым подаёт голос Денки и кладёт ладонь Эйджиро на свой пах, а свою на его.       — Только, блядь, попробуйте, — сонно и раздражённо бурчит Бакуго, сверкая красными глазами и хмурясь. — А ну вернулись под одеяло! — он зевает, а потом кутается сильнее и мило бормочет: — мне без вас холодно...       А вот этим двоим сейчас стало даже слишком жарко. Однако трогать и без того затраханного любимого они не будут.