Его Светлость

      Хёнвон мог поклясться, что никогда не видел столько смешанных между собой эмоций в чужих глазах: и ноющая скорбь, и пожирающий сознание страх, и разочарование. И всю это «кашу» чувств приправляла необоснованная уверенность и решимость. — Повтори, — растерявшись, попросил Хёнвон. — Я не поеду с вами, — твёрдо отозвался Кихён. Он обнял себя за плечи и немного отступил назад. — Я должен пойти. — Куда? — Хёнвон удивлённо посмотрел на друга, отмечая то, каким потерянным он выглядел. — На казнь.       До самого утра, пока не защебетали птицы, из кухни слышались тихие голоса. Затем такой же плач, а следом и нежные слова поддержки. Хёнвон не привык видеть друга сломленным — Кихён для него всегда был «неваляшкой», и неподобающее отношение людей в свою сторону воспринимал несерьёзно. Отвечал им либо грубым словом, ведь острый язык — его самое главное оружие, либо полным тотальным игнорированием, чем выбешивал даже тех, кого не планировал.       А сейчас видеть эти слёзы было больнее всего, поэтому Хёнвон мягко провёл по влажной и раскрасневшейся от плача щеке и беззлобно щёлкнул друга по носу, заставляя посмотреть в глаза. — Я не уверен, следует ли мне что-то говорить.. — Не нужно, — прочистил горло Кихён и сжал кулаки, — я уже всё решил. — Единственное не могу понять: зачем тебе всё это? — аккуратно спросил тот, боясь снова ранить словами. — Это точка в наших с ним странных отношениях. Наш финал.       Хёнвон ещё долго мусолил на языке его слова, пока лежал в постели и медленно помешивал невкусную кашу, приготовленную Вонхо. Мужчине он о вкусе, конечно, не скажет, чтобы не обидеть.       Буквально через мгновение им нужно покинуть город, но к чему теперь такая спешка он не знал. Когда тарелка опустела, синхронно объявился Вонхо, внешний вид которого тоже оставлял желать лучшего. По одним грустным глазам можно было понять всё, что гложет и мучает его сердце. Хёнвон поник, молчаливо поднимаясь с постели: — Уже? — ответом был слабый кивок. На улице поджидали три жеребца, которых пригнал Чангюн. Один уже был знаком — чёрный, как смоль, сильный, рослый конь откинул длинную гриву, и Хёнвон невольно раскрыл рот. — Он твой, — пояснил Вонхо, уже намереваясь подхватить юношу и помочь забраться в седло. Но тот выпутался и удивлённо посмотрел на хозяина: — Погоди, я ещё не попрощался с Кихёном.       Вонхо, не слушая, развернул его обратно к коню и подтянул за талию. Сразу стало заметно, что Хёнвону помощь не требовалась: в седле он держался даже слишком уверенно. Наёмник мысленно щёлкнул себя по лбу, понимая, — его мальчишка — дворянин. Естественно он владеет навыками езды. Возможно, даже лучше самого Вонхо. — Но Кихён.. — Он уже ушёл, — наконец сознался тот, сочувствующе поглаживая юношу за острую коленку, — и нам пора. Хёнвон заметно погрустнел, но противиться не стал.       Облака издевательски затянули небо, кидая на уже сырую землю синее полотно теней. Пахло дождём. Головокружение усилилось из-за повышенной влажности. Толпа кричала и свистела, толкалась, каждый раз норовя зажать и придавить Кихёна. Его плечи болели, а ноги были до безобразия тяжёлыми, словно адские твари тянули его в бездну, пытаясь убить. Кихён отшатнулся, разглядывая, как палач вяжет тугой узел виселицы. От осознания того, что скоро в ней окажется голова Минхёка, начало тошнить. Поборов рвотный порыв, юноша осмотрелся: количество стражи составляло добротную половину всей толпы, значит им нужно кого-то защищать. Выше по лестнице главной церкви на площади вынесли трон, и Кихён всё сразу понял — Его Величество король будет присутствовать на казни. Толпа тем временем засвистела ещё громче, и уши юноши начало закладывать. Он постарался понять, что же они кричат: кто-то голосил проклятия в сторону лекаря; кто-то, будто придя посмотреть на развлекательное шоу, оповещал окружающий радостными воплями; кто-то просил поторопиться; кто-то, в основном пожилые женщины, сложив руки, тихонько молился за упокоение души убийцы. Казалось, молчал только Кихён.       