Его Светлость

      Пожилая женщина одёрнула грязный и пожелтевший от времени подол своего длинного платья. Поправила передник и, закатав рукава, вытащила из раскалённой печи сдобные булочки. Пекарню заполонил очередной аромат, от которого у покупателей текли слюнки. — Ну, так вот, слушай, — продолжила она, обращаясь к своей коллеге, — помнишь того городничего лекаря? — Которого? — пропыхтела та, помешивая угли в печи. — Ну, тот, симпатичный такой. Немного со странностями. — А, вспомнила! И что с ним? — заинтересованно уставилась она на свою подружку, одновременно смахивая крошки со стола влажным полотенцем. — Да вот уже весь город гудит о том, что это он убил Его Величество, — она будто намеренно говорила громче, чтобы окружающие услышали её и тоже посплетничали вместе с ней. — Да ладно, — ошарашено протянула та и пододвинулась ближе, чтобы уловить каждую деталь сплетни. Как же она их любила. — А почему? — Ой, разное говорят! Даже то, что они на самом деле разлучённые братья, и лекарь избавился от наследника на престол. — Ух ты, ничего себе! — А я слышала, что он был влюблён в жену принца! — вдруг встряла полненькая покупательница, привлекая к себе внимание. — И что они хотели сбежать вместе. — Как романтично!       Они ещё некоторое время шушукались, додумывая всё новые и более изощрённые подробности чужой трагедии. И ни у одной не возникло чувство стыда за свой длинный язык. Слухами земля полнится. …       Мужчина в потрёпанном и в некоторых местах рваном кафтане прислушался к разговору своих старших товарищей, одновременно продолжая колоть дрова и скидывать их в одну кучу. — А как же тот сынишка-беглец Герцога? С ним что? — Вроде, лекарь его на органы разобрал, — бубнили что-то они, устроив небольшую передышку от тяжёлой работы. — А разве не в бордель продал? — А может и вовсе убил, кто знает? — обсуждения эти ходили с самого утра. Слишком много слухов на этой земле. …       — Вот, прошу, — протянул торговец свеженькую рыбу, чешуя которой игриво переливалась на свету, — с вас два шиллинга, Сэр. — Благодарю, — протянул деньги покупатель. — А вы не подскажете, о ком все говорят целый день? Что за лекарь? — Да вот живёт здесь местный городничий доктор. Говорят, что он сумасшедший. Что жену свою убил, вроде и дочь у него была, но пропала без вести. Тоже его рук дело. Вот он до принца нашего добрался и отрубил ему голову. — Да? Кошмар какой. Как только земля таких носит? И слухи эти заполонили каждый уголок. … — Кихён-а! — женщина в ужасе вбежала в дом, на ходу открывая все двери в поисках сына. Тот оказался на кухне и к столь неожиданному появлению матери готов не был. — Мам? Что случилось? — он торопливо приблизился к ней и обхватил за плечи. — Об этом весь город говорит! — срывая голос и роняя слёзы, зарыдала она. — Не понимаю, что произошло!? — пытаясь остановить истерику, он слегка тряхнул её, вынуждая посмотреть на себя. — Наш господин! Наш Хёнвони-и! Мой маленький мальчик.. — она слабо рухнула на пол, закрывая ладошками лицо, замычала, не в силах сказать что-либо ещё. — Мама! Говори! — строго повысил он голос — это всегда с ней срабатывало. — Минхёк..! Минхёк! — взвыла она, — он убил нашего маленького Хёнвона!       Кихён замер, пытаясь прийти в себя. У него был настоящий ступор. Что она только что сказала? Этого просто быть не может! Его господин вместе с Вонхо пошёл на рынок всего около получаса назад. И был вполне жив и здоров. — Что ты такое говоришь? — голос вдруг охрип. По ногам пробежали отвратительные холодные мурашки. — Кто сказал тебе такую глупость? — Покупатели из лавки сказали, что он убил Его Величество, и нашего Хёнвон-и! — Мам, мам, — он присел, прижимая женщину к своей груди. Провёл рукой по растрепавшимся от бега волосам, — тише-тише, успокойся. Он жив, я только что его видел, — зашептал он ей в макушку, — и Минхёк бы не стал этого делать, — сам не понял, зачем это сказал.       