Оголённый провод

      — Ты ведь понимаешь, что мы уже немного не друзья? — Каминари даже не отводит взгляд от экрана своего смартфона, в котором опять залипает на какую-то не очень смешную хрень. Ему редко в голову приходят такие внезапные мысли, которые он озвучивает, даже не контролируя это.       — А ты только сейчас это понял? — пытается пошутить Киришима, откидываясь на спинку дивана, на котором они с Каминари зависают, отдыхая после работы. Когда вы больше не ученики академии, жизнь становится чрезвычайно сложной, времени не на всё хватает, а посидеть и подумать о том, кем вы являетесь друг другу с человеком, с которым живёте уже херову тучу лет, да ещё и трахаете одного и того же парня — вообще нет возможности. Всё это переходит в разряд чего-то очевидного — вы семья. А какого рода семья, что вы сами друг к другу чувствуете — да хер его знает.       — Вообще, нет, просто поговорить хотелось, — Денки серьёзен, он слишком серьёзен, он таким бывает крайне редко, обычно на работе. Дома всегда весельчак, милашка, просто булочка, которая ещё и готовить постепенно учится, да и в целом за домом следит едва ли не как сам Бакуго — их общая «жёнушка». Только у Катсуки работы всяко больше, чем у них, а потому ему банально может не хватать на что-то сил: он с трудом это начал признавать относительно недавно, но это уже большой прогресс для него. Эйджиро с Денки пытаются ему помогать, пытаются его поддерживать и окружать заботой и любовью, а потому срослись ещё сильнее: сколько раз вместе убирались, затевали огромную стирку, готовили что-то по рецептам из интернета… И кем они друг другу после этого приходятся? Между ними самими что-то есть? Или это просто командная работа и дружба, перешедшая в разряд абсолюта?       — Ну, говори? — Эйджиро потягивается, а затем и сам начинает думать. Что он вообще чувствует к Каминари? Они периодически целовались, ласкали друг друга — порой, просто чтобы Бакуго раззадорить. Да что уж там взаимная дрочка — они одновременно и в одну и ту же дырку трахают Бакуго. Но всё это связано с их любимым парнем, а что насчёт них самих?       — Мне кажется… — Каминари замялся, заблокировал телефон, откидывая его куда-то в сторону, перевёл взгляд на Киришиму и выпалил: — Мне кажется, что ты мне нравишься. Ну, знаешь всё это дерьмо.       Киришима, безусловно, знал. Оба прошли эту черту между «Я хочу тебя оттрахать» и «Я хочу заботиться о тебе всю нашу жизнь», но только относительно Бакуго. Их отношения представляли из себя не только секс. Их тройные отношения. Ещё и миллиард походов в кино или кафе, вылазок на природу — Катсуки обещал убить своих парней, если те снова будут такую хрень творить в горах, куда он их вытащил, ибо обожал альпинизм. Но если отношения с Бакуго хотя бы включали секс, то между Киришимой и Каминари ничего подобного не было, если Катсуки не находился рядом.       А сегодня его не было. И завтра его не будет. И вообще, хрен знает, когда он вернётся из своей командировки. Бакуго даже отказался от виртов в скайпе или просто созвонов частых — видимо, занят. И у парней появилось время хотя бы обсудить и подумать, что же их самих связывает.       — Не зря мы оба пошли на это, — Эйджиро хмурится, напрягает извилины. Если бы тут был Катсуки, он бы сказал, что тому нечего напрягать. — Типа, знаешь, конечно, мы оба любили Катсу, оба его хотели, оба желали им обладать, не были против его условия, что ему нужны мы оба… Но, типа, я думаю, что если бы мы друг другу не нравились, мы бы не согласились. Ну, ты понимаешь же, да? Трахаться в одно время, показывать это своё стрёмное лицо во время оргазма, жить, всё прочее…       Каминари едва сдержал смех. Когда Киришима начинал сильно задумываться, но ещё и пытался говорить в процессе, у него проскальзывало слишком много слов-паразитов. Это было максимально мило и забавно, но смеяться в голос над этим Денки бы себе не позволил. Не та ситуация. Конечно, хотелось бы её разбавить хоть чем-то, но это лучше оставить на потом.       — Логично. Но всё же… Что ты чувствуешь ко мне? — это казалось каким-то странным допросом, только Каминари это не смущало никак. И не о таком они разговаривали, и не такие вопросы решали.       — Хер знает, но точно не то, что я чувствую к Катсуки, — Эйджиро пожимает плечами, а затем смотрит на Денки и сам для себя оценивает: хочет ли он его поцеловать? Обнять? Сделать так, чтобы он улыбался? Чтобы был счастлив? Да, да, да и да. Только как это озвучить? Непонятно. — Может, нечто похожее. Но трахнуть я тебя точно не хочу, — он разводит руками, усмехается, а затем добавляет: — А ты?       — Да тоже, — Денки трёт ладонью заднюю сторону шеи и задумывается.       Неловкого молчания не было, хотя оба считали эту ситуацию весьма неловкой. Они оба видели, как недавно Бакуго, пусть и был возбуждён до чёртиков, но смотрел на их поцелуи с какой-то явной нежностью, с лаской, что ли. Оба это помнили, оба это понимали. И осознавали — тот факт, что они смогли понять, что значат друг для друга, определённо порадует третье и самое главное звено их отношений.       — Эм… будешь кофе? — Киришима всё же замялся, не зная, что дальше говорить, даже не смотрел в сторону Каминари, и настолько старался вести себя естественно, что это уже казалось притворством. Они не озвучили, что нравятся друг другу, но поняли это. А как ещё могло ощущаться признание в наличии третьего связующего звена в треугольнике, если вы уже долго живёте вместе и являетесь семьёй? Слишком странно.       Смешным казалось ещё то, что не было ни стыда, ни смущения между этими двумя, было полное взаимопонимание… а тут, получается, конфетно-букетный период наступает после множества ночей жёсткого секса. И это взрывает мозг обоим.       — Нет. Посиди здесь? — Денки как всегда милый. Эйджиро давно его начал признавать милым, пусть и не милее Катсуки. Он считал, что их «Милый покемон» хоть и выглядит, как та ещё булочка с корицей, но является мужественным и серьёзным человеком. Они прошли подростковость, прошли всё это импульсивное дерьмо (не все, конечно, но всё-таки). И выросли. А Каминари всё ещё остался милым и достаточно нежным парнем. Таким ласковым, таким…       Киришима просто обнимает его. Не знает, что ещё можно сделать, поэтому просто обнимает, ощущая, что его обнимают в ответ. Оба дрожат, будто мёрзнут, хотя в доме жарко, как во рту у Бакуго. И оба не знают, что делать дальше. Но им слишком хорошо.       Эти объятия ощущаются не так, как ощущались все прочие. Раньше это было скорее дружеское нечто, нежели чем что-то чувственное, романтическое… а сейчас у обоих сердца стучат где-то в глотке, слова изо рта не хотят выбираться, да ещё и дышать становится проблематично.       — Ты мне нравишься, — Эйджиро шепчет это хрипло, даже не зная, стоило ли это упоминать. Слышит тихое «Ты мне тоже» и будто бы тут же умирает. Он не знал, что можно испытывать такие чувства к двум людям одновременно. Даже когда Бакуго им заявил, что никого из них он выбирать не собирается, Киришима не верил, он ждал, пока их возлюбленный сделает выбор… а теперь сам чувствует подобное. Он понимает этот взрыв эмоций, но почему-то совсем не заботится о ревности Катсу. Он знает — тот примет их чувства. Даже порадуется, а затем разочаруется, потому что в сексе Каминари с Киришимой всё равно будут сражаться за внимание их любимого.       Молчание заполняет комнату чем-то тягучим и вязким, а парни всё никак не отлипают друг от друга, продолжая обниматься и ближе прижиматься. Они давно не чувствовали подобного — осознания, что тебе кто-то нравится. Даже не просто «нравится», а «очень нравится». Настолько, что его не хватает, его совершенно не хватает, а сердце того и гляди из груди выпрыгнет.       И было бы глупо, если бы они прямо после подобных «признаний» решили заняться сексом. Поэтому они тянут время, прислушиваются к собственным ощущениям, обнимаются, гладят друг другу спины ладонями, прижимаются теснее, будто пытаясь слиться в единое целое… а потом целуются. Просто целуются. Они сотни раз видели красные от возбуждения лица друг друга, но смущёнными не видели никогда. И им так безбожно хорошо от этого зрелища. Так приятно просто осознавать это, просто понимать — их треугольник целиком и полностью замкнулся. Он идеален. Он — лучшее, что могло случиться в их жизни (после Бакуго, конечно же).       Поцелуй тоже ощущается совсем не так, как посреди секса. Он ощущается во много раз нежнее, чувственнее, приятнее, намного ласковее. И оба от него сходят с ума — они много, очень много раз целовались. Друг с другом, с Бакуго… а сейчас всё совсем иначе. Сейчас они не опьянены возбуждением, сейчас они буквально тают от нежности, от желания хоть как-то выразить свою ласку. И поэтому целуются так, что у обоих воздух в лёгких застывает.       