После, голоса и крики для него стали и вовсе недосягаемы, а на их смену пришёл оглушительный гул, от которого сдавливало виски. Он в замедленной съемке наблюдал, как люди молчаливо открывали рты, и брызгала в разные стороны слюна. Они казались дикими животными, действующими на одних инстинктах. Мерзко.       Впервые долгое ожидание доставляло Кихёну успокоение: чем медленнее тянется процесс, тем больше остаётся времени у Минхёка.       Вместе с толпой начали вопить и стражники, расталкивая возбудившихся людей, что уже не отдавали отчёт своим действиям. Юношу ощутимо пихнули в спину, и он упал на колени, успев выставить ладони вперёд. Чей-то маленький каблук зажал мизинец, и Кихён болезненно вскрикнул, но крик этот потонул в окружающем шуме. Из-за усилившейся давки он с трудом поднялся на ноги, благо перед ним стояли в основном пожилые дамы и девушки, поэтому он хоть что-то смог разглядеть. А именно короля, которого, подхватив с обеих сторон, слуги вели к трону. Следом медленно шествовал ещё один рослый мужчина в дорогих одеждах. На лице его красовалась гадкая самодовольная улыбка.       «Вероятно, генерал», — решил он, замечая на его руке большой сверкающий перстень. Король начал свою речь, но никому не было до него дела, и старческий голос затерялся среди ещё сотни голосов. Кихён даже если бы и хотел его послушать, всё равно не смог бы. Но, словно всех присутствующих окатили водой, раздалась гробовая тишина. Юноша в панике осмотрелся по сторонам, по взглядам окружающих пытаясь определить, на что те уставились. И болезненно замерло сердце — вывели Минхёка. Его одежда была изорвана, на ногах красовались налитые кровью ссадины и гематомы. Край распахнувшейся грязной рубахи открывал вид на огромные синяки на рёбрах. Всё тело истерзано пытками. Руки стягивала тугая верёвка, что тоже была вымазана в крови своего очередного пленника. На голове мешок из плотной ткани, скрывающий лицо, которое наверняка изувечено так же, как и худощавое тело. Узел, который фиксировал мешок, казался слишком тугим и стягивал шею так, что тонкая кожа образовала складку в нескольких местах. Минхёк задыхался заранее. Мучился, заваливаясь на колени. Его поднимали снова и снова.       Волокли по твёрдой земле, оставляя на обнажённых ступнях множество маленьких царапин. Кихён закрыл рот ладонью. Его одолевали двоякие чувства: он и рад, что не видит его лица, и молча кричит, что не может в последний раз заглянуть в его глаза, в которых до последнего играли озорство и таинственность.       Он взвыл — их глупая игра с выкупами прекратилась мгновенно, а смысл её так и погибнет вместе с Минхёком. Ведь только он знал значение игры. Он её придумал. Кихён лишь невольно следовал правилам. Невольно подчинялся. Невольно поддался. Невольно…? Невольно ли? Смешно, но сейчас он бы продал душу, чтобы возобновить их игру. Он готов согласиться на любые правила, лишь бы Минхёк вернулся. «Почему?» — пытался понять юноша.       Лекаря подвели к виселице. Палач ударил его по ногам, заставляя упасть на колени перед Его Величеством. — Покайся, сумасшедший скот! Покайся предо мной за смерть сына! — король стукнул кулаком о подлокотник трона и зашёлся в сухом старческом кашле. — Ваше Величество, — отозвался палач, — у него больше нет языка. — Тогда приступайте, пусть эта мразь поплатится за всё! «Потому что я и есть причина этой игры. Я — правила. Я — смысл. Я — её итог», — криво улыбнулся Кихён, зажимая рот ладонью, чтобы не рыдать в голос. «Потому что Минхёк хотел играть со мной. Только со мной. Хотел только меня».       Верёвка туже оков легла на шею, удавом стягивая её. Кихён изо всех сил старался ощутить эмоции страдальца, найти в них прежнюю вальяжную уверенность Минхёка, но не смог. Тело, вздёрнутое вверх, в муках извивалось, билось в конвульсиях. И от него исходил только страх. Один лишь страх. Минхёк никогда не боялся. «Что стало с тобой..? Ты не такой. Ты должен был рассмеяться им в лицо. Плюнуть в них, унизить напоследок. Чтобы они злились и ненавидели тебя. Чтобы последнее слово оставалось за тобой, — в бреду изводился Кихён, — не смей уходить так позорно. Это не ты. Ты бы никогда…»       Минхёк дёрнулся в последний раз, и его тело недвижимым мешком повисло на тугой верёвке. Он напоминал молчаливую игрушку.       