19 лет спустя

Как только Гермиона прибыла в дом родителей, сразу же заметила, что входная дверь приоткрыта. Дверь в переднюю была не заперта, и, держа палочку наготове, Гермиона набросила на себя дезиллюминационные чары и осторожно вошла в дом. В этот момент в голову пришла запоздало осторожная мысль, а не ловушка ли все это, но делать было нечего. Тем более что она уже шагнула в нее. «Черт, давно я не тренировалась, чтоб сражаться с темными волшебниками», — расстроено подумала она, прежде чем тихо пройти на кухню, прислушиваясь к любым звукам, что могли раздаться из глубины дома. Там горел небольшой настенный светильник, и Гермиона увидела остатки недоеденного ужина, одна тарелка из под которого сиротливо лежала в раковине из нержавеющей стали, а вторая с застывающими кусками еды до сих пор стояла на столе. «Очевидно, именно здесь они и поругались, прямо за ужином», — подумала она, осторожно переступая через осколки разбитого бокала, лежавшие в лужице разлитого красного вина, очень напоминавшего в тусклом кухонном свете кровь. После этого, убедившись, что комнаты на первом этаже пусты, Гермиона осторожно поднялась по лестнице, внимательно прислушиваясь хоть к каким-нибудь признакам жизни. С опаской добралась до комнаты Нарциссы и, заглянув в открытую дверь, оглядела ее. Свет в прилегающей ванной был включен, оттуда лились мягкие лучи, освещавшие пустую, но находящуюся в полнейшем беспорядке спальню. Судя по всему, ее покидали в великой спешке, ничуть не заботясь о том, что остается позади. После этого, убедившись, что ванная и спальня одинаково пустые, Гермиона направилась по коридору дальше. Хватило быстрого взгляда, чтобы убедиться, что и гостевая спальня тоже пуста, и она снова направилась по коридору, заметив слабую полоску света под закрытой дверью своей бывшей детской, предложенной Люциусу Малфою. Остановившись возле той, Гермиона прислушалась в надежде уловить хоть какие-нибудь звуки, издающиеся внутри, но ничего не произошло, и она тихонько повернула ручку. А войдя, заметила, что свет идет от настольной лампы, стоящей на письменном столе рядом с наполовину пустой бутылкой какой-то темной жидкости и с пустым стаканом. Она еще только разворачивалась, чтобы посмотреть на нынешнего обитателя комнаты, когда почувствовала, как сильная рука хватает ее за плечо, а к шее сразу же прижимается какой-то острый предмет, почти врезаясь в нежную кожу, и невольно вскрикнула. Не раздумывая ни секунды, Гермиона почти машинально направила свою палочку под мышку нападавшего и произнесла: — Ступефай! И сразу ощутила, как давление на шею ослабевает, а плечо ее отпускают, и услышала, как чье-то потерявшее сознание тело тяжело опадает на пол позади нее. Отдышавшись и быстро исцелив свою шею, Гермиона повернулась, чтобы увидеть, кто же напал на нее, и оказалась страшно удивлена, разглядев, что у ног растянулся Люциус Малфой. Точней… полностью обнаженный Люциус Малфой. «Черт!» — подумала она, поднимая запятнанный кровью нож и заканчивая осматривать спальню, чтобы убедиться: сюрпризов больше не будет. Только после этого убрала дезиллюминационные чары, чтобы снова стать видимой. С помощью Левикорпуса Гермиона подняла Люциуса на кровать, которая была лишь недавно оставленной, и прикрыла его, невольно обратив внимание на то, как он выглядит. Надо отдать должное, даже обнаженный, даже расслабившийся и потерявший сознание Малфой смотрелся весьма внушительно. «Нет, ты совсем идиотка, Гермиона, приди наконец в себя, этот человек просто пытался убить тебя, а ты здесь восхищаешься его отличной фигурой, пялясь на то, что спит он совсем обнаженным», — с отвращением подумала она. И кинула в Малфоя Инкарцеро, прежде чем бросить Энервейт. — Что здесь происходит?.. — в замешательстве очнулся он. Попытался встать, но понял, что скован веревками и после тщетной попытки освободиться, огляделся и заметил Гермиону, стоящую в углу с палочкой в руке, направленной на него. Поначалу Малфой, казалось, удивился ее присутствием. Но потом заметил засохшую у нее на шее кровь, и до него наконец дошло, кого именно он атаковал. — Вы!.. Его обычно спокойный ровный голос прозвучал рвано и хрипло. — Именно, я… Это я, Люциус, — Гермиона медленно подошла к кровати, оставаясь по-прежнему вне досягаемости и притворяясь, что