Спустя ещё двадцать минут, которые тянулись вечностью, Кихён постарался объяснить матери всё, что произошло за это время. Естественно, опуская множество подробностей, в особенности о Вонхо. Потому что он не мог даже представить чувств своей мамы, если она узнает, что приютила в своём доме безжалостного наёмника и виновника всех бед. Но, несмотря на свою уверенность, юноша и сам безумно испугался. Неужели это и подразумевал Чангюн под словом «разберётся»? Бред.. Не может такого быть.       Минхёк прошёлся по опустевшему вмиг дому, разглядывая отсутствие рисунков и детских игрушек. Он сам был удивлён тому, что сумел привязаться к этим ребятишкам, с которыми теперь ему пришлось попрощаться. Что ж, он всё равно не собирался становиться их опекуном. Что двигало им в тот момент, когда он вообще согласился пустить их в свой дом? Ответ он нашёл лишь спустя время: потому что хотел понравиться Кихёну. Угодить ему. Чтобы он обратил на него внимание. Теперь это лишь пустой звон, пусть мальчишка и отвечал на его вчерашний поцелуй. Предпринимать хоть что-то уже очень поздно.       Или нет? Он как-то странно хохотнул. Заглянул в свою кладовку и раздражённо цыкнул языком — теперь все его лекарства испортятся. Как жаль. «Нужно выбросить, пока ещё осталось немного времени», — подумал он, спуская с полки первый ящик. «Ой, похоже, что-то уже стухло, — раздосадовано вздохнул в мыслях, — совсем забегался и перестал следить за своими пожитками». В самом углу нашёл небольшую соломенную куклу. Игрушка уже покрылась небольшим слоем пыли, значит, её забыли здесь давно. «Вот же маленькие проказники. Я же запретил им сюда лазить», — он аккуратно положил её к себе в карман.       Как только он расправился с третьим ящиком засушенных трав и перешёл на многочисленные баночки, в дверь постучали.       «Поверить не могу… уже пришли», — во рту стало горько. Он как-то излишне медленно и самодовольно пошёл на звук. Натянул на себя ехидную ухмылку и дёрнул за ручку. Улыбка мгновенно пропала с лица. На пороге стоял взлохмаченный Кихён. Он упирался ладонями в свои коленки и часто, надрывно дышал. Минхёк снова обнаружил на его руках те самые небольшие ссадины, которые уже почти прошли, оставляя после себя лишь незначительный след. Кое-где запёкшаяся корочка была содрана, выдавая нервозность мальчишки, который наверняка не находил себе места, безустанно почёсывая царапины. — Какими судьбами? Ты сказал, что не придёшь, — напомнил он. Именно его сейчас не хотелось видеть больше всего, потому что было элементарно больно. — Ты слышал, что о тебе говорят? — отдышавшись, спросил Кихён. — Не поверишь, уже уши в трубочку сворачиваются, — мужчина продолжал стоять на пороге, не давая ему пройти. — Не впустишь? — уточнил тот. И пришлось отступить.       Вещей стало заметно меньше. Раньше, казалось, каждый угол был забит каким-нибудь предметом роскоши. Сейчас дом был пуст и холоден. Кихён догадался, что уехали не только дети, но и весь уют вместе с ними. Даже тот, который витал в воздухе ещё до их появления. Как же сильно Минхёк себя запустил. — Боишься? — вдруг глупо выдал он, чем заставил лекаря непонимающе остановиться. — Я? Боюсь? — издевательски, давя на совесть, передразнил тот. — Глупый что ли? Я наслаждался тишиной, пока ты не пришёл.       И Минхёк вроде и был всё такой же язвой, к которой все привыкли. Но Кихён поверхностью кожи, каждым волоском ощущал некие перемены, некую излишнюю наигранность, словно тот старался отыгрывать роль прежнего себя. Получалось у него откровенно плохо. — Позволишь мне остаться здесь ненадолго? — и мальчишка пожелал удавиться из-за своего вопроса, потому что, вообще-то, пришёл разузнать лишь о Хёнвоне и о слухах, которые в буквальном смысле заполонили весь город. — Да что с тобой стало? — возмутился Минхёк. А вот сейчас слышна настоящая искренность, — мне не нравятся твоя двуличность: то «не трогай меня», то «поцелуй меня». Кихён отчетливо помнил, что вообще-то такого не говорил, но возражать не стал. — Ты, к слову, себя постоянно так ведёшь, — Кихён поморщился от того, каким ребячески-наивным послышался его собственный голос, — то пристаёшь ко мне, то холоден, как рыба. — О, чёрт, — вдруг выдал тот, немного спугнув мальчишку, — точно, рыба же в подвале испортится! — он сиганул к двери, Кихёну лишь оставалось пойти за ним.       