✤✤✤
На улицах столицы Гримдольфа многие одеты в белое — день 22 июня выдаётся ужасно душным. По горизонту ходят толстые, тёмные, с розовыми кончиками облака — обещают грозу к вечеру. Торгаши безделушками и бедняки, собирающие деньги, прячутся в тени домов, но и она не спасает от испепеляющего жара солнца. Жители в основном прячутся по домам, поэтому, когда Тэхён вместе с Ёнху и Чимином въезжают в город, младший омега облегчённо выдыхает — скорее всего его никто даже не увидит, а потому и не узнают. Даже несмотря на простую одежду придворного, в которую облачился омега, всё равно боится быть узнанным — ему это сейчас ни к чему. Когда на глаза Чимину попадается первая лавка с тканями, до сих пор царившее в пути тяжёлое молчание прерывается — они добрались до цели. Ещё утром Ёнху, чутко оценив состояние Тэхёна и Чимина, предложил им съездить в город за новыми тканями на наряды — знает, что омегам это должно понравиться, понадеялся, что так отвлекутся от всего свалившегося в последние дни. И не прогадал. На некоторое время принц и придворный действительно оживляются поездкой, а сейчас, когда подъезжают к лавке, нельзя не заметить, что глаза обоих омег загораются — у одного предвкушением, у другого любопытством. Альфа улыбается: должно быть, ему и правда удалось на время их отвлечь. Пусть даже Тэхён всё равно часто пропадает в своих мыслях, поездка, кажется, помогает ему взбодриться, пусть он и не интересовался одеждой так, как ей интересуется Чимин, который подолгу может находиться у портных, выбирая фасон новой рубашки. Тэхён же, честно говоря, никогда раньше в подобных местах не был, да и вообще довольно редко выбирается в город или куда-либо из дворца, поэтому, когда Ёнху открывает искусно сделанные деревянные двери, входит первым, тут же с интересом осматривая ряды со всевозможными тканями, различными по рисунку, цвету и плотности. Обычно во дворец приезжал лучший портной королевства с уже готовыми эскизами на желтоватой бумаге, потому Тэхёну оставалось лишь одно — выбрать. Чимин же, часто бывающий в подобных местах, сразу же со знанием дела уводит принца в отдел с кружевными тканями, объясняя, что обычно в лавках с тканями бывают и мастерские, где можно заказать пошив рубашки, ночнушки, брюк, платьев, пиджаков и даже обуви, в общем, всего, чего душа пожелает. Тэхён, находясь в своих мыслях и пропуская мимо ушей добрую половину информации, только кивает и всё касается мягких дорогих тканей, пока в его голове против воли уже вырисовывается образ новой рубашки. Но даже в это время мысли о Чонгуке: какая бы рубашка ему понравилась? Но, что более важно, хорошо ли альфа добрался? Когда придёт первое письмо от него? Тэхён улыбается на объяснения Чимина, и в то же время пропадает в мыслях, воспоминаниях, словно бы двойную жизнь ведёт — одна здесь, а другая там, в глубине души. Как раз в то время, когда Чимин воодушевлённо делится тем, какой фасон рубашки хотел бы, а Ёнху осторожно следует за омегами, в комнату входит, судя по всему, портной. Старший омега тут же обращает на него своё внимание, хочет было уже спросить его о чём-то, но теряется — это тот самый портной, который был вчера у них дома, который, возможно, слышал ссору. Чимин тут же краснеет от стыда, опускает взгляд и мнётся на месте. Узнает ли этот парень его? Лучше бы не нужно. Придворный оглядывается на Ёнху, который, судя по всему, тоже узнал портного, сталкивается с ним взглядом, видит отражение своего. — Почему мы остановились? Чимин? — Тэхён хлопает глазами, не понимая, что произошло. Только когда следит за взглядом братьев, замечает довольно молодого парня в самой простой рабочей одежде, в рубахе с закатанными рукавами, с измерительной лентой на шее и карандашом за ухом. Но мало того, омега тут же подмечает что-то знакомое в чертах лица портного, и это заставляет его на время забыть о том, что до этого он переживал о Чоне и думал о том, что всё-таки написать ему. Возможно, он уже видел этого альфу где-то?.. Тэхён роется в памяти, но вспомнить, где