излучает спокойствие, чего она совсем не испытывала. Но все же поинтересовалась: — И по какой же такой причине вы решили именно так отблагодарить меня за гостеприимство? Напав на меня сзади? Неужели это мой дом настолько ужасен, что вывел вас из себя? — она слегка опустила палочку, но не отвела ее от Малфоя, дожидаясь ответа. — Нет, я думал, что это замаскированный Эйвери или Нотт, и отреагировал совершенно бездумно. А поскольку мне не разрешают использовать палочку, пришлось прибегнуть к магловскому способу защиты себя. Извините, если ранил вас, уверяю… если бы я знал, что это вы, я бы никогда не напал, — с каждым словом Люциус, казалось, успокаивался и говорил все тише и тише, под конец глубоко вздохнув. — Пожалуйста, отпустите меня, миссис Уизли… Клянусь, я не наброшусь на вас снова, — он откинулся на спинку кровати, покорно ожидая решения Гермионы. Гермиона же подумала, что все, сказанное им, и впрямь имеет смысл: он действительно не знал, что это она, и хотя она по-прежнему не доверяла этому человеку, сейчас он, похоже, не представлял особой угрозы. Она подняла палочку и отступила к стене, чтобы увеличить расстояние между ними, прежде чем снять веревки, привязывающие его к кровати. — Что случилось с Нарциссой, и где все ваши домовики? Освобожденный Люциус неосознанно потер запястья, раздраженные путами. Потом горько рассмеялся и поднялся с постели, ничуть не заботясь о том, что он абсолютно голый или о том, что она видит его задницу... «Кстати, очень недурную задницу…» когда направился к гардеробу. Малфой быстро оделся в черные брюки и рубашку на пуговицах, которые он оставил расстегнутыми, подошел к столу и налил себе еще выпить. И только потом заговорил. — Нарцисса ушла, — снова с отчетливой горечью ответил он. — И не думаю, что когда-нибудь вернется, — он сделал большой глоток. — Домовики тоже ушли, как только начался скандал, но надеюсь, к утру они вернутся. Малфой устало опустился на стул и откинул голову назад, закрыв при этом глаза. А Гермиона старалась изо всех сил справиться с тем, что Люциус, сидящий сейчас перед ней, разительно отличается от того, каким она помнила его по прошлому. Этот Люциус Малфой в отличие от того, прежнего, выглядел потерянным и каким-то опустошенным, что невольно заставило ее сглотнуть ту жалость, что поднималась в ней при виде его. — Я не понимаю, Люциус, зачем Нарциссе уходить? — в замешательстве спросила она Малфоя. — Она же прекрасно знала, что находится в опасности, и сама старалась избежать всего этого. Уверена, после того, как ваша жена придет в себя и успокоится, она обязательно вернется. Гермиона предположила, что Люциус сказал что-то, что разозлило или ранило бедную женщину, но чувствовала: Нарцисса скоро поймет, какую глупость совершила, приняв решение покинуть безопасность этого дома, и возвратится назад. Люциус посмотрел на Гермиону больными глазами и тяжело вздохнул. — Мы поссорились из-за того, что именно она держала в секрете все эти годы, — и он саркастично засмеялся. — Еще три дня назад ее тайна была секретом для когда-то могущественного, а теперь опозоренного Люциуса Малфоя, — он резко прервался и сделал еще один глоток из своего стакана. Гермиона ждала, что Малфой продолжит, но когда наступившая тишина стала слишком тяжелой, мягко начала: — Уверена, что она вернется, и вы сможете решить все проблемы, возникшие между вами, — Гермиона очень надеялась, что сможет хоть как-то обнадежить его. — Зачем? Чтобы ссориться и скандалить дальше? Черт возьми, да многие годы это и есть основное средство общения в нашем браке. Гермиона знала, что ее обнадеживающая фраза прозвучала смешно и глупо. Но все же попыталась успокоить его улыбкой. Люциус, казалось, смотрел на нее целую вечность, прежде чем тихо, еле слышно продолжить: — Нарцисса не вернется, поверьте мне, — он нахмурился, но, увидев ее обеспокоенное лицо, снова язвительно рассмеялся и добавил: — О, нет, конечно, я не убивал ее, если вы об этом думаете. Она была живая и даже весьма разъяренная, когда выбегала отсюда. Гермиона выдохнула, вдруг понимая, что не дышит уже давно, и вздохнула с облегчением. Она действительно не верила, что он убил Нарциссу... эта мысль пришла ей в голову совершенно мимолетно и только сейчас. — Конечно, я так не думала, — тут же