Он впервые очутился в подвале этого дома и даже немного удивился, столкнувшись не с изгаженными стенами — извечными спутниками старинных помещений, а с довольно опрятными рядами полок и столов. На одном из последних виднелся отчётливый след застывшей старой крови, но Кихён решил не акцентировать на этом внимания. А ещё было до безобразия прохладно, и приходилось каждый раз растирать предплечья, чтобы прогнать зябкие мурашки. Огонёк зажженной Минхёком лампадки осветил содержимое полок: очередные склянки, только чуть больше по размеру, чем в кладовых комнатах. Кихён прищурился, всматриваясь. Отшатнулся и едва не прикусил язык, увидев настоящие человеческие глаза, что слипшимися разлагающимися комочками плавали в какой-то жидкости. Его руки непроизвольно дрогнули, и он поспешил схватиться за край своей рубахи — как защитный рефлекс, чтобы огородить себя от окружающих жутких картин. Словно наяву побывал в небылицах, которые он и соседские ребятишки придумывали и пугали особенно чувствительных девочек, а иногда и девушек постарше. Вот только сейчас не было страшно, лишь как-то мерзко? Минхёк тихо хихикал — явно на его счёт.       Не зная, куда себя деть, Кихён прижался к одному из стеллажей и просто глупо пялился на то, как лекарь принюхивался к продуктам, что хранились здесь, среди этого наглядного пособия по строению человеческого тела. Благо, он не страдал никакими предубеждениями и отнёсся вполне спокойно.       Минхёк шептал какую-то ересь, видимо, ведя диалог с мешком наполненным рыбой. Обхватил его и, волоча по полу, направился к лестнице. Кивком головы дал понять Кихёну, чтобы он шёл первым, так как места, чтобы спокойно развернуться и разойтись, не хватало. И если до этого юноша чувствовал себя вполне уверенно, то сейчас, когда ему настойчиво дышали в макушку, он ощущал себя немного беззащитным. Стараясь утихомирить разыгравшееся воображение, пару раз сделал глубокий вдох, и запах подвала наконец-то достиг носа, неприятной скопившейся затхлостью настойчиво пробираясь и щекоча ноздри. Резкий приказной шёпот заставил Кихёна моментально застыть на месте и в волнении обернуться. — Стой на месте, — Минхёк отпустил мешок и подобрался ближе, вжимая юношу в стеллаж. Наклонился к самому уху и, проведя длинными пальцами по острым кихёновым плечам вниз, поймал ладошки и перехватил их, сжимая ощутимо сильно. — Зачем ты..? — копируя его надрывное и обеспокоенное поведение, так же шёпотом спросил он, напрочь забывая вырвать свои руки из чужого хвата. Более того, он даже ни на секунду не подумал, что должен сделать это. Вместо слов Минхёк сухими губами поцеловал его куда-то в скулу и коротко кинул: — Прощай, мой маленький миленький хомячок с острыми зубками. С тобой было очень весело.       Кихён до сих пор не понимал его странного поведения и ошарашено продолжал молчать, как-то особенно по-дурацки хлопая глазами. — Я даже успел влюбиться, — закончил свою мысль лекарь и напоследок обнял худое и податливое тельце. Затем с силой оттолкнул его и выбежал из подвала вверх по лестнице, громко захлопывая за собой дверь.       Только тогда до Кихёна наконец донеслись крики с первого этажа: «Выходи, убийца! Ты арестован!»       