мог видеть и запомнить портного, не может. И что в этом парне могло остановить Чимина в его нескончаемой болтовне? Тэхён вновь обращает непонимающий взгляд в сторону друга. — Извините, — Чимин склоняет голову, а щёки его пылают из-за стыда за собственную семью. — Вам тогда пришлось всё это выслушать… Простите. Надеюсь, это не слишком помешало вам. Мы зря вас позвали… Простите. — Тэхён перестаёт что-либо понимать, потому что с чего бы вдруг Чимину извиняться перед совершенно незнакомым человеком? — О, не переживайте, прошу вас, — улыбается портной. — Я и не думал о вас ничего плохого. Наоборот, переживал, так как ваши родители казались по-настоящему взбешёнными, хотя причины для этого совсем не было. Вы и ваш брат в порядке? — Да, вполне. Спасибо за беспокойство, — Чимин вновь склоняет голову. — Этот альфа слышал тогда нашу с родителями ссору. Помните, я говорил, что папа позвал портного? Это он, — быстро объясняет Чимин принцу. Тэхён распахивает глаза и кивает, наконец-то понимая, что здесь к чему. — Вы пришли за тканями? Возможно, нужно что-то подсказать? — улыбается портной. — О, да, думаю, стоит представиться. Меня зовут Мин Тэён, — альфа кланяется, пока Тэхён хмурится. Мин? Знакомо, очень знакомо… И черты лица всё никак не дают покоя: разрез глаз, форма губ, лица — всё это омега наверняка уже где-то видел, но вспомнить никак не может. И пока Чимин с упоением слушает советы альфы по поводу тканей, пока портной ведёт их в самый дальний отдел, принц шепчет на ухо другу: — Тебе не кажется, что мы его где-то видели? Его лицо очень знакомо мне… и фамилия. Мин! Знакомо же? — Вам тоже так показалось? — распахивает глаза Чимин, на что принц быстро-быстро кивает, а старший омега хмурится, пытаясь вспомнить, где они могли видеть этого альфу. Он незаметно рассматривает его, но это совсем не помогает вспомнить. — Думаю, эта ткань должна подойти вам… — альфа даёт образец в руки Чимина и мешкается почему-то. — Простите, не знаю вашего имени, — неловко улыбается. И почему из-за улыбки этой у Чимина в голове всплывает до боли знакомое лицо? Непонятно. — Да, конечно, — спохватывается Чимин. — Забыл представиться. Это я виноват, не сообразил сразу. Я — Пак Чимин, а это мой брат — Пак Ёнху. И… — Чимин бросает взгляд в сторону Тэ, не зная, как его представить. Стоит ли говорить, что он принц? Пока Тэхён мотает головой незаметно, необходимость его представлять ненадолго откладывается: — Пак Чимин? — переспрашивает Тэён, пока в его взгляде появляются искренний интерес и удивление. — Вы — Пак Чимин? — Да, а в чём… — до того, как отвлёкшийся от молчаливого разговора с принцем омега успевает спросить, что так удивило портного, тот уходит куда-то, торопливо прося подождать и извиняясь. Чимин в растерянности смотрит то на брата, то на друга, но оба они пожимают плечами — странное поведение и схожесть с кем-то возможно знакомым заставляет всех троих немного потеряться в ситуации. Обстановка становится ещё более странной, когда по лестнице, судя по всему, ведущей в дом на втором этаже, альфа возвращается не один, а с довольно взрослым, даже пожилым альфой. Волосы его седы, одежда такая же простая, как у, судя по схожести, сына, всё лицо его нахмуренное говорит об усталости. Только чистые светло-голубые глаза выдают когда-то дерзкий и весёлый его характер. Чимин, Тэхён и Ёнху кланяются в знак почтения и приветствия, не решаясь первыми начать разговор — не понимают, что происходит, пока старший альфа, кажется, рассматривает и оценивает их, а сын за ним нетерпеливо улыбается. Чимину ещё кажется, что где-то наверху, за дверью, к которой ведёт лестница, кто-то смеётся, но он не решается отвести взгляд, чтобы проверить, наблюдает ли за ними ещё кто. — Тэён говорит, ты Пак Чимин, — наконец подаёт голос старый альфа. Чимин в ответ робко кивает, на что первый улыбается — вокруг его глаз собираются лучики. — Ну что ж, Пак Чимин, будем знакомы. Я Мин Югем, отец Юнги. Чимин раскрывает глаза, кланяется ещё раз, пока в его голове сходятся все