Толпа радостно взревела, топчась по головам друг друга. Кихёна отпихнули в сторону, и это спасло его от предстоящей давки, когда зеваки стали разбредаться по домам. Он взглянул на тело, которое, вероятно, решили оставить здесь всем на обозрение. Хмурое небо, что нагнетало всё это время, отправило на землю первые капли воды. По плечам крапал дождь, оставляя после себя мокрые следы. Лето. Так почему же он такой холодный? Мешок на голове Минхёка тоже стал мокрым, ткань прилипла к лицу, облегая его черты. Кихён смотрел и не мог узнать.       Ливень заставил его постепенно пятиться назад, машинально скрываясь от зябкого ощущения. Сама природа мучает их, измывается. Или защищает?       Кихён потерялся в пространстве, оглядываясь по сторонам и не узнавая местность. Площадь словно изменилась: погрузилась во мрак и стала пристанищем мёртвых. А одинокий юноша — здесь лишний персонаж. «Играть одному — скучно, Минхёк», — одними губами произнёс он, прикрывая глаза от сильного дождя, что смывал его слёзы. Вода успокаивает? Так это помощь? «Ты забираешь его? — поднял голову и устремил свой взгляд на небо. — Не сможешь. Он никому не подчиняется. Облака принадлежат Минхёку».       Ушастая сова снова ухала всю дорогу, сопровождая путников. Хёнвон щурился в темноте, пытаясь разобрать дорогу, но не мог. Поэтому он просто решил следовать за наёмниками, дёргая поводья и направляя лошадь точно по их следам.       Скоро они уже будут в деревне, а у юноши сердце не на месте. Вонхо тоже подавлен, и они не сказали за всю поездку друг другу ни слова.       Знакомая деревня встретила полнейшей тишиной и мраком. Хёнвон не успел привыкнуть к этому месту, поэтому он не чувствовал себя в безопасности, не ощущал что-то родное. Он здесь чужак. Ему здесь не нравится. Но, смирившись, проследовал за хозяином в уже знакомый ему дом, в одной из комнат которого послушно сел на край кровати. — Скоро нам принесут поесть, отдыхай пока, я позову, — устало обронил Вонхо, притаскивая дополнительное одеяло и распахивая настежь окно, чтобы запустить в комнату свежий воздух. Хёнвон благодарно кивнул, напоследок протягивая руку и сплетая их пальцы, перед тем, как мужчина покинул его.       Мальчишка уснул, так и не дождавшись обещанного ужина. Во снах увидел плачущего Кихёна. Горько пожалел, что не успел попрощаться с лучшим другом. Всплыл в голове и образ Минхёка, судьба которого так и осталась для Хёнвона тайной. Проснулся он с тяжким грузом на сердце и болью в висках. Размял затёкшую шею и прошлёпал босыми ногами на крыльцо.       Утро встретило его рассветом и приятным запахом цветов. Свойственная этой деревне тишина теперь не казалась столь давящей, а наоборот успокаивала. Хёнвон прямо по траве допрыгал до голубятни, и, не заходя внутрь, сунулся в окно. Голуби взлетели вверх, усаживаясь на балку под потолком, ожидающе посмотрели на мальчишку. За неимением чего-нибудь съестного под рукой, Хёнвон просто протянул им пустую ладонь. Птицы камнем сиганули к нему, но разочарованно вернулись на прежнее место, поняв, что их обдурили. Лишь один белый голубь с забавным чёрным хохолком, резко выделяющимся на фоне остальных перьев, остался рядом, сев на подоконник. — Привет, — зачем-то поздоровался Хёнвон и потрепал его по пёрышкам. Тот несильно клюнул его в палец, но этого хватило, чтобы юноша испуганно одёрнул руку, — ты не рад мне? — Просто он скромный, — тихонько произнёс Вонхо, неспешно подходя к нему сзади. Обвил своими крепкими руками его талию, заключая в тёплые медвежьи объятья. — Ты чего босиком? — Я не верю, что всё закончилось вот так, — проигнорировав вопрос, отозвался он. — Я тоже.. — Мы остаёмся здесь? — Хёнвон запрокинул голову назад, укладывая её на плечо мужчины. — Пока — да. Не хочешь? — Просто мне нужно время, чтобы привыкнуть. Но пока ты со мной, всё в порядке, — постарался оправдаться он, чтобы не расстраивать хозяина. Вонхо помолчал минуту, плавно раскачиваясь вместе с мальчишкой из стороны в сторону, и, наконец, предложил: — Тогда окажи мне услугу, — привлёк он к себе внимание, — научи меня читать. Наёмник надеялся, что таким образом сможет отвлечь Хёнвона от тяжелого времени, и понял, что не прогадал, когда глаза юноши вдруг загорелись энтузиазмом.