Отлипают друг от друга они не сразу. Тяжело дышат, не смотрят друг другу в глаза, пытаются осознать, что происходит… а затем опять влипают друг в друга, снова и снова целуясь. И им непонятно, откуда у них после рабочего дня на это взялись силы, откуда подобное желание вообще возникло… Но они целуются. Они всё ещё обнимают друг друга, поглаживают, почёсывают даже: знают, что и кому нравится, знают, как доставить удовольствие… и пользуются этим. Будто для них всё это было каким-то обучением, чтобы сейчас они ощутили весь этот крышесносный спектр эмоций, чтобы не допускали ошибок, строя вторые в своей жизни отношения, лаская тело второго любимого человека.       Весь мир отходит на второй план. Для них ничего, кроме них самих, не существует. Всё кажется слишком странным, слишком нежным, слишком ласковым. Всё просто слишком. И Киришима слишком нежен — он перебирает волосы Каминари, забирается в них, но не тянет, не давит, не лезет другой рукой под домашнюю майку, не домогается, не спешит… а Каминари и рад — ему это сейчас и не нужно, ему хочется ответно забраться в мягкие волосы Киришимы пальцами, погладить кожу головы, прижаться к нему теснее, хотя теснее уже некуда, а затем расплыться какой-то бесформенной массой, умеющей лишь получать удовольствие.       Они оба были «активами». Оба сверху, оба «сильнее», но сейчас они не проявляли даже толики своих качеств, не боролись за право быть действующей стороной в этой странной возне на диване. Они одновременно делали всё и не делали ничего — ласкали друг друга, но получали ровно столько же ласки взамен. И никто не лез ни к кому в штаны, лишь теперь уже под майки, оба взаимно оглаживают горячую и мягкую кожу, даря как можно больше тепла прикосновениями.       Денки не понимает, что от него сейчас хотят, а потому делает то, что хочет сам — стягивает с себя одежду, оставляя только бельё, а затем с плохо скрываемым вожделением наблюдает, как Эйджиро раздевается сам. Смотрит на него, будто впервые видит полуголым, лелеет взглядом каждую частичку тела, которую только может увидеть, искренне наслаждается и тянет к себе, чтобы снова поцеловать, чтобы снова слиться воедино, в попытках скрыть слишком глупые стоны, тяжело дыша через нос. Денки не думал, что может так стонать просто от поцелуя, да ещё и с Эйджиро. Всё происходит слишком странно, слишком нежно и медленно, но в то же время крайне стремительно, от чего у обоих начинает плыть разум.       Они будто несутся куда-то вниз по реке, где течение настолько неравномерное, что они теряются, сливаются с ним, тонут ко всем чертям, но всплывают, чтобы отдышаться от очередного поцелуя, а затем утонуть в ещё одном. Они заводят друг друга едва не дублируя движения — и оба знают, что это приятно, что это доставляет удовольствие обоим. Прикасаться, гладить, целоваться, тереться друг об друга не только членами, но и всем телом, ощущать своего партнёра точно таким же сильным, каким являешься сам… Они лишаются рассудка, пока не понимают, что оба завелись настолько, что это уже практически больно.       И Киришиме это не кажется неправильным ни в коей мере, он знает, что всё целиком и полностью нормально, что ему можно опуститься ниже, провести влажными губами по груди Каминари, ему можно целовать его пресс, пока тот старается скрыть своё слишком шумное и возбуждённое дыхание, а затем, приспустив трусы, начать ласкать его так, как он желает. Ласкать языком, губами, обхватывая упругий и длинный член ладонью. Эйджиро не может даже назвать это отсосом — скорее нежность, доставление удовольствия, притом себе в первую очередь. Слышать, как Денки наконец-то стонет, ощущать, как пульсирует под его губами и руками член, понимать, почему Катсуки так любит отсасывать… Впервые понимать это. И наслаждаться, будто отсасывают ему. Это слишком приятно и очень интимно. Киришима осознаёт свою огромную власть — не как над Бакуго, совсем не так. Здесь власть иного рода, но какого — он не понимает. Он дарит свои чувства, он заглатывает так, как только умеет, сжимает горло, помогает себе рукой, но второй не лезет ниже, к анусу, нет, сейчас он ласкает не Катсуки, он ласкает Каминари, а к его заднице лезть попросту неинтересно. Не хочется.       