По шуму и оглушающему топоту ног, можно было определить — стражников непростительно много. Мальчишка испуганно замер, его всего начало колотить от подступающей паники. Что ему делать!? Как помочь!? «Почему я вообще хочу его спасти? Я же сам желал ему смерти…»       С первого этажа послышался дразнящий смех Минхёка и его тихий приглушённый голос: — А я вас ждал. Что-то вы долго. Я бы уже давно успел сбежать, если бы хотел. — Замолчи, псих! — Не груби, ты же уже большой мальчик. Мама не учила, что нельзя говорить плохие слова, иначе бог не возьмёт тебя на небо? — Тебя-то он точно кинет гнить в самые глубины ада, мразь! — Так действуйте, — Кихён по его интонации точно мог определить, что тот сейчас оскалился своей самой хищной улыбкой.       Звуки копошения и ругани усилились. Юноша слабо дотронулся до двери, не решаясь выйти. Лишь припал к ней ухом, зажимая рот ладонью. Раздался болезненный стон вперемешку со смехом, принадлежащий Минхёку. У Кихёна заложило уши от бешеного стука собственного сердца, и он, не выдержав, слегка выглянул. Подвал находился в конце одной из кладовых комнат, и если бы дверь оказалась закрытой, то увидеть то, что творится в гостиной, было бы невозможно. Но она отворена. И юноша видит. И Минхёк его тоже.       Он лежал. Его голову вжимали в пол подошвой испачканных ботинок так, что кусочки засохшей грязи сыпались и путались в светлых волосах лекаря. Нижняя губа была разбита, и даже под сгустком алой крови было видно, как сильно она посинела. Руки, что уже завели за спину, теперь связывали толстой верёвкой. И, несмотря на то, что пленник не сопротивлялся, его всё равно продолжали пинать по ногам, бокам и спине. Кихён дёрнулся, порываясь выбежать, но остановился под пристальный и угрожающий взгляд Минхёка. «Не смей, малыш. Не выдавай себя», — словно говорил он. И юноша послушался, полностью захлопывая дверь и падая на колени.       И только когда всё стихло, Кихён позволил себе выйти, едва держась на подрагивающих от страха и ужаса ногах. Что же делать… По щекам потекли слёзы отчаяния.       Вся одежда провоняла пряными травами. С одной стороны, необычно и бодряще, с другой — в носу начинало нещадно щипать. Хёнвон пару раз одёрнул ворот рубахи, расстегнув несколько верхних пуговиц, и слегка потряс им, надеясь, что таким образом запах выветрится. На улице было всё ещё жарко, и даже тени расплывались, отказываясь защищать от палящих лучей солнца. Плотный капюшон и вовсе весь намок, как и волосы мальчишки.       Он перевалился с ноги на ногу, чувствуя, что даже пятки вспотели и прилипли к подошве его обуви. Фляжка с водой пустела с каждой минутой, терпение тоже заканчивалось, а Вонхо так и не объявился.       Наёмник попросил Хёнвона остаться здесь, пока он разберётся с некими очень важными делами. «Важными делами» оказался безопасный выход из города, который картавый должен им обеспечить. Тянуть не было смысла: его мальчишка уже здоров и, что бы он там не говорил, их основная проблема будет вскоре решена. А пока нужно уносить ноги.       Он запряг Чангюна уйти первым, чтобы на выходе у ворот точно находилась подмога в случае неудачи. Лишь малая часть рассудка говорила ему о том, что к Хёнвону нужно прислушаться. Вот только здравый смысл и логика всегда стояли для него на первом месте. Поэтому он послал все обещания мальчишки за далёкие границы своей совести. Минхёк — больше не его забота.       Угостив в пабе выпивающих мужиков, Вонхо разузнал, что чрезвычайное положение скоро будет снято, и все зеваки, что хотят посмотреть на казнь великого сумасшедшего преступника смогут совершенно спокойно попасть в город. В этот же день состоится и крупная ярмарка — торговцы таким образом сорвут куш, обобрав до нитки новых странников и любителей поглазеть на публичные казни.       Подкинув мужикам напоследок по одному шиллингу, он покинул заведение, в котором даже запах был таким тяжёлым, что опьянял. Вонхо нельзя — ему сейчас как никогда нужна трезвая и ясная голова. И первый пункт его действий состоял в том, что нужно заставить Хёнвона покинуть город, но он точно знал, что этот упрямец снова закатит ему очередную нравоучительную лекцию и выведет его из себя. В кого он вообще такой правильный..? И Вонхо усмехнулся, осознавая, что его мальчишка вообще-то дворянин. Более того сын Герцога. Стало как-то смешно над самим собой: он никогда представить не мог, что любовь всей его жизни окажется непосредственно из высшего сословия. Ему всегда казалось, что эти люди — зажравшиеся буржуи, которые знают только две радости жизни: возвышать себя над остальными и набивать своё жирное пузо. Хёнвон даже близко похож на них не был, более того, он был их противоположной крайностью.       