ответила она, зная, что лжет. — А скажите мне, неужели вы и счастливчик мистер Уизли никогда не спорите? — каким-то странным тоном произнес он, поражая Гермиону этим вопросом. — Ч-что? — глупо спросила она, совершенно не готовая к этому. «Интересно, почему Люциус назвал Рона счастливчиком? И сказал мне это таким тоном? Может, потому, что имя Уизли все еще уважается в волшебном сообществе? Или потому что Рон все эти годы был лучшим другом Гарри?» Она не могла представить себе никакой другой причины, по которой Люциус мог бы… что? Завидовать?! Завидовать… Рону? «Или он сказал так, будучи убежденным, что это мне несказанно повезло в браке с Рональдом, мне, грязнокровке, удостоенной чести выйти замуж за чистокровного волшебника?» — эта мысль разозлила Гермиону больше, чем она хотела бы признать. Если б он только знал о поведении мистера Вечное Превосходство, он бы не посмел завидовать их браку. Разъяренная, она резко встала и направилась к двери, не желая лакировать воском поэтичности свои воспоминания о замечательном Рональде Уизли. Испуганный ее внезапным уходом, Люциус поднялся, чтобы следовать за ней. — Прошу прощения, что влезла в ваши отношения с женой, я расскажу Гарри о том, что произошло. Поспешно протараторила Гермиона, открыв дверь спальни, и продолжила, добавляя так же быстро: — И не стоит волноваться, мистер Малфой, больше вам не придется принимать мое гостеприимство и отдавать мне потом долг жизни, — Гермиона поспешила по коридору, не желая ничего, кроме как убежать до того, как он увидит ее злые слезы. Она сбежала вниз по лестнице и уже собиралась открыть дверь, когда почувствовала на своей руке прикосновение и услышала почти умоляющий голос: — Подождите же, миссис Уиз… Гермиона, постойте, пожалуйста… — тихая просьба Люциуса словно бы отрезвила ее, и Гермиона повернулась к нему лицом, ожидая услышать, что же именно он хотел сказать ей. — Кажется, я как-то обидел и разозлил вас, — теперь его голос напомнил ей испуганное чем-то животное, пытающееся успокоиться. — Уверяю вас, это было совершенно непреднамеренно, я действительно благодарен вам за все, что вы сделали для меня, — продолжил он более твердо, — я соберу свои вещи и, как говорится, свалю из вашего дома уже к утру, если таково ваше желание. Ни в коем случае не хочу навязывать вам свое присутствие, — Люциус снова стал спокойным, но по-прежнему казался грустным и страшно опустошенным. А когда закончил, Гермиона вдруг обнаружила, что гнев ее утихает, и поняла, что уже в который раз сделала неверные выводы. Почувствовав себя невероятно глупо, она попыталась исправить ситуацию. — Нет, Люциус, простите меня и вы. Боюсь, что это я повела себя чрезмерно эмоционально, когда только пришла сюда, а потом сразу сделала неправильные выводы, когда вы спросили о Роне, — Гермиона снова спешила, прежде чем он мог бы ее прервать, в действительности отчаянно желая попасть наконец домой и забыть все, что случилось сегодня. — Помните, вы все еще в опасности, независимо от того, находится здесь ваша жена или нет, поэтому оставайтесь столько, сколько понадобится. И, как говорится, мой дом — ваш дом… — она слабо улыбнулась, чтобы показать, что больше не злится, и уже повернулась, чтобы уйти, добавляя на самом выходе из двери: — Пожалуйста, свяжитесь со мной, если вам что-нибудь понадобится, а я дам вам знать, если мы найдем Нарциссу или узнаем о ней хоть что-то. Спокойной ночи, Люциус, — и, желая поскорее уйти, Гермиона аппарировала прямо с порога, не особо заботясь, что ее могут увидеть. А Малфой тоскливо наблюдал, как она исчезает из виду, и осознавал, что сегодня снова чем-то обидел эту необыкновенную женщину, казавшуюся ему теперь воплощением доброты и человеколюбия. Она, которую когда-то он считал недостойной быть пылью под его ногами, в итоге открыла ему свой дом… а он, тупой идиот, умудрился снова ее чем-то обидеть. «Черт… я не заслуживаю ее доброты, не заслуживаю ее прощения, я вообще… ничем не заслуживаю… ее появления в своей жизни», — он вдруг поймал себя на мысли, что почему-то страстно жаждет всего этого. Люциус еще долго стоял в прихожей, глядя на то место, откуда она в последний раз обратилась к нему, и чувствовал, как душой снова овладевает кромешная тьма, с отчаянием понимая, что заснуть ему снова не удастся…