кусочки: Юнги говорил, что семья его занимается тканями, да и сходство его с родными невероятно, сразу понятно, что пошёл он в отца. Ну и, конечно, фамилия. Как можно было не догадаться? Чимин готов себе тысячу раз по лбу ударить, раз сразу не догадался. Прежде, чем он, удивлённый, успевает поздороваться, с верхнего этажа дома по лестнице буквально вылетает молодая девушка, и омега сразу же делает вывод, что она наверняка та самая Мина — сестра Юнги. Чимин лишь краем глаза успевает заметить мать Юнги, когда на него налетают с объятиями. — Я так давно просила брата познакомить нас с тобой! Он, конечно, отказывался, — девочка дуется, а потом снова улыбается, несмотря на беззлобное шипение матери сзади о том, что это неприлично — так встречать гостей, и уж тем более начинать разговор со старшим на «ты». Однако Чимина волнует далеко не это, ему слишком хорошо, чтобы волноваться о таких глупостях. — Ну, думаю, судьба решила иначе, раз ты сам к нам пришёл. Очень рада познакомиться! Меня зовут Мина, — и почему-то на сердце Чимина от такого неожиданно тёплого приёма становится немного стыдно, но в то же время хорошо на душе. Кажется, словно попал домой, пусть и не знает совсем этих людей.✤✤✤
Max Richter, Louisa Fuller, Natalia Bonner, Chris Worsey, John Metcalfe, Philip Sheppard On the Nature of Daylight
Далеко за полночь. Во дворце тихо. С умирающим королём прошлой ночью встретиться так и не удалось — ему стало хуже, и лекарь просил, чтобы его оставили ненадолго. Чонгук осторожно, словно заново изучает, широко шагает по коридорам в направлении к комнате умирающего брата и осматривается, словно пытается найти изменения, которых ждёт, но всё осталось таким же, каким было. Возможно, он лжёт сам себе, и изменения не ищет, а лишь оттягивает тяжёлую минуту встречи, а, возможно, не дворец изменился, а он сам смотрит на него по-другому. Скорее всё это смешивается, и от того в груди Чона замирает всё, а в душе тревога, страх перед самим собой, и в то же время решительность в действиях. Он провёл здесь одну ночь и один день, успел провести собрание с парламентом, но привыкнуть к холодности и отчуждённости всего окружающего так и не удалось. Придворные, слуги, остальные жители дворца — никто не спит, он знает. Все ждут хотя бы каких-нибудь новостей о встрече братьев и о самочувствии короля. И если раньше некоторые, самые отчаянные, ещё надеялись на выздоровление, сейчас ждут конца, принимая почти все последующие за этим изменения. Атмосфера напряжённая, Чонгук нутром ощущает, что за каждым его шагом следят, и дело совсем не в дворецком, которому, к сожалению, суждено сопровождать его этой ночью. Дело совсем не в нём, а в том, что тишина становится удушающей, заставляет слышать то, чего, возможно, нет на самом деле. И Чонгук слышит, как перешептывается прислуга, судя по всему, уходившая от Ихёля, как они смотрят на него, будущего короля, оценивают украдкой. Что в этих взглядах кроется, он понять не успевает, потому как когда сталкивается с ними, те тут же прячутся за ресницами омег и бет. Улавливает только плохо скрытый страх перед неизвестностью, смертью, будущим. Перед ним, перед будущим королём. Ему ещё король Гримдольфа сказал, что страх в этом деле лучше, чем неповиновение, и альфа с ним согласен полностью, вот только всё это отпечатком ложится на его уставшие и скучающие по ласке тело с душой. Даже шикарные хельцвудские ванны не помогли расслабиться сегодня на закате. В комнате брата пусть и горят свечи, но их не так много, как раньше. Видимо, чтобы не потревожить сон больного. Чонгук подходит к большой кровати, кивает доктору, который до этого прикладывал руку ко лбу короля, и только после того, как дворецкий и лекарь уходят, присаживается на край кровати и устремляет взгляд на бледное осунувшееся лицо Хёнвона, глаза которого закрыты. Чон ощущает в груди лёгкие покалывания, но не более того. Должно быть, ещё не осознаёт. Альфа берёт тяжёлую руку в свою и целует. Впервые за долгое время позволяет себе слабость, проявляет