Какая-то детская надежда на «мир во всём мире» и наивность, которая каким-то образом перетекает в ответственность за остальных — то, из чего состоял мальчишка. Вонхо только сейчас понял, что познакомился с ним на его рубеже перехода из детства во взрослость. Поэтому все качества, что присущи и ребёнку и взрослому, были смешаны в нём. И, честно говоря, становилось немного жутко, потому что такой человек непредсказуем в своих действиях и эмоциях. Казалось, тот вот-вот заплачет от бессилия, но вопреки этому брал себя в руки и продолжал упрямиться. Но упрямство это — отстаивание своей жизненной позиции, а не детские капризы. Вонхо теперь и вовсе заблудился в догадках и раздумьях, не зная, какой к Хёнвону подбирать подход.       И вот уже спустя время, когда солнце только-только начало заходить за горизонт, он снова лицезрел этот хмурый упрекающий взгляд. По мальчишке видно, что он очень устал ждать, утомился и сжарился на солнце. Вонхо мягко обхватил его запястье и повёл за собой. Очень надеялся, что Хёнвон ничего не спросит. И, будто издеваясь над его мыслями, тот тут же открыл рот: — Куда мы идём? — несмотря на свой вопрос, он аккуратно выдернул запястье из хвата и торопливо перехватил ладошку мужчины, чтобы было удобней. Вонхо улыбнулся, но попытался скрыть это. — Мы уходим из города, Хёнвон, — произнёс его имя нарочно, чтобы казаться настойчивее и убедительнее. — Наши вещи..? — Они у Чангюна, — ответил он и покосился по сторонам, пытаясь вспомнить по какой дороге им идти.       Они пробрались вдоль маленького базарчика, что находился не на главной площади, а на окраине — ворота уже близко. Хёнвон потянул Вонхо за руку и вынудил остановиться. Тихонько попросил воды и указал пальцем на колодец, накрытый старой деревянной крышкой, чтобы хулиганы не кидали в него мусор. Наёмник понимающе кивнул и посеменил к нему, на ходу принимая от мальчишки его опустевшую фляжку. Пока он возился с ведром и запутавшейся ржавой цепью, Хёнвон сел на покосившуюся лавочку рядом. На другой сидели два пацанёнка и что-то бурно обсуждали. И тему их разговора Вонхо и Хёнвон услышали почти одновременно: — Пойдёшь смотреть на казнь завтра? — Не могу, мама сказала, чтобы я там даже не появлялся, — грустно ответил второй. — Ха! Это потому что ты ещё мелкий! Маменькин сынок! — Эй! Сам такой! — обиженно воскликнул он. Ребятишки подскочили со скамьи и погнались друг за другом, по пути чуть не отдавливая Хёнвону ноги.       Вонхо тактично молчал, продолжая тянуть цепь, поднимая ведро с водой. Заранее пытался придумать вескую причину того, почему он умолчал факт скорой казни Минхёка и то, что его вообще схватили. А в голове лишь съедающая пустота. В гробовом молчании наполнил фляжку и протянул её владельцу. — Вонхо.. — Нет. Молчи. — Нам нужно…— снова попытался начать он, но хозяин был непреклонен. — Я сказал тебе замолчать!       Он больно дёрнул Хёнвона за локоть и, не дав ему сделать даже глотка воды, завалил на своё плечо. Мальчишка кубарем перевалился, удерживаемый лишь под бёдра, и впечатался лбом в поясницу мужчины. Рёбра из-за неудобной позы сдавило, и он болезненно замычал, прося пощады. Вонхо на его барахтанья цыкнул, но всё же послушался. Но лишь потянул его за ноги чуть вниз и перехватил за зад. Хёнвон теперь не висел сложенный пополам и мог опереться о его плечо, но назвать эту позу удобной было всё равно невозможно. Наёмник ускорил шаг, торопясь пересечь ворота города, в котором они явно задержались дольше разумного.