Хлюпанье слюны, сдавленные и томные стоны Денки, тяжёлое и влажное дыхание Эйджиро, который не особо привык дарить оральные ласки такого рода особенно этому человеку… и плавная смена ролей, когда уже Каминари отдаляет лицо Киришимы от себя, помогая переместиться так, чтобы самому отплатить взаимностью, подарить ещё больше наслаждения, дотронуться губами до лобка, до яичек, пройтись поцелуями до основания — он не сосёт, он любит этот чёртов член, хотя лицом к лицу с ним встречается практически впервые. Он нежничает, облизывает, целует, гладит, сдавливает — играется, как кот с игрушкой, но намного трепетнее. И Киришиме это нравится. Это не агрессивный и жёсткий заглот от Бакуго, это нежность, это мягкость, это не желание довести до ошеломляющего оргазма как можно быстрее, это желание расслабить, понежить, удовлетворить и себя, и партнёра.       Это странная страсть, которая не является агрессивной и быстрой, это нечто, переполняющее обоих парней, потому что Киришима сам не выдерживает, заставляет Каминари прекратить и тянет его к себе, усаживая на собственные бёдра и вовлекая в поцелуй, но всё с такой же изнеженной осторожностью, заполняя лёгкие какой-то розовой и приторной патокой. Они невзначай потираются членами, но сейчас их это не особо волнует. Их цель — слиться воедино, ощутить друг друга, понять, наполнить их тела таким количеством удовольствия, чтобы ему не хватало в них места. И только когда оба не выдерживают жара внизу живота, они начинают облапывать друг друга агрессивнее, сильнее, сжимая члены в ладонях, соединяя их и надрачивая одновременно, в едином темпе, — синхронности они научились ещё пока трахались с Бакуго, — и снова сходя с ума, буквально теряясь в пространстве. Им не жарко, им не горячо, им оглушительно и иссушающе тепло. Под таким наплывом наслаждения начинает казаться, что ещё немного, и они загорятся, взорвутся и сожгут всю квартиру, но они не спешат, пусть и дрочат яростно, сильно, уверенно.       Их накрывает с головой, когда они целуются, когда дышат одним глотком воздуха на двоих. Секс двух взрослых мужиков, которые привыкли всегда быть сверху, ощущается какой-то подростковой вознёй, будто они только что ощутили весь спектр возбуждения. Это слишком нежно и ванильно, слишком романтично и сладко. Но им на всё настолько насрать сейчас, что они трутся усерднее, кусаются в поцелуе, стукаются зубами, будто разом разучились целоваться, слишком сильно сжимают ладони на членах и ловят с этого ни с чем не сравнимый кайф.       Киришима кончает первым, глухо простанывая что-то в губы Каминари и интенсивно двигая своей ладонью ещё несколько раз, но жёстче, увереннее, насколько ему хватает сил. Денки окончательно едет крышей, когда видит взгляд этих красных, возбуждённых глаз, которые он даже и не думал когда-нибудь увидеть с подобного ракурса. Эйджиро любит его. И Каминари любит его в ответ, распадаясь на множество мелких кусочков от оргазма.

***

      — Чувак, что сейчас было? — Киришима уже минут пять полулежал на диване, откинувшись на спинку и пытаясь прийти в себя, пока еще не осознавая, как ему отдышаться и как отмыть диван.       — Ничего особенного, — усмехается Денки, задаваясь теми же вопросами и лёжа в полуметре от своего парня. — Просто мы замкнули треугольник, с чем я нас и поздравляю. Официально.       — Я не об этом, как нам диван, чёрт побери, отмывать, нас Катсу убьёт, мы его только неделю назад купили… а что, если следы останутся?       И Каминари ржёт. И Киришима едва натягивает на себя одежду, раскиданную по обконченному дивану и комнате. И обоим так охуительно хорошо, что они не могут смотреть друг на друга без улыбки. Да и вряд ли смогут. И оба понимают, что Бакуго от этого они любят не меньше, что уделять ему внимание продолжат даже с удвоенной силой… но это сверхъестественное счастье поглощает их с головой, пока они пытаются оттереть сперму с дивана, и матерятся, когда это получается максимально плохо.       Только вот Бакуго теперь будет вдвойне охуевать. Не только от испорченного (в который раз) дивана, но и от того, что проблема, которой он задавался много лет их совместных отношений, наконец-то разрешилась в наилучшую сторону. Разрешилась так, как он и не мечтал.       И сам Катсуки ещё не знает, какое ебанутое дерьмо теперь смогут придумать эти два влюблённых друг в друга и в него идиота. У них и без того взаимопонимание было огромным, но что же будет теперь…