братские чувства. И дело не в том совсем, что сам не хотел, а в том, что от Хёнвона отдалился за последние пять лет, которые стали роковыми в судьбах многих людей. Правление Хёнвона было таковым. Он сделал много плохого: убивал людей ради власти, убивал ради любви, упивался этим. Переступил через одну из самых высоких ценностей человеческих — жизни — ради другой одной из самых высоких — любви. Возможно, если бы не его победа над родителями Ихёля, возможно, если бы не сам Ихёль, не их безумная любовь, этого бы не было. Возможно, если бы старший брат не увидел смерть папы в далёком детстве, всё было бы по-другому. Однако того, что произошло, уже не изменить. И решение Чонгука занять трон тоже. «Не ты это начал» — так Тэхён сказал ему в последний вечер их в саду. Чон цепляется за эти слова, старается им верить, и, кажется, получается. На сердце тяжело, окутывает тревога и страх, но всё это не потому, что он сожалеет о собственном решении, он перестал сожалеть на полпути к Хельцвуду, когда наконец-то удалось обуздать самого себя. Тяжесть эта на сердце от того, что смотрит практически на мертвеца, видит смерть собственными глазами. В эту секунду он точно знает, что не он положил начало. Ихёль наверняка сделал бы это сам, всё было бы в точности, как сейчас. Всё было бы точно так же, потому что это должно было произойти. Это расплата Хёнвона за все смерти, за то, что переступил через самого себя. Когда слеза Чона капает на сплетённые с братом руки, альфа замечает лёгкое движение руки брата. Поднимает взгляд и замечает на себе точно такой же, как и у себя — тёмный, но уставший, измученный и умирающий. Возможно, просящий скорой смерти. И, вопреки ожиданиям мужчины, Хёнвон вдруг улыбается. Улыбается так, что Чонгук готов из самого себя сердце вырвать, отдать ему брату — такое желание возникает всегда, если видишь смерть, и тем более, когда умирает близкий человек, человек, которого ты знал всю жизнь, с которым разделил самые яркие моменты взросления. — Что ж, — хрипит Хёнвон, чуть сжимая чонову руку. — Это конец, верно, братишка? Чонгук рассыпается. Рассыпается от этого мягкого прозвища, какого не слышал от старшего так давно… Он поднимает руки к губам и снова оставляет поцелуй, пока слёзы катятся вниз. Сейчас, рядом со старшим братом, можно быть слабым. В эту секунду можно, и Чонгук позволяет. Ощущает себя совсем ещё мальчишкой, когда всегда бежал к брату, если что-то случалось, и воспоминания эти прокалывают сердце. — Ну, ну, не разводи соплей, — улыбка у Хёнвона кривая, но всё равно добрая-добрая. Чонгук впервые за пять лет видит его таким. Настоящим, каким он был ещё в детстве. Не ослеплённым властью и губительной любовью. Давно-давно, в детстве, он говорил точно так же. — Король должен быть сильным, Чонгук, — уже строже добавляет альфа. Чонгук на это лишь кивает. Не в силах сказать что-то, не в силах даже подумать о том, чтобы что-то сказать. — Я ждал твоего приезда, — тяжело откашливается и, кажется, пытается приподняться, но тут же обессилено падает на подушки и указывает свободной рукой на столик у кровати, — Это — моё согласие на то, чтобы ты стал королём после. Подписание указа о том, что ты — наследник. Но не это важно. Это возьмёшь потом, когда уйдёшь, вместе с письмом для главы парламента. Важно, что я хотел удостовериться в тебе. В том, что ты будешь сильным и мудрым королём. У меня это не вышло, увы. — Не думаю, что смогу оправдать твои ожидания, — тихо признаётся Чонгук. Это впервые за пять лет, когда он говорит брату «ты». Впервые за пять лет, когда он ощущает себя не принцем, который должен подчиняться указам короля, а братом. — Не смей так думать, — отрезает Хёнвон, хмурясь. — Ты намного лучше меня, и, должно быть, научился на моих ошибках. Знаю, ты всегда был против того, чего хотел добиться я. Знаю, что виноват во многом, перед многими. Но, прежде всего, я должен извиниться перед тобой. И мне станет легче, если ты простишь и отпустишь меня. Прости меня, пожалуйста. Я не хотел этого… Думал, сделаю хорошо, добьюсь того, чего не добивался ни один король — объединю народы. Не получилось. Ещё одна ошибка… Прости, Чонгук. Я совсем забыл о том, что мы братья. Прости меня, — Хёнвон закрывает впавшие глаза и снова откашливается, стараясь удержаться за руку Чонгука, словно если отпустит, уйдёт навсегда. — Я прощаю, — Чонгук вновь целует сплетённые пальцы. Он и сам должен извиниться. Обязан. — Прости меня. Я тоже виноват во многом, в том числе и в том, что не остановил тебя. Прости, — Хёнвон кивает и снова улыбается. Он не говорит о том, что Чонгуку бы не удалось его остановить — оба прекрасно это знают. Но также знают и то, что им обоим есть за что извиниться друг перед другом, и пока есть время, нужно сделать это ради спокойствия душ. — Я говорил, что в твоём характере есть много от папы? — Чонгук мотает головой. Нет. Они ни разу не говорили о папе, которого он практически не помнит. Хёнвон, своими глазами видевший смерть папы в далёком прошлом, на вопросы Чонгука отвечал одним поджатием губ. — Ты действительно очень похож на него. Но так же много имеешь от отца, и я надеюсь, что ты вобрал только самые лучшие их качества в себя. Ты справишься со всем, я знаю. И не забывай его, это даст силы. Ты ведь любишь, верно? — спрашивает с тихим смешком. Видимо, насмехается над самим собой. Его любовь принесла одни лишь беды, и он не дурак, прекрасно знает о том, кто его отравил — Ихёль сам признался в этом, оплакивая. — Люблю. Люблю так сильно, ты не поверишь. Он совсем другой, не как все. Живой, настоящий… — Чонгук улыбается, вспоминая Тэхёна. — Совсем не похож на принца. Думаю, он стал глотком свежего воздуха для меня. — Истинные, верно? — Чонгук кивает. — Только не зайди в любви слишком далеко, Чонгук. Никогда не делай этого. Моя любовь меня убила… — с горечью говорит король, и что-то странное мелькает в его глазах. Чонгук не понимает этого. — Позаботься об Ихёле, ладно? Он беременный, и я не прошу сделать сына наследником, но вырасти его, хорошо? Я уверен, у тебя с Тэхёном это получится лучше, чем у Ихёля. Он из-за моей любви гниёт и вряд ли сможет отдать своё сердце на что-то большее, чем вынашивание ребёнка. Это убивает его, Чонгук. Я убиваю его взамен на то, что он убивает меня, и его смерть будет намного мучительнее, даже если бы мне этого не хотелось. Этого уже не изменить. Так что, согласен стать вторым отцом для моего сына? — пожимает руку крепче. — Я сделаю всё, о чём ты попросишь и тем более никогда не брошу своего племянника, — Чонгук прикрывает глаза. Делать выбор за обоих, за себя и за Тэхёна, возможно, неверно, но это всё, что он может дать Хёнвону. Единственное, чем может успокоить его мечущуюся перед смертью душу. И действительно, в глазах напротив становится спокойнее. — Ещё кое-что. Попроси прощения у Тэхёна и его семьи за их сына. Они наверняка узнают однажды, и лучше, чтобы от тебя, — в глазах Хёнвона пучина вины. Он как никто другой знает, что смерть Сехуна усложняет всё. — Он простит. Обязательно простит, не сомневайся, — Чонгук замечает в глазах Хёнвона почти полное спокойствие, и только сейчас видит неизвестно когда вошедшего в комнату Ихёля, который стоит поодаль и наблюдает, роняя горькие слёзы. Слышал ли он то, что говорил о нём Хёнвон? — Спасибо тебе, Чонгук. И не забывай, мы были братьями все эти пять лет, какими бы они ни были, — Хёнвон закрывает глаза и его хватка на руке Чонгука ослабляется. Он сказал всё, что хотел. Ихёль присаживается напротив Чонгука и оставляет на мокром от болезненного пота лбу поцелуи, словно успокаивает. И спустя какое-то мгновение грудь Хёнвона резко поднимается, словно он не может вдохнуть воздух, и так продолжается, пока он не закашливается и не открывает полные безумия и боли глаза. Внутри Чонгука обрывается… Хёнвон смотрит на Ихёля, тихо плачущего, шепчущего извинения и слова любви, а потом из последних сил руками берёт щёки омеги, с любовью заглядывает в его глаза и шепчет в губы «Люблю», чтобы лишь на мгновение прижаться к алым